Экспедиция идет к цели<br />(Приключенческая повесть)

В некую мгновенную любовь Пушкарев как-то не верил, но почему-то лежал с открытыми глазами и ждал, когда же займется утро, чтобы увидеть Валю. Если бы шагреневая кожа, из которой сделан кисет Дамдина, могла исполнять желания, как в романе Бальзака, Пушкарев пожелал бы… Чего? Он понял, что пока не в состоянии ответить на такой вопрос.

— Я пожелал бы найти алмазы! — сказал он вслух, но должен был признаться себе — думает не об алмазах, а только о встрече с Валей.

…Цокто терзали другие заботы.

Он почему-то не думал, что экспедиция приедет из Улан-Батора так быстро.

Сегодня вечером Бадзар задержал его в своей юрте.

Бадзар сам услужливо наливал водку в чашки Цокто, Накамуры и Очира.

— Совсем богатырем стал, — приговаривал Бадзар, окидывая Цокто взглядом. — А я помню тебя вот таким — ноги до стремени не доставали. Но ты и тогда был резвый и умный не по годам. А теперь — ученый. А покойный отец твой, будь бакши-борхон [24] к его душе милостив, прочил тебя в военные. Род ваш знатный, от великого Мунку-хана, потомка Чингисхана, берет начало. Да только разорили изверги ваше гнездышко, а отца твоего казнили ни за что ни про что. Вот видишь — багана, — он указал на опорный столб юрты. — Твой отец тоже был багана — на нем держалось наше государство.

Цокто морщился: разговор был ему неприятен.

Накамура благожелательно улыбался. В его глазах было что-то такое, что одновременно и притягивало и отталкивало Цокто.

Пока говорил только Бадзар. А когда захмелели, разговор сделался общим. Цокто осмелел. Теперь он уже дружески похлопывал Накамуру по плечу.

— Я потомок великого Мунку-хана и должен выслуживаться перед каким-то Сандагом, стараться угодить ему! — выкрикивал он.

Японец сидел с открытым по-рыбьи ртом и внимательно прислушивался к каждому его слову. Он лишь одобрительно кивал головой.

«Этот пригодится», — думал Накамура про себя.

Поразмыслив, он отстегнул свой нож в деревянном чехле и протянул Цокто.

— Возьми. Будем братьями. Мой род такой же древний, как и твой… — Однако Накамура не сказал, из какого рода он происходит.

Но Цокто даже не заметил этого. Он передал японцу свой нож.

— Я сразу понял, что ты наш, — пьяно бормотал он. — Этот нож — все, что мне осталось от отца.

— Я помогу тебе, брат, — ласково говорил Накамура. — Если ты будешь умным и сообразительным, то вернешь назад все богатства своего родителя. Как ты убедился, ты не один недоволен новой властью. Скоро начнем действовать.

— Нужно начать с Аюрзана, с артели, а уж потом доберемся и до Сандага и до этого русского, — вставил свое слово Бадзар. — Подкараулить… Ты возьмешь на себя Сандага и Тимякова. Вот тебе револьвер…

Цокто сразу протрезвел. Он выпученными глазами смотрел то на японца, то на Бадзара. Ему почему-то сделалось очень страшно и захотелось уйти.

И он понял. Вот в какое дело хочет втянуть его старый Бадзар: в убийство. Уже начинается. Убить Аюрзана, а потом уничтожить экспедицию!

Цокто затошнило от страха. Он едва успел выйти из юрты. Револьвер он оставил на столике. В ушах все еще звучали слова Бадзара.

«Хотят меня погубить. За такие дела не жалуют, — думал Цокто. — Вот пойду и расскажу все Сандагу». Он вернулся в юрту без кровинки в лице.

— Ну как, полегчало? — участливо спросил Бадзар.

— Совсем хорошо. Пойду просплюсь.

Его не стали удерживать.

— Смотри не проболтайся с пьяных глаз, — предупредил Бадзар, — а то быстро в «черный дом» угодишь. Ладно, револьвер завтра возьмешь, а то еще потеряешь спьяну.

