Собрание сочинений в 6 томах. Том 1. Эмиль из Лённеберги и др.

Это яйцо пахло неплохо, и оно вполне годилось для блинного теста.

— Но теперь уже поздно, — вздохнула Ида. — Зато ни одно тухлое яйцо не попадет в блины — вот что главное!

И она выбрала еще одно яйцо из оставшихся шестнадцати…

Когда Эмиль вернулся, Ида уже вытирала свои липкие пальчики о передник.

— Отгадай, сколько было тухлых? — спросила она. — Всего два!

И, немного подумав, чуть мрачно добавила:

— Но семнадцать, ясное дело, можно было бы положить в блины.

— Что ты натворила?! — спросил Эмиль, увидев яичницу под грушевым деревом.

Личико Иды так и просияло.

— Сдается мне, что я напроказничала! — сказала она. — Ведь это и есть проделка, правда?

— Да, наверное, так оно и есть, — согласился Эмиль.

— А я этого и не знала! — сказала Ида. — Твоя правда, Эмиль, озорные проделки получаются сами собой.

И тут как раз появился папа Эмиля. Ему нужно было наведаться в свинарник, и он пошел кратчайшим путем, мимо кустов крыжовника. Но при виде грушевого дерева он внезапно остановился как вкопанный и заорал:

— Что это? Во имя всех святых — что я вижу?!

— Яичницу! — ответил Эмиль.

— Э-э-э-миль! — завопил папа.

И тут Эмиль кинулся бежать во всю прыть — прямо в столярную. А папа отправился следом за ним, чтобы заложить дверь на засов.

А маленькая Ида, оставшись одна возле яичной лужи, горько заплакала.

— Никогда не попасть мне в столярку! — всхлипывала она.

Однако в тот вечер в Каттхульте блины все-таки напекли. Потому что у мамы Эмиля хранилось в кладовке много яиц.

— Почему ты не сказал, что все это натворила я? — спросила маленькая Ида, когда пришла отпереть дверь Эмилю.

— Вот еще! А зачем? Ведь никто не спрашивал, чья это работа. А мне ведь проделкой больше, проделкой меньше — все едино!

Но когда они все вместе сидели вокруг кухонного стола и ели дивные блины, маленькая Ида сказала:

— Папа, а это вовсе не Эмиль разбил яйца. Это сделала я!

Папа тут же уронил ломтик блина, который как раз собирался отправить в рот.

— Ты, Ида?! — удивленно воскликнул он и расхохотался. — Как, и ты, малышка, принялась проказничать? Ну-ка ешь свой блин, и забудем об этом!

— Нет, мне это не по душе! — строго сказала мама Эмиля. — Надо разобраться!

Тут папа Эмиля чуточку смутился.

— Надо, ясное дело, надо! Для начала я должен попросить у тебя прощения, Эмиль, — сказал он.

Потому что не такой он был плохой человек, чтобы не признаться, если совершал ошибку.

— Ведь ты простишь меня, Эмиль? Ну что тебе — жалко?

— Ладно! — отозвался Эмиль.

— Но послушай-ка! Почему ты ничего не сказал? — спросил Эмиля его папа.

— Вот еще! А зачем? Нечего по пустякам шум подымать!

— И мне тоже это не по душе, — вмешался Альфред и подмигнул Эмилю.

— И вообще, ведь ты скоро снова напроказничаешь, — решила Лина. — Так что в столярке ты отсидел не зря…

— Не встревай в эти дела, Лина! — оборвала ее мама Эмиля.

— Завтра, — заявила вдруг маленькая Ида, — тебе, Эмиль, незачем озорничать снова. Потому что завтра в столярке буду сидеть я!

ПРОДЕЛКА ЭМИЛЯ № 325

Каттхульт близ Лённеберги, где жил тот самый Эмиль, был просто чудесной маленькой усадьбой. Всем жилось там привольно: и Эмилю, и его маленькой сестренке Иде, и его маме, и его папе. Да, там хорошо было даже Альфреду и Лине, каттхультовским работнику и служанке.

— Хотя и у нас случаются беды, ясное дело, — сказала однажды Лина. — Этот вечный снег зимой, и эти вечные мухи летом! Да еще Эмиль, который проказничает и летом и зимой. Да, ясное дело, бед здесь хватает!

