Невероятные приключения Марека Пегуса

Горбач схватил его и начал лихорадочно прикреплять к фляжке.

Это было уже слишком. Я вскочил со стула:

— Что вы хотите делать?

— Не бойся, — буркнул увлеченный своим делом Горбач. — Сейчас проведем небольшой опыт.

— Здесь, в квартире?

— Ну да. Мы решили опробовать ее именно у тебя, потому что у вас самые толстые стены, — объявил Теось. — Старинный дом.

— Вы что, с ума сошли? — Я схватил его за шиворот.

— А ты не волнуйся, — успокаивал меня Горбач. — Наука требует жертв. Эйнштейн, например, ради науки последние штаны продал. А у нас эпохальное изобретение.

— Убирайтесь! — закричал я. — Я не хочу стать жертвой…

— Поджигай фитиль, Теось, — хладнокровно скомандовал его друг.

Я подскочил к нему, но было уже поздно. Затрещал фитиль, побежала искра… Я ринулся гасить, но меня держали железной хваткой. Я с воплями вырвался.

— Погасите, сумасшедшие!.. Спасите… спа… — Но тут мне сунули в рот кляп из платка.

Как видно, у них все было продумано.

— Не дергайся, уже поздно… считай, Теось, — буркнул Горбач, — при счете «семь» дадим ходу. При счете «десять» взорвется.

— Сумасшедшие… в постели… человек… — мычал я, но из-за кляпа ничего нельзя было разобрать.

три…

         четыре…

                        ПЯТЬ…

                                    ШЕСТЬ…

При счете «семь» они толкнули меня к двери, но так неудачно, что я споткнулся о половик и растянулся во весь рост. Теось и Горбач свалились на меня.

— Девять… десять… Мы погибли, не успеем! — взвыл Теось.

Уставившись на фитиль, я замер.

Фитиль догорел до конца, и вдруг… из бомбы потекла какая-то белая жидкость.

Теось и Горбач, онемев, смотрели друг на друга.

— Что это… не взорвалось, — побелевшими губами прошептал Теось.

— Что это там течет? — удивился Горбач. Они осторожно приблизились к бомбе.

— Что-то белое. — Горбач окунул палец в лужицу, понюхал и облизал. — Попробуй! — подставил он палец Теосю.

— Похоже на молоко, — сказал Теось. Горбач, вытаращив глаза, оторопело потирал лоб.

— Что теперь будет… — простонал он.

— Что с тобой? — забеспокоился Теось.

Горбач вскочил как ужаленный.

— Что будет… Я перепутал фляжки! Это отцовская фляжка с молоком…

— А отец, наверное, пошел с нашей бомбой на завод… — прошептал Теось.

— Бежим скорее! — крикнул Горбач и бросился к двери.

— Куда ты?

— На завод! Отец обычно греет молоко в печи. А вдруг взорвется?

Они умчались как сумасшедшие.

Я сидел за столом, подперев голову руками, и тяжело дышал. Не знаю, сколько времени я так просидел, как снова раздался стук в дверь. Но я не двинулся с места. Постучали еще раз, потом дверь тихонько приотворилась и появилось длинное бамбуковое удилище, а вслед за ним — толстячок в резиновых сапогах. В руках он держал ведерко.

— Можно? — вежливо спросил он.

— Нет… нет! — заорал я, вскакивая со стула. Вежливый толстячок, видно, не совсем меня понял.

Деликатно прикрывая за собой дверь, он нежно проворковал:

— Уроки готовишь… Только не отвлекайся, мой мальчик.

И в ту же секунду, не замечая этого, заехал мне в лицо удилищем. Я отшатнулся и схватился за лицо.

— Папа дом? — ласково спросил он. — Мы с ним должны условиться насчет рыбалки. В воскресенье…

Стиснув зубы, я замотал головой.

— А… он еще не вернулся, — просопел толстячок. — Ну ничего, я подожду. Ты только не отвлекайся, мой мальчик.

Я сел за книжки. Рыболов, видно, решил устроиться поудобнее. Он потянулся за стулом и, нечаянно зацепив длинным концом удилища занавеску, разодрал ее надвое.

Огорченный, он принялся поправлять занавеску и тут же другим концом удилища задел саксофон, который с грохотом покатился по полу. Я вскочил, чтобы поднять его, но добряк ласково удержал меня.

