Клятва Люка Болдуина (часть сб.)

— Этот человек по крайней мере проявляет крупицу здравого смысла, — сказал он. — А что это здравый смысл, я не сомневаюсь, ибо его высказывания совпадают с моим собственным опытом.

Но по мере того как дядя Генри шагал вперёд, исполненный уверенности и собственного достоинства, Люк всё больше и больше уходил в себя, робко пытаясь понять, что представляет собой его дядя. Он чувствовал, что дядя Генри желает ему добра, но не переставал спрашивать себя: как это получается, что человеку, который готов быть добрым и приветливым, безразлична судьба такой замечательной собаки, как Дэн. Может, дядя Генри считает, что собака уже никому не нужна. И если поймёт, что нужна ему, Люку, то сам тоже заинтересуется Дэном. И Люк вдруг почувствовал, что ему начинает нравиться дядя Генри.

Оживлённо беседуя, они вместе умылись, и дядя Генри спросил у него, пришлась ли ему по душе его новая комната, а когда они вытирали руки, сказал, что поднимется посмотреть, есть ли там всё необходимое. Внимательно осмотрев мансарду и одежду Люка, он пришёл к выводу, что для полного удобства возле окна следует поставить письменный стол, чтобы Люку никто не мешал заниматься.

— Да, письменный стол обязательно, — решил он и, вынув из заднего кармана брюк чёрную записную книжку, аккуратно записал, говоря вслух:

— Один письменный стол в комнату Люка. Поставить у окна завтра. А, книги? Я вижу, ты любишь читать, Люк? — заметил он, указывая на бюро, где тётя Элен положила две книги, которые Люк привёз с собой. — Что это? — спросил он, взяв в руки повесть о пиратах в южных морях. — Хм, — осуждающе хмыкнул он. — Про пиратов? Разве ты ещё не вырос из такой чепухи, а, Люк?

А сборник сказок Ханса Кристиана Андерсена всерьёз обеспокоил дядю. Теперь в его улыбке уже не было снисхождения, в ней сквозили только сожаление и участие, словно он не знал, стоит ли вообще разговаривать с Люком на эту тему.

— Хм, сказки! Понятно. Ты любишь сказки, а, Люк?

— Я прочёл эту книгу дважды, дядя Генри, — гордо заявил Люк.

— Понятно. А твой отец не возражал против того, чтобы ты читал сказки?

— Конечно, нет, дядя Генри. Когда я был маленьким, он сам читал мне их вслух.

— По правде говоря, это меня удивляет, — сказал дядя Генри, присаживаясь на край кровати. — Да, удивляет, — повторил он с мрачной задумчивостью.

— Почему, дядя Генри?

— Твой отец был образованным человеком, Люк.

— Конечно.

— Скажи мне, Люк, когда ты был маленьким, ты верил в существование Деда Мороза?

— Верил, — улыбнулся Люк, ибо решил, что дядя над ним подшучивает.

— А потом вдруг выяснилось, что Деда Мороза нет? — развёл руками дядя Генри.

— Просто я вырос из этих вещей.

— Интересно. В самом деле интересно, — продолжал недоумевать вслух дядя Генри.

— Что интересно, дядя Генри?

— Можно ли из этого вырасти? — с грустью спросил дядя Генри, и Люк понял, что дядя не шутит. — Ты честный мальчик, Люк, — продолжал он, и в его низком голосе появились нотки властности и настойчивости. — Мальчик должен быть честным. И мужчина должен быть честным. Честным и мужественным.

— Честным и мужественным, — повторил Люк.

— Садись, Люк, я постараюсь объяснить тебе свою мысль. Я рад, что ты заговорил об этом важном деле, — сказал дядя, глядя на книгу, которую держал в руках. — Садись рядом со мной, Люк.

Сбитый с толку серьёзным тоном дяди и тем, что он не спускал глаз с книги, которая в его руках стала вдруг казаться чем-то дурным и непристойным, Люк с опаской присел рядом.

— Не знаю, уделял ли твой отец внимание таким вещам, — осуждающе заговорил дядя Генри. — Разумеется, многое зависит от того, каким он хотел тебя видеть в будущем. Мне представляется, что он хотел видеть тебя честным и мужественным…

— А что плохого в этой книге, дядя Генри?