Но тут мама Эмиля строго взглянула на Лину. О проделках Эмиля она и слушать не желала. Право, Эмиль и без того огорчал ее, а тут еще Лина надоедает. Но что правда, то правда — мух в усадьбе хватало. И до чего ж они были любопытные! Особенно когда в Каттхульте наступало время еды и все собирались вокруг обеденного стола, чтобы съесть свою тарелку доброго мясного супа или что-нибудь еще. Миг — и мухи уже тут как тут! Расселись по столу и тоже желают обедать вместе со всеми.

Только к вечеру устраиваются они на ночлег на потолке кухни. И набиваются, как сельди в бочку, в потолочные щели. О, как мама Эмиля ненавидела мух!

— Несчастные вы черти летучие, в гроб вы меня вгоните! — сказала она. — Надо бы мне купить клейкую бумагу-мухоловку.

Папа Эмиля так испугался ее слов, что даже подпрыгнул. Клейкая бумага-липучка стоила 10 эре один листок. Подумать только! Неужто мама Эмиля на самом деле вбила себе в голову, что ей нужны такие листки?

— Ну уж нет, спасибочки! — съязвил он. — Обойдемся нашей мухоловкой-сачком.

Папа был в таком ужасе от грозящей траты денег, что в этот вечер сам стал выгонять из кухни мух; обычно это делала Лина. В одной рубашке, держа в руках мухоловку, развевающуюся над его головой, он бегал по кухне, пугая несчастных мух, которые расселись на потолке и как раз собрались спать. На дровяном же ларе сидели страшно довольные Эмиль с Идой и смотрели во все глаза на папу. Ну и веселое представление он устроил! Мама тоже смотрела на папу, но вид у нее был невеселый. Почему ей нельзя купить липучки? Ведь все женщины в Лённеберге уже обзавелись ими, купили себе сколько надо!

Папа Эмиля, увидев ее угрюмое лицо, приостановил на миг свои прыжки.

— До чего ж ты все-таки чудная, Альма! — сказал он. — Вынь да положь тебе сейчас же все самое дорогое да модное! Счастье, что в этом доме есть хоть один человек, у которого хватает смекалки беречь денежки!

А потом добавил как бы в шутку:

— Более ловкого и более дешевого ловца мух, нежели нижеподписавшийся Антон Свенссон, тебе никогда не найти! Ты посмотри, как замечательно я это делаю!

Он помчался по кухне, размахивая мухоловкой, так что испуганные насмерть мухи, жужжа, разлетелись во все стороны. Ясное дело, несколько мух попалось в мухоловку, но не очень много. Мама Эмиля, презрительно фыркнув, вышла из кухни и уселась на крыльцо сеней, чтобы остыть. Такой спектакль она больше смотреть не желала!

Папа между тем носился по кухне со своей мухоловкой и не сдавался до тех пор, пока не ударился большим пальцем о дровяной ларь. Тогда-то ему и расхотелось ловить мух.

— Гм, а кстати, пора нам ложиться спать! — сказал он. — Самое время!

Мухи думали абсолютно то же самое и спокойно расселись снова по своим местам в щелях потолка.

И все-таки папа твердо решил: липучек в его доме не будет! Мама Эмиля каждый день ахала да охала из-за мух, но не думайте, что это его трогало.

— Ну тебя с твоими липучками! — говорил он маме. — Начни только швыряться деньгами и покупать что попало, — этак мы по миру пойдем! И кончится все для нас нищенским посохом!

Нищенским посохом! Ничего ужасней этого Эмиль в жизни своей не слыхал! Нищенский посох — это, наверно, палка, на которую опирались обнищавшие люди в прежние времена, когда они таскались по всей округе и попрошайничали. Подумать только, а что, если в один прекрасный день он увидит, как его мама и папа с посохом в руках бродят по усадьбам в Лённеберге, выпрашивая кусок хлеба? Да, в таком случае ему и маленькой Иде тоже придется, конечно, нищенствовать вместе с ними! А все из-за того, что мама растратила их деньги на липучки!

Эмиль стал подготавливать маленькую Иду к тому, что их ожидает.

— Но я смогу вырезать тебе маленький нищенский посох! — сказал он ей в утешение.

Ида громко заревела. Ясно, что она не хотела никаких нищенских посохов, и Эмилю стало ее жалко.

— Не плачь, — сказал он. — Я уж как-нибудь все улажу!

Эмиль долго не спал в тот вечер и без конца раздумывал.

— Уж кто горазд на выдумки, так это Эмиль! Такого головастого и хитрющего парня во всем мире не найдешь! — говаривал обычно Альфред, и это была истинная правда.

И вот теперь Эмиль лежал в своей кроватке и думал изо всех сил — так, что у него раскалывалась голова.