Теперь Цокто лежал в палатке, ворочался с боку на бок и не мог уснуть. В свое время он много читал в газетах о заговорщиках, шпионах, но тогда все это казалось ему чем-то далеким, неправдоподобным. А теперь его хотят втянуть в злое дело. Никогда бы он не подумал, что почтенный дядюшка Бадзар — тот самый заговорщик, о каких пишут в газетах. И почтенный Бадрах — тоже шпион. Любопытно, что за гербовые бумаги были в коричневом конверте, запечатанном сургучом, в том, который Бадрах наказал передать отцу? Для кого они предназначаются? Если он донесет на Бадзара, то и Бадрах не останется в долгу: он скажет обо всем, что знает про Цокто. Но разве Цокто обязан отвечать за дела своего отца? Почему он должен скрывать свое прошлое и прятаться всю жизнь? Пожалуй, если он раскроет этот заговор, то никто уже не сможет упрекнуть его в чем-либо. Ведь отца он почти не помнит. И возможно даже, его сделают за эту заслугу старшим научным сотрудником. Зачем ему пастбища и богатства отца? Ведь он ничего не смыслит в хозяйстве, а тех денег, которые он получает в Ученом комитете, ему вполне хватает на жизнь. Главное же — никаких беспокойств…

В конце концов он все же забылся тяжелым сном.

А среди ночи налетел ураган.

Кажется, вчерашний закат предвещал хорошую погоду, а среди ночи ураган унес юрту агрометеорологической станции. Пушкарев, Дамбасурен и Цокто, оглушенные и ослепленные, ползали по земле, кричали что-то друг другу, цеплялись за кусты караганы. Наконец агроном нащупал в темноте руку Пушкарева и крикнул ему в самое ухо:

— Все унесло: и сушильный шкаф и приборы!..

— Нужно было балласт навешать… балласт! — обливаясь холодным потом, орал Цокто.

— А, черт с ним, с балластом!.. Я штаны не могу найти…

Так они и просидели в кустах до утра. Агрометеорологическая станция была развернута на отшибе от лагеря, и все трое не отважились пробираться в лагерь ночью. Когда забрезжил мутный рассвет, они стали ползать по степи и собирать в кучу унесенное ветром имущество. Одежда, приборы, металлические цилиндры под образцы почв были раскиданы по всей степи. Юрта и брюки Пушкарева бесследно исчезли.

— Жертва стихийных сил природы! — хохотал агроном, оглядывая фигуру Пушкарева в изодранных подштанниках. — Мой чемодан не унесло: возьми праздничный халат.

Пушкареву волей-неволей пришлось вырядиться в малиновый халат агронома. Цокто помог замотать кушак. Александр с грустью представил, как в этом наряде покажется Вале.

— Хорош гусь! — произнес он саркастически, путаясь в полах халата. — Куда же унесло мой чемодан? Там кисет Дамдина с пиропами…

— Зачем тебе пиропы? Куда по такой погоде поедешь? Никто все равно нас не отпустит, — возразил Цокто.

— Ну, не вечно же будет дуть этот ветер?

— Кто его знает! У большого котла и дно большое. А Гоби — большой котел. Эй, Дамбасурен, что показывают твои приборы? Ты главный дарга [25] над погодой, прогноз давай! А халат хороший — всегда хотел иметь такой! Красная одежда — красивая одежда. Надень, Пушкарев, шляпу и возьми мою трубку с агатовым мундштуком — отбоя от худонских девушек не будет. Уж поверь мне.

Дамбасурен измерил скорость ветра и безнадежно махнул рукой:

— Двадцать два метра в секунду! Теперь будет дуть недели две, пока мозги не выдует.

— Вот видишь, — словно бы обрадовался Цокто, — сидеть придется, ждать. Дней в году много, куда спешить? А пиропы твои далеко не унесет-найдем.

Пушкарев забрал коробку под образцы, и они побрели к лагерю. Ветер поднимал в воздух пыль, выдергивал с корнем траву, подрезал ее, как ножом. Праздничный халат Дамбасурена из малинового сразу же превратился в серо-буро-малиновый. Пробираться приходилось больше ползком. Лица почернели. Легкие, казалось, вот-вот лопнут от страшного напряжения. Но они все-таки добрались до лагеря. Здесь уже все были на ногах. Кто укреплял юрты, кто разыскивал по степи коней и унесенные палатки, ставил мачты.

Валя не сразу признала Пушкарева, а когда разобралась, то даже не улыбнулась, только сказала серьезно:

— У вас на лице свежая царапина. Какой страшный ураган был ночью! Никто не спал. Умойтесь да присаживайтесь — смажу царапину йодом.

— Да что вы в самом деле, Валентина Васильевна, и так заживет!

— Умывайтесь, вам говорю.