Тайна старого Радуля

«Ну, уж если сам Илья Муромец побежал, – заволновался Георгий Николаевич, – значит, и правда что-то серьезное. Побежал с лопатой, значит, не из-за утопленника. Так что же такое стряслось?»

Тут бригадир Иван Никитич вышел из своего дома, поспешно завел мотоцикл, посадил жену на багажник, младенца перед собой и умчался в том же направлении. Жена Ильи Михайловича бабушка Агафья с мотыгой на плече тоже побежала к церкви, но раздумала и повернула к дому Георгия Николаевича. Почему с мотыгой? Он мучился в догадках.

Старушка была маленькая, кругленькая, она проворно семенила ножками и при этом пыхтела, как убежавший самовар. Шариком катила она по улице и казалась ребятам очень смешной. Они вдруг захохотали, держась за животики, разинув рты.

– Вот так смейтесь! Вот так хохочите! – радостно закричал Толя и сам очень смешно запрыгал со своим киноаппаратом.

Старушка просеменила мимо пионеров прямо в дом, где Настасья Петровна готовила соус для сцены «Пир».

Тут раздался новый взрыв хохота юных артистов. Ликующий Толя совал киноаппарат в нос одному, другому…

В этот момент Машунька незаметно пробралась к Георгию Николаевичу и протянула ему записку.

– Дедушка, тебе от бабушки письмо, – пропищала она. Издали он увидел Настасью Петровну и бабушку Агафью.

Они поспешно спускались с крыльца, собираясь куда-то идти, лица их были явно встревоженные.

Георгий Николаевич надел очки и прочел записку: «Твои питомцы сзади кладбища откопали двух мертвецов».

Он прочел еще раз. У него подкосились колени, екнуло сердце…

– Придется киносъемку прекратить, – произнес он окаменевшим голосом.

– Как – прекратить! Почему прекратить? Да вы что? – Побледневший Толя схватил его за руку. – Еще сцена «Пир».

Пионервожатая вскочила. За ней вскочили недоумевающие пионеры.

– Никаких пиров! – прохрипел Георгий Николаевич сквозь зубы и протянул Толе записку.

– Ну и что такое? Ну, нашли трупы. Это дело милиции. При чем тут вы? Вы хотите лишить меня «Омеги»? – кипятился Толя, не выпуская руку писателя из своих цепких пальцев.

– Пустите меня! – вопил Георгий Николаевич. Толя держал его руку изо всех сил.

– Не пущу! – вопил Толя. – План лагерных мероприятий! Встреча с интересными людьми! Я получу пионеров только через две недели! Вермишель протухнет! Вы срываете киносъемку!

Убедительных доводов, чтобы сжалиться, набралось предостаточно, к тому же Георгий Николаевич обладал, в общем-то, покладистым и мягким характером. Сердился он редко, но если вспыхивал, то настолько страшно и бурно, что мог напугать других. Сейчас он силился вырвать свою руку из Толиных пальцев и вот-вот готов был рассердиться вот эдак – страшно и бурно.

Кровь застучала в его висках, разгневанное лицо покраснело. Он заговорил громовым голосом:

– Юноша, я вдвое вас старше! Если вы сейчас же не оставите мою руку, то…

– Простите меня, – пробормотал Толя и разжал свои пальцы. Кажется, он не на шутку испугался гневных очей Георгия Николаевича. – Мы тогда к вам придем через две недели. Можно? – жалобно попросил он.

– Можно, – буркнул тот и повернулся к пионерам, которые с недоумением и любопытством столпились вокруг. – Ребята, извините меня, пожалуйста, – сказал он им, – но я спешу по очень важному делу. До свидания.

– До свн-да-ни-я! – хором проскандировали пионеры.

Пионервожатая отдала команду строиться, а Георгий Николаевич скорым шагом, не оглядываясь, заторопился к тому песчаному склону, где, по его расчетам, московские юные туристы должны были закапывать шурфы.

Глава пятнадцатая

И БЫЛА У НИХ ЛЮБОВЬ, КАК У СОКОЛА С СОКОЛИЦЕЙ…

Когда желтоволосый киношник Толя увел Георгия Николаевича, Федор Федорович завершил свой рассказ о князе Константине такой несколько торжественной концовкой:

– Я хотел сказать вам несколько поучительных слов. – Он отступил на два-три шага и заговорил с неожиданной дрожью в голосе: – Я увидел в ваших сердцах подлинные искорки горячего увлечения русской стариной. Надеюсь, что искорки ваши в будущем разгорятся ярким пламенем. Тот, кто любит и бережет прошлое своей Родины, любит и настоящее, любит свою столь прекрасную страну… Не огорчайтесь, что поиски тайны старого Радуля закончились. В будущем вам придется искать и находить еще много тайн на земле, под землей, на воде, под водой, в воздухе и даже в космосе… – Он замолчал было, потом добавил самым обычным голосом: – Я с вами не прощаюсь, еще приду посмотреть, как вы закопали шурфы.

