Новосёлы

Левон Иванович говорил, что в зале кукольного театра есть такие зоны – ничего не увидишь, как ни вертись… Но главное – нет никакой мебели в пионерской комнате!

Ой, не надо было вывешивать объявления. Его ведь читают и взрослые не только с нашей улицы. Многие здесь ходят…

Дал маху Левон Иванович… Что дал, то дал!

ЭТОТ БЕЗУМНЫЙ, БЕЗУМНЫЙ ДЕНЬ «П»…

Воскресенье началось необычно. К нам кто-то пронзительно позвонил в дверь. Не дождался, пока выйдут открывать, и опять: динь! динь! динь!

Мы наперегонки бросились в прихожую.

Васина мама! Лицо перекошенное; сморщенное, на нём какие-то клочья висят.

– А буб-бу-бу! Грум-гум! – поздоровалась она на незнакомом языке.

– Что? Что? Заходите! – приглашают и мама и бабушка.

– Спа…си…те! Го…рит!!!

– Где пожар?! Ой, да как это…

Тётя Клава показала обеими руками себе на щёки.

– Редька! И перец не тот купила – жгучий!!

– Намазалась? Обожгла?! Надо яичным белком смазать… – засуетилась бабушка.

– Мазала белком… Ой, не могу!.. Кожу стянуло, как клеем «БФ»!

Бабушка бросилась на кухню, схватила арбуз (вчера купили, сегодня должны были есть) – шах ножом пополам!

– Вот… Намажьте скоренько.

Тётя Клава наскребла обеими руками липкой кашицы – и себе на лицо! И ещё, и ещё…

– О-о-о! – стонет облегчённо. Помогло, наверно.

Ещё бы! Такой вкусный, наверно, такой сладкий арбуз! Зрелый, всё красно внутри…

Я и Марина следили глазами за тётиными руками – от арбузных половинок к лицу, снизу – вверх.

И вздыхали…

– О-ох… – стонала Васина мама. – Полдома обежала, спасения не могла найти. Сколько стоит ваш арбуз? Я уплачу…

– Да что вы! – замахали бабушка и мама на тётю Клаву. – Как не помочь, если несчастье у человека.

– Ну, спасибо вам… Ой, побегу смывать! Сегодня и спать не буду ложиться. Мой артист ещё слов всех не знает, будем зубрить.

– А мы сейчас пойдём занавес вешать, – забеспокоилась бабушка. – Шили до полуночи…

Я знал, что шили занавес для театра бабушка и Галка со своей мамой на квартире у Галки. Домоуправление поздно на занавес отпустило деньги, и нужный материал купили только вчера. Левон Иванович хотел показывать спектакль вообще без занавеса. Но что это за театр, если сцена без занавеса? И в кукольном театре нужен занавес с двух сторон, впритык к ширме. Иначе, где спрячется артист до выхода или после выхода на сцену?

Ушла тётя Клава, ушла и бабушка к Галке. Хотела бежать за ней и Марина, но мама не пустила.

– Посиди, скоро со мной пойдёшь. Сейчас проверим, как Женя слова знает. А ну, давай сюда листки!

И такой экзамен мне устроила!

– И ты ещё не знаешь, сбиваешься! Хочешь, чтоб на меня люди пальцами показывали: «Это ваш сын!» Хочешь, чтоб я сгорела от стыда?

– Пальцем показывать на человека некультурно! – заметила Марина.

– Я не могу тараторить без передышки! Это не стихотворение. Подавай мне реплики, тогда всё скажу.

– Какие ещё реплики?

– Слова, которые передо мной другие куклы говорят.

Сдалась мама, бросила меня экзаменовать.

И чего они всполошились? И моя мама и Васина… У нас и так поджилки трясутся…

Я выбежал во двор. Павлуша и Серёжа преспокойно гоняют мяч. Васи и Жоры не видно… У дверей дома номер шесть толпятся малыши. Рядком стоят совсем крохотные стульчики и табуретки. Видимо, из детского сада или ясель взяли. В дверях подъезда торчат Валерины сестра и брат – Аленка и Саша. Стоят напротив друг друга и сплёвывают в горсточки кожуру чёрных семечек. Культурные – ужас! Саша изредка покрикивает на малышей контролёрским голосом:

– Не напир-рать! Стать по очереди!

Но никто не напирал. А в очереди стояли только стульчики и табуретки. Дети играли на асфальте в догонялки и «кошки-мышки» и вопили на разные голоса.

Что принесли стульчики, это хорошо. Только почему так рано? Ведь ещё и двенадцати нет…

– Ты куда? – Саша упёрся ногой в стояк двери, прижав платье Алёны. – Приказано никого не впускать!

