Вышел зайчик погулять...

Мы с Мишкой сразу догадались, что старушка на трамвайной остановке видела нашу Ветку.

Она стояла среди рассыпанных по асфальту помидоров и громко рассказывала:

– Я смотрю, оно бежит… такое… серое. Длинное, как крокодил, а уши вверх торчат, как у зайца. И морда – ну прям собака!

– Да-а… – вздохнул толстый дяденька. – Это всё от мобильных телефонов и от машин. Вон чего с природой делается. Охранять её от людей надо!

Под мышкой у дяденьки торчал букет. Лохматые оранжевые цветы были завернуты в старую газету – как будто дяденька уже очень долго носил их с собой и, как природу, ото всех охранял.

– Я пакет выронила, – продолжала старушка, – а оно как подскочит, помидор в зубы схватило – и бежать!

– Да-а… – снова вздохнул толстый дяденька. Он хотел сказать что-то ещё, но не успел. Потому что увидел меня, поперхнулся и замер с открытым ртом.

– Бабушка, а куда оно побежало? – спросил Мишка.

– Туда! – старушка вытянула руку в сторону трамвайных путей.

По-моему, они шли через весь город, огибали Землю и возвращались обратно.

И мы с Мишкой рванули туда.

Я только услышала, как дяденька вздохнул третий раз и сказал старушке:

– Да-а… Вон чего с детьми делается. Охранять их надо… от такой природы!

Мы с Мишкой бегали уже целый час. Ужасно хотелось пить. Я попробовала высунуть язык – так, как это делает Ветка, – но легче не стало. Хорошо, что у Мишки в кармане нашлось десять рублей.

На Вокзальную улицу рядом с музыкальной школой каждое лето привозят большущую жёлтую бочку с квасом.

Мы шли и мечтали, как выпьем стакан пополам, и он будет такой вкусный, такой холодный, такой…

…Но потратить Мишкины десять рублей мы не смогли. Потому что на месте пузатой бочки стояла… лошадь.

– Проход закрыт!

Человек в старинной одежде кормил свою лошадь фигурным сахаром с корицей. Я тоже такой очень люблю. Мама покупает сахар для кофе, а мы с Анькой сгрызаем его просто так.

Этот человек появился как будто из другого времени, и было странно, что за его спиной толпятся обычные люди. И тут мы услышали ГОЛОС. Кто-то сердито и гулко кричал, как будто в железную банку:

– Внимание, мотор-р-р-р! Камера пошла-а-а-а!

– А здесь кино снимают, да? – затараторил Мишка. – А можно мы посмотрим? Мы немножечко!

И, не дожидаясь, что там ему ответят, он схватил меня за руку и стал проталкиваться вперёд.

На Вокзальной улице была зима.

Снег лежал на булыжной мостовой. Зелёные листья деревьев спрятались под снежными шапками. Это было так странно – как будто знакомая улочка рассыпалась на кусочки, на цветные осколки, а потом собралась совсем в другую картинку. Как в мамином старом калейдоскопе.

Вдруг из арки вышла настоящая дама, в белой пушистой шубке и платье до самой земли. Следом выбежал мужчина в распахнутом чёрном пальто. Лицо у него было какое-то злодейское, и я даже испугалась за даму. Он схватил её за руку. Дама вырвалась и что-то сказала. Но что – мы с Мишкой так и не услышали.

– Стоп, стоп! – закричал сердитый голос.

– Это режиссёр, – шепнул мне Мишка.

Кругленький режиссёр, смешно подпрыгивая, бежал по снегу. На его животе топорщился жилет, сшитый как будто из одних карманов.

– Ничего не слышно! – закричал режиссёр, так громко, что с дерева свалился снежный ком и упал ему в карман.

Дама опять что-то тихо сказала.

Злодей, стоящий с ней рядом, крикнул страшным голосом:

– У неё горло болит!!!

– Значит, несите удочку! – скомандовал режиссёр.

– Что же это за кино такое? – удивился Мишка. – Засыпали всё снегом и теперь чего – будут тут рыбу ловить?

Но удочка оказалась длиннющей палкой, на конце которой была какая-то штука, куда режиссёр сказал: «Раз, раз…» – и оказалось, что это – микрофон.

Режиссёр задумчиво огляделся. Лицо его было усталым и мрачным. И тут он заметил меня.

Сначала он смотрел на мою майку с крокодилами и надписью «Улыбайся!». А потом всё выше и выше запрокидывал голову, пока наконец не увидел меня целиком.

И тогда режиссёр улыбнулся.

– О! – сказал он. – Именно тебя мне и не хватало! Подержать сможешь?

Мишка посмотрел на меня с завистью.

Я прошла вперёд, по удивительному, совсем не холодному снегу. Подняла волшебную удочку, которой ловят слова, и сразу всё стало слышно.

– Я люблю вас, Ольга, – воскликнул Злодей. – Вы не можете уйти!

– Нет, вы предали меня, – ответила Ольга очень хриплым голосом.

– Тогда мне остаётся только одно… – и Злодей выхватил пистолет.

Я почувствовала, как мурашки побежали у меня по рукам. Какой ужас! Неужели он сейчас выстрелит?

– И пусть этот звук всю жизнь звучит у вас в ушах… – сказал Злодей.

Он медленно-медленно поднёс пистолет к виску – и все услышали громкий-громкий… ЧИХ!

– Апчхи, – чихнула Ольга.

– Апчхи, – отозвался Злодей.

– А-а-апчхи!!! – И тут я увидела нашу Ветку.

Она бежала к Злодею и Ольге, то ныряя в снег, то выпрыгивая из него, чихая на бегу и грозно мотая ушами.

А потом она подпрыгнула и повисла у него на пальто. От страха Злодей выронил пистолет.

– Кто пустил животное в кадр?! – заорал режиссёр.

И тоже чихнул.

Если вы решили, что тут у моей истории счастливый конец, то вы ошибаетесь.

Пока я нашла, куда положить эту дурацкую удочку, Ветка опять убежала.

– Эх ты, – сказал мне Мишка. – Надо было сразу её хватать.

– А ты что стоял? – обиделась я.

– Я не стоял, – вздохнул Мишка. – Я чихал. Этот снег… от него ужасно в носу чешется.

Так по ненастоящему снегу убежал от нас наш ненастоящий заяц [2].

«Опасная любовь, или Неожиданное спасенье»

(кадр из фильма)

Солнце жарило так, что мы с Мишкой шипели, как две яичницы на сковородке.

У нас даже говорить друг с другом не было сил.

Мишка всё время кричал:

– Ветка, Ветка, Ветка, Ветка…

Как будто у него какая-то кнопка заела.

Наверное, прохожие думали, что мы сумасшедшие.

– Слушай, – сказал Мишка, – я знаю, где она! Она к поликлинике побежала.

– Почему? – удивилась я.

– Ну, она же чихала! Её этот… инстинкт должен был туда привести. И потом – там скамеек много, а под скамейками – тень.

У поликлиники Ветки тоже не оказалось.

Мы с Мишкой заглянули под все скамейки – нашли только кота и обёртку от мороженого.

Два бородатых доктора сидели на ступеньках и пили кофе. Белые халаты на них были новенькие и смешно топорщились. Бороды тоже были новенькие – рыжая и коричневая. А вообще они больше походили на десятиклассников. Наверное, стали докторами недавно и теперь ужасно важничали.