Флаг-капитаны

И поскольку так действительно могло быть, Сережа Каховский почти поверил себе.

Вечером Сережа, неловко усмехнувшись, заговорил с дядей Витей.

— Я даже не понимаю, чего вы вчера так на меня рассердились. Подумаешь, хотели по старой памяти собраться всем отрядом… Только все равно ничего у нас не получается, никого не собрать.

Дядя Витя обрадовался. Он даже не стал это скрывать.

— Вот и хорошо! Приятно, ког да здравая мысль побеждает сумбурное трепыхание чувств. Кстати, Сергей, нам пора думать о билетах. Меня торопят.

— Я же до первого июня в школе занят, — испуганно сказал Сережа. — До двадцать пятого мая уроки, а потом еще практика.

Дядя Витя покровительственно улыбнулся.

— Насчет практики я договорюсь с директором. Не все ли равно, где получать трудовые навыки? Выпишу тебе справку, что ты работал на раскопках.

— Ура! — громким шепотом крикнул Сережа. И кинулся в другую комнату. — Папа, ты мне дашь свой рюкзак? Мы через неделю — в Севастополь!

Потом он пошел к себе и, не зажигая све-

Они прожили у моря всего шесть дней, и впереди был почти месяц.

та, бухнулся на диван. Радость разливалась в нем, как тепло. Путешествие, которое еще недавно было таким далеким, почти сказкой, придвинулось вплотную. Оно уже почти началось. Ведь неделя — это пустяки. Едва хватит времени, чтобы собраться!

В полумраке поблескивала над Сережей трехгранная шпага. Желтой точкой горел на гарде отблеск уличного фонаря. Сережа не мог разглядеть надпись, но словно видел ее.

Сережа взялся укладывать в чемодан дорожное имущество.

СЕРГЕЮ КАХОВСКОМУ — ОТРЯД «ЭСПАДА». СМЕЛОСТЬ И ЧЕСТЬ.

«Я ни в чем не виноват, — сказал Сережа шпаге. — Я никогда не изменял отряду. Я не трусил и не обманывал. Мы все, флаг-капитаны, держались до конца. А сейчас об измене и говорить нельзя, потому что отряда нет».

И тут он вспомнил Димку в школьном коридоре. Его лицо. Его шепот: «Я так и знал…»

Но отряда же и правда нет! Можно собрать группу, можно назвать себя флаг-капитанами, а что дальше?

Ведь он, Сережка, в самом деле держался до конца. Даже Олег сказал: «Бесполезно» — и уехал. А он еще держался. Разве мало пришлось хлебнуть? Гибель «Эспады», отъезд Олега, смерть Иванова. И потом еще в школе… Эта дурацкая двойка за четверть по поведению. Главное, ни за что.

У него оставалась одна радость — белый город у моря. И если бы у Сережи эту радость отобрали, он не смог бы жить от тоски.

Кузнечик, завистливо вздыхая, дал адреса знакомых мальчишек. Митя очень просил узнать, стоит ли в Севастополе трехмачтовая баркентина «Кропоткин» и не собираются ли ее пустить под ресторан, как многие другие парусники.

Отец готовился к очередной командировке и однажды, оставшись с Сережей наедине, вдруг прижал его к себе и глуховато сказал:

— Опять мы врозь. Хоть бы раз вместе куда-нибудь съездили… Жизнь бестолковая.

— Ну что ты, папа! На будущий год вместе в тайгу поедем. Я подрасту.

— Ты с Виталием особенно не спорь, — предупредил отец. — Я смотрю, у вас кое в чем взгляды на жизнь очень уж разные. Ты его не перевоспитаешь. Он тебя — тоже. Да не провались там в какой-нибудь подземный ход. А сделаешь научное открытие — пиши.

— Я и так буду писать, — пообещал Сережа. — Ты, главное, не скучай…

Дядя Витя принес из магазина черный скрипучий чемодан с медными пряжками.

— Тебе, Сергей.

— У меня же рюкзак!

— Рюкзак — это чушь, — наставительно сказал дядя Витя. — Мы не в джунгли едем. Истинная романтика не в рюкзаках, штормовках и патронташах, а в поисках и творческой работе мысли.

Сережа обиделся за отца. За его штормовку, болотные сапоги и рюкзак. Дядя Витя понял.

