По законам войны

Григорий вытащил из рюкзака и передал Тимке рацию. Асе — пакет.

Сопровождаемые удивленным молчанием, они прошагали рядом через поляну: босой, оборванный Тимка и Ася в закатанных Тимкиных брюках.

Остановились против командиров.

— Товарищ Большой! — доложил Тимка. — Задание выполнено: посылка доставлена по назначению, эсминец под условным названием «крестоносец» уничтожен, предатель расстрелян по законам войны… — Тимка помедлил, сглотнув сухоту в горле, добавил после паузы: — Рядовые: Нефедов и Вагина.

Ася протянула командиру пакет. Большой оглянулся на красноармейцев.

— Построить отряд!

Красноармейцы и краснофлотцы заняли свои места в шеренгах.

Большой велел Асе и Тимке стать перед строем. И когда раздалась команда «Смирно!» — объявил:

— За отличное выполнение особо важного боевого задания рядовым Тимофею Нефедову и Асе Вагиной объявляю благодарность! Комиссару, — он обернулся к Николаю Николаевичу, — представить обоих к правительственным наградам.

Полагалось как-то ответить на благодарность, но Тимка замешкался от растерянности. А Большой сказал:

— Вольно! Разойдись! — Потом обратился к Тимке и Асе: — Поедите, отдохнете как следует — тогда доложите все по порядку…

И сразу зашуршали котомки, несколько красноармейцев побежали с котелками к костру. Асю и Тимку усадили на березовый обрубок и окружили со всех сторон, ни о чем не спрашивая — как положено, только глядя на них во все глаза.

— А у нас еще немножко консервов есть… — похвалилась сквозь слезы Ася. — Щука!.. В томате…

Но им уже сунули в руки по котелку дымящейся, залитой маслом каши, дали по алюминиевой ложке, и кто-то переливал чай из кружки в кружку, чтобы остудить, кто-то колол в широкой ладони сахар, пока они, обжигаясь, глотали пшенную кашу.

Ася согнутым указательным пальцем смахивала при этом слезы то с одной щеки, то с другой, чтобы не падали в кашу. Она очень изголодалась там, в гроте, у летучих скал…

А когда они наелись и вернули хозяевам пустые котелки, тихо-тихо стало на поляне…

И тогда усатый Корякин присел рядом с Тимкой, вытащил из кармана кисет, пачку нарезанной для самокруток газеты и осторожно спросил:

— Закурим, Тимофей Викторович?..

И то ли потому, что его впервые в жизни назвали по имени-отчеству, как называли отца, Тимка потянулся к листку бумаги.

Но Ася вдруг заявила голосом тети Розы:

— А я ему не разрешаю курить!

И Тимка невольно отдернул руку.

Штурман Вагин каждую неделю бросал курить, каждую неделю начинал снова, и тетя Роза все время «запрещала» ему…

— Ну… Ну, если не разрешаешь… — проговорил Корякин. И растерянно спросил: — А после победы можно?

— Одну? — уточнила Ася. — Одну… после победы… можно! — И она вдруг негромко засмеялась, размазывая по вискам слезы.

И заулыбались, глядя на нее, потом стали смеяться красноармейцы. И засмеялся усатый Корякин. И засмеялся Тимка.

Выскочили из шалаша, ничего не поняли, но тоже стали смеяться Николай Николаевич и товарищ Большой.

Очень хорошо умела смеяться Ася; открыто, радостно — как никто не умел.

…Был знойный август лета военного тысяча девятьсот сорок первого года. Солдаты войны уже знали о грядущей победе.