— Сказки! Что плохого в сказках? Что ж, это справедливый вопрос, Люк, — с готовностью подхватил дядя, ибо это был близкий его сердцу предмет, о котором у него, полагал он, было более здравое, нежели у прочих людей, суждение. — То, что я скажу тебе сейчас, Люк, — торжественно продолжал он, — поддерживают самые передовые умы человечества. — И вдруг, откашлявшись, спросил: — Мальчик мой, что, по-твоему, случилось с нашей планетой?

— Не знаю, — продолжая недоумевать, признался Люк. — До сих пор я вообще считал, что с нашей планетой ничего не случилось.

— Естественно, естественно. Но ведь тебе известно из истории, Люк, что жизнь наша всегда состояла из беспорядков, а люди постоянно делали глупости. Люди лишены здравого смысла, Люк. Они боятся друг друга и страшатся собственного существования. Они боятся жизни, Люк. Понятно?

— Видите ли…

— Ты, конечно, не понимаешь?

— Вроде нет.

— Я объясню тебе, почему все так сбиты с толку, Люк, объясню сейчас, пока держу в руках эту книгу. Вот в чём беда нашей планеты и большинства её обитателей. Люди любят говорить друг другу неправду. Понятно?

— Я никогда не говорю неправды, — настороженно сказал Люк. Он не понимал, что его ждёт, но чувствовал, что дядя выступает против него самого и что ему предстоит лишиться чего-то важного.

— Люк, — начал дядя Генри, подкрепляя свои доводы энергичными взмахами большого кулака правой руки, — корень всех бед лежит здесь, в этой книге сказок… Что такое сказки? Ложь. Уже много тысячелетий люди рассказывают друг другу небылицы. Разве это не страшно, Люк? И хуже того, запомни, они любят лгать своим детям. Знаешь, Люк, в эту минуту у тебя в голове, наверное, полно всяких небылиц.

— Наверное, — так же осторожно и недоверчиво согласился Люк. — Только… Каких небылиц, дядя Генри?

— Отличный вопрос, мой мальчик! Видишь ли, вместо того чтобы объяснить детям непонятное, люди придумывают глупые сентиментальные легенды и мифы. Например, Люк, тебе когда-нибудь говорили о том, что на Луне есть жизнь?

— Знаете… — Люк смущённо кивнул, чувствуя себя пристыженным. — Мне часто казалось, что я вижу на Луне людей. Только я знаю, что на Луне нет жизни, дядя Генри.

— А гром объясняли тем, что бог, рассердившись, стучит в щит, верно? А радуга означает, что непременно случится что-нибудь хорошее? Как же, скажи мне на милость, ты собираешься жить на свете, если веришь во все эти сказки? Ты понимаешь, какая тебе грозит опасность, Люк?

— Какая опасность, дядя Генри? — спросил Люк, потрясённый серьёзностью дяди Генри.

— Всю свою жизнь ты собираешься жить сказками. По-моему, ты и сейчас живёшь чуть-чуть в сказках. И жизнь твоя может сложиться несчастливо, если ты всегда будешь тешить себя ложью, придуманной суеверными и невежественными людьми. Нет, Люк, пора тебе взглянуть на светлый и ясный мир. Обратись к правде. Только к правде, Люк. Понятно?

— Понятно, — мрачно отозвался Люк.

Они торжественно кивнули друг другу, и Люк попытался было осознать тот факт, что миллионы людей в течение многих тысячелетий сбивали друг друга с толку разными небылицами, ложью, суевериями, причиняли друг другу всевозможные беды — и всё это потому, что боялись взглянуть на светлый и ясный мир дяди Генри. Он попытался осознать чудовищность этой трагедии, но не сумел, ибо не верил в неё.

— Не беспокойся, Люк, — улыбаясь, утешил его дядя Генри, поднимаясь с кровати, но не выпуская из рук книгу, которую Люку больше не суждено было увидеть, — мы позаботимся о тебе и научим тебя деловому подходу к жизни.

— Спасибо, дядя Генри.

— Когда я учился в школе, — спускаясь по лестнице, говорил дядя Генри, — я читал биографии. Одни только биографии. Почитай про людей вроде Форда или Эдисона. Они прожили отличную жизнь на пользу обществу. У нас в городе есть библиотека. Я тебя запишу.

Идя вниз по лестнице вслед за дядей, Люк не спускал глаз с книги под мышкой у дяди Генри. И не потому, что ему было жаль книгу — он прочёл её уже дважды, — а потому что, чувствовал он, его лишили чего-то такого, что не поддавалось определению, но зато служило пищей его воображению.