— Я не говорю об охотниках, геологах и прочих лесных людях. Там рюкзаки не атрибутика, а необходимость.

«То-то же», — подумал Сережа.

Ожидание путешествия — это уже радость. Сборы — тем более.

Сережа взялся укладывать в чемодан дорожное имущество.

Конверты и бумага: всем надо будет написать. Общая тетрадка для дневника. Фонарик: ночи на юге темные даже летом. Нож— папа отдал свой, заслуженный. Шорты, рубашки, новенькие кеды, пружинистые и легкие. Джинсовый костюм — тетя Галя вчера подарила, специально для путешествия. Отличный костюм с молниями, кожаными нашивками и петлями для широкого ремня. Может, прямо сейчас и надеть? Нет, жара на улице.

Сережа подошел к окну. Май едва перевалил за середину, а солнце — как в июле. Успевшие загореть малыши гоняют на зеленом пустыре мяч. Горластая Дзыкина орет на них, оберегая свою клумбу. Вырвала из земли стебель прошлогоднего репейника, кинулась за ребятишками.

«А, ну ее, — подумал Сережа. — Все равно не перевоспитаешь».

Как подумаешь о Севастополе, так от радостного нетерпения начинает прыгать сердце.

Дядя Витя заглянул в комнату.

— Нам пора, коллега.

И они отправились за билетами в кассу предварительной продажи.

Был воскресный день, да еще такое тепло. Казалось, что праздник на улицах. А может быть, просто настроение было праздничное у Сережи. Он готов был шагать до касс пешком через весь город. Идти по нагретому асфальту, нырять в тень тополей, улыбаться навстречу веселым людям, останавливаться у автоматов с шипучей газировкой, разглядывать в зеркальных витринах магазинов товары, а заодно и свое отражение.

Но прошли всего два квартала. Дядя Витя сказал, что время дороже денег, и пришлось дождаться троллейбуса.

В троллейбусе было просторно: видно, не многим хотелось в такой день трястись на колесах. Дядя Витя устроился у открытого окна и развернул польский журнал. Там была статья о кладах, найденных на юге Франции.

— Какая досада, — сказал он. — С польским языком у меня не очень. А пока у нас эту статью опубликуют, три года пройдет.

Сережа вежливо помолчал в ответ.

Он сидел рядом с дядей Витей и представлял, что троллейбус — это самолет на взлетной дорожке. Сейчас он наберет скорость и у него вырастут крылья. Троллейбус по наклонной линии взмоет в воздух и, накренившись, пойдет описывать круг над городом.

Вот удивятся люди! Вон те две тетки с большими сумками, наверно, перепугаются и закричат, что это хулиганство. А ребята обрадуются. Вон тот маленький мальчишка (наверно, третьеклассник) с глазами, похожими на черные большие ягоды, обязательно обрадуется. И его белобрысая сестренка тоже.

Но троллейбус не взлетал, пассажиры не удивлялись и не радовались, вели себя спокойно. Только светлоголовой девчонке не сиделось. Она локтем толкнула брата. Громким шепотом спросила:

— Саша, ты билеты купил?

— Конечно. Ты же видела.

— Ты один купил.

— А сколько надо?

— Мне тоже надо.

— Тебе же шесть лет.

— Ну и что? Мне послезавтра семь будет.

— Послезавтра и куплю.

— Ну, Сашка… Жалко?

— Вот не хватит денег на кино, будешь знать…

— А у меня пять копеек есть.

Она разжала пальцы и показала пятак.

— До чего упрямая, — сказал Сашка и взял деньги.

Троллейбус покачивало, и мальчик пошел к передней кассе, хватаясь за спинки сидений. У самой кассы грузно сидели на скамье для инвалидов и детей две женщины. У одной из них сумка стояла в проходе. Мальчик зацепил большой блестящий замок на сумке.

— Ходют тут, — довольно громко заявила тетя. — Не сидится им… Сперва билеты брать неохота, а как увидют контролера, поскорее бегут…

Мальчик ничего не сказал. Оторвал билет и шагнул обратно. Сумка металлическим языком опять зацепилась за его штанину.

— Ты что, ослеп совсем! — заголосила тетя.

Сережа видел только ее затылок, укрытый косынкой, и мясистую левую щеку. Но уже знал точно, что она похожа на Дзыкину. Такие все чем-то похожи друг на друга.