Он круто повернулся, подошел к церкви, снял свою соломенную шляпу и опять стал с большим вниманием рассматривать каждый белый камень, слагавший стены. Он надеялся, не попадутся ли еще какие-нибудь знаки, выбитые мастерами-каменосечцами или зодчим.

А ребята остались. Остался и Алеша Попович. Он открыл капот бульдозера и начал возиться в моторе.

Все мальчики и девочки стояли и думали о словах археолога. Но почему рядом с самой поэтичной романтикой уживается самая скучная проза?

– А закапывать шурфы надо, – буркнул Игорь.

Как не хотелось идти закапывать шурфы! Никому не хотелось.

Да, копать, чтобы искать – хоть и было трудно, но зато интересно. А закапывать… Такое занятие напоминало классную работу по алгебре в солнечные дни перед каникулами.

– У меня мозоли лопнули, – угрюмо проворчал Миша, показывая ладони.

– А у меня руки от волдырей распухли, но я терплю, – так же угрюмо ответил Игорь.

– Девочки, а давайте лучше мы пойдем закапывать. Мальчишки наши в инвалидов превратились, – сказала Галя – бывшая начальница. Нельзя было понять, слышалась ли в ее голосе насмешка или искреннее сочувствие.

Тут Галя-кудрявая неожиданно подскочила к Алеше Поповичу, который все что-то прикручивал в своем моторе. Умильным голоском она попросила его:

– Дядя Алеша, ну пожалуйста, закопайте нам шурфы! Игорь услышал ее и скорым шагом тоже подошел к бульдозеру.

– Учитель физики нам рассказывал, – заговорил он очень серьезным тоном, – что механизация – это великая сила. Машина может заменить труд сотен и даже тысяч людей. – И вдруг он переменил тон и закончил еще более умильным девчоночьим голоском: – Дядя Алеша, ну пожалуйста, закопайте нам шурфы!

Радульский богатырь наклонился над мотором, показывая ребятам измазанную автолом спину своего комбинезона. Игорь вынужден был обратиться к этой спине.

Богатырь обернулся не сразу.

– Без разрешения начальства подобные самовольные действия называются работой налево, кроме того, произведется внеплановый пережог горючего, – глубокомысленно изрек он наконец.

Тут все девочки обступили его. Они не чувствовали противного запаха, не боялись испачкать свои синие спортивные костюмы и принялись просить, умолять:

– Ну, дяденька Алешенька, ну, миленький, ну, что вам стоит? По одному ряду ямочек своим коньком пройдетесь, по другому, по третьему… Туда – обратно, опять туда – и нет шурфов, только гладенькое место. Ну, миленький, ну пожалуйста!.. Смотрите, какие наши мальчики несчастные, как у них ладоши болят… Ну пожалейте их…

Галя-кудрявая совсем осмелела. Она протянула руки, намереваясь обнять Алешу Поповича, но тот отстранился от непрошеной девчонки.

А мальчики сгрудились в стороне и с интересом наблюдали.

Радульский богатырь был очень смущен; не только щеки, даже уши его и шея покраснели. Он поворачивался то к одной, то к другой девочке, а вся их синяя ватага прыгала вокруг него, упрашивая сладенькими голосками.

Какой же храбрец устоит против тринадцати русалок-искусительниц? И радульский богатырь сдался.

– Показывайте, где местонахождение объектов, подлежащих засыпке, – нарочито строго сказал он и вскочил в кабину.

Трое мальчишек впрыгнули на подножку бульдозера.

Машина со скрежетом проехала через пролом в церковной ограде, обогнула угловую башенку и направилась к песчаному склону. Все ребята побежали следом за ней.

Алеша Попович направил стальной лемех бульдозера по первому ряду шурфов. Грунт был такой рыхлый, что не требовалось никаких усилий. Стальной конь ехал легко, плавно, слегка покачиваясь. Всадник повернул, конь поехал в обратном направлении по второму ряду, опять повернул, поехал по третьему ряду.