– Это Женя из нашего дома. Он – артист! – сказала Аленка и выдернула платье из-под Сашиной ноги.

– Много тут всяких бродит… – проворчал Саша, опуская ногу-шлагбаум.

Иван Иванович номер два!

Я толкнул Сашу в грудь и пролез между ними. Меня – и не пускать?! Да кто он такой? Без году неделя, как приехал, а уже распоряжается. Видали мы таких командиров!

Коридор… Справа – глухая стена, в левой – две двери. Обе ведут в пионерскую комнату, только первая в зал, а вторая – на сцену. Я потихоньку приоткрыл первую.

Бабушка, Галка со своей мамой и Любовь Васильевна не занавес цепляли, а… танец разучивали! Кадриль!

– А теперь угловые пары по очереди, крест-накрест, меняются кавалерами! – командовала бабушка. – Сходятся на середине квадрата, топают друг на дружку ногами… Та-а-ак!.. Ударяют правыми ладонями над головой… Хлопни по моей руке, Галка! Взбрыкивают одновременно левыми ногами… Смелее ногой брыкай, Галка! Кружись вокруг меня, а я вокруг тебя…

«Кавалер»-бабушка и «кавалер»-Галка топают друг на дружку, как козы, стукаются ладонями над головой, «взбрыкивают» и кружатся. Тётя Люба и Галкина мама приплясывают на месте, уперев руки в бока.

– Надо, чтоб четыре пары было… Или восемь… – говорит бабушка. – Обменя-а-ались кавалерами! Танцуем все по кругу, как в польке… Ля-ли-ля… Ля-ля-ли…

Дверь у меня неожиданно заскрипела. Галка вздрогнула с перепугу, присела – потом прыг на сцену! И все разошлись, застыдились.

– Ну что же вы? Это наш Женя! – протягивала к тёте Любе и Галкиной маме руки бабушка. – Идёмте, ещё четыре фигуры покажу. Красивые очень… Ты, Галка, ни одного танца не знаешь. Видела, как танцуете: что ни играют – подпрыгиваете на месте, кривляетесь…

Галка со сцены не сходила, быстренько совала в петли занавеса проволоку. Ей стали помогать мама и тётя Люба.

Под окном засигналила машина, послышались знакомые голоса. Я бросился во двор, там интереснее.

Женя Гаркавый стоял в кузове грузовика и подавал вниз, в руки Валерию, длинные скамьи.

– Расставлять будете по росту! – распоряжался Левон Иванович. – Сзади поставите, а впереди пусть на стульчиках садятся… – Он заглянул в кабину грузовика, подал шофёру бумажку. – Директору поклон и вот – расписка. Пусть не беспокоится, всё будет в целости и сохранности. Стойте, стойте! Не несите сразу в зал! – закричал он на малышей, что вцепились, как муравьи, в скамьи. – Надо с них пыль стереть, ножки очистить от земли. Под стеной конторы комбината стояли…

Дете-е-ей собралось! Подбежали и Павлуша с Генкой, Серёжа, появились откуда-то Вася и Жора, из других домов пацаны примчались. Две совсем молоденькие мамы прикатили коляски с сосунками. Неужели и этим, в колясках, интересно будет смотреть кукол? Х-хэ… Соску изо рта не выпускают. Зрители!

Толстая тётка, как будто сестра той, что на рынке в воротах билетики проверяла, пролезла к самой двери, расталкивая взрослых и детей направо-налево.

– Я здесь занимала очередь за женщиной в красном джемпере! На минутку отпросилась отойти… Где она? – И наклонилась ко мне, спросила шёпотом: – Что здесь будут продавать?

Я сказал что. Тётка плюнула под ноги, вылезла, ругаясь, из толпы.

– Не напир-райте! Ещё не пропускаем! Рано ещё, сказано! – надрывался у дверей Саша.

– Товарищи! Товарищи! – уговаривал всех, взрослых и детей, Левон Иванович. – Расходитесь по домам. Спокойно пообедайте, тогда уж приходите, занимайте места! Нельзя ведь работать в таких условиях!

Дядя Левон хотел ещё одну сцену прорепетировать: Эрпиды опять превратились в шары, стартуют к своему кораблю-спутнику. Танька и Ванька задирают кверху головы, машут ручками и кричат: «До свидания! Не забывайте нас!» Жучок должен скулить и выть от тоски. А я с Серёжей – мы же Эрпиды! – зажимаем себе рты и кричим неразборчиво, еле слышно: «А-о-ум!!!» Высоко уже, значит, поднялись…