— Не отвлекайся, не отвлекайся, мой мальчик. Поднимая саксофон, он умудрился смахнуть удочкой с буфета хрусталь и несколько тарелок. Я пришел в ужас:

— Может быть, вам лучше поставить эту удочку куда-нибудь в угол?

— Ты совершенно прав, мой мальчик, — ласково согласился добряк, — я ее прислоню к стене.

Он бодрым шагом двинулся к стене, но по дороге зацепил люстру и разбил лампочку.

— Что вы наделали?!

— Не отвлекайся, мой мальчик, — просопел он, — сейчас я сменю лампочку.

Вывернув лампочку из ночника у постели пана Фанфары, он пододвинул к себе стул.

— Не надо! — крикнул я, предчувствуя недоброе. — Я сам вверну.

— Не отвлекайся, мальчик, — улыбнулся добряк.

С обезьяньей ловкостью он взобрался на стул, продавил сиденье, провалился и тут же вскочил. На плечах у него был обруч от стула. Я хотел ему помочь, но он запротестовал:

— У тебя уроки, не отвлекайся.

Громко сопя, толстяк выбрался из обломков и подставил себе второй стул, влез на него, стал на цыпочки. И не успел я опомниться, как он уже схватился за люстру.

Люстра угрожающе закачалась и рухнула. Раздался страшный грохот и треск. В воздухе мелькнули ноги толстячка, и воцарилась мертвая тишина.

Я бросился к нему на помощь, но при этом перевернул стол и залил чернилами книги и тетради.

Толстячок неподвижно лежал под обломками тяжелой люстры. Я подбежал и в отчаянии дернул его за руку. Он открыл глаза и пробормотал:

— Не отвлекайся, мой мальчик.

Я не знал, что делать. К счастью, раздался звонок. В комнату вошли два санитара с носилками.

— Где больной? От вас звонили в «скорую помощь»? — спросил первый санитар.

— Да. Этого пана придавило люстрой.

— А нам сообщили, что у вас кто-то болен тифом, — заметил второй.

— Нет, тут только этот больной, — сказал я, — пожалуйста, заберите его.

— Нет, тут должен быть кто-то с тифом, — уперся второй санитар.

Но первый только рукой махнул.

Они унесли рыболова.

Я сел на люстру и вытер лицо. Мне уже ничего не хотелось. Вдруг начали бить часы. Они пробили восемь раз, Я испугался, вскочил и выпрыгнул в окно. Теперь вы знаете все.

— Ты, наверное, шутишь, Марек, — сказал я. — Неужели это все так и было?

— Вот вы и удивляетесь. А сами обещали, что не будете удивляться.

— Что правда, то правда! — тяжело вздохнул я.

Приключение второе,

или Ужасные и невероятные злоключения Марека Пегуса в школе

В тот день я встретил Марека Пегуса у самой школы. Он стоял у ограды с карманным зеркальцем в руках и внимательно себя разглядывал.

— Ты что, любуешься собственным отражением? — спросил я.

— Ничем я не любуюсь, просто смотрю, не появились ли у меня седые волосы, — ответил он, не прерывая своего занятия.

— Не болтай глупости, — рассмеялся я. — Разве в твоем возрасте бывают седые волосы!

— Папа говорит, что от огорчений можно поседеть. Вот я и смотрю, нет ли у меня седых волос. Вы же знаете, как мне не везет. А сегодняшний день, пожалуй, был самым тяжелым днем в моей жизни. С утра — одни неприятности: дежурство, именины нашей руководительницы, переростки. А тут еще мое проклятое невезение…

— А что это за переростки?

— Да это наши второгодники, им бы надо быть в девятом, а может, даже в десятом классе, а они учатся вместе с нами в шестом. Они страшно сильные, глупые и злые. Теперь ясно?

— Ясно. Но ты все-таки расскажи все по порядку.

С утра я был очень веселый. Я всегда по утрам веселый, то есть, как говорит пан Фанфара, оптимистически настроенный. Размахивая мешком для ботинок, я влетел в класс и сразу же заметил, что Зюзя, Люля и Гжесек о чем-то шепчутся. Я подошел к ним:

— Что за секреты?

— У нас, Марек, большая неприятность, — сказала Зюзя.

— В чем дело? — бодро спросил я.