Альбертина и Дом тысячи чудес

— Слушай, мы ведем с тобой серьезное наблюдение, задание выполняем, а ты театральный бинокль притащил? — Куликов поднес к глазам бинокль. — Не видно ни хрена.

— Про что и речь. Идиот! — проворчал Гомецингер, продолжая вытаскивать колючки из разных частей своего тела. — А-а-а! Черт! Они все уже внутри, в доме. Кстати говоря, а кто это у нас такой знаменитый охотник на крупную дичь и забыл дома свой походный тесак?

— Да ладно тебе. Что значит — все?

— Девчонка, старая перечница, ее муж-простофиля и сумасшедший дворецкий со своей пушкой!

— Но ведь Б…

— Так, никаких имен не упоминать! — прервал его Гомецингер и с опаской огляделся.

— Но ведь он сказал, что приедет наследница и мы должны ее похитить, пока…

— А теперь там их уже трое, и хуже всего то, что у этого служивого колобка пушка в руках. Нет, пора сматываться, баста.

— Но Б… тьфу, ну он, он ведь нам шею свернет…

— Никаких «но»! Или прикажешь похитить всю семейку — на всякий пожарный?! — Гомецингер крадучись приблизился к кованым воротам и неожиданно с громким воплем выскочил вон.

— Считаешь, что мы мало шуму наделали, хочешь добавить? — Куликов притворил за собой ворота.

— Они… они… они… — Гомецингер жадно хватал ртом воздух, — эти маски… они ше… шевелились.

— Пить надо меньше, я тебе давно говорил. Совсем мозги пропил? Что там может шевелиться? — Куликов потряс ворота, но все было тихо. Он потащил Гомецингера к грузовичку, который был спрятан за большим кустом бузины. Правое переднее крыло было почти сплошь покрыто ржавчиной, а левое давно утрачено вместе с фарой — возможно, во время погони за каким-нибудь злобным секачом. «Куликов — Охота на мелкую и крупную дичь» — написано было на передней дверце.

Когда Гомецингер вскрикнул, в кузове грузовичка началась какая-то возня, которая постепенно переросла в громоподобный рев.

— Ты что, этих своих тварей с собой прихватил? Да? — Голос Гомецингера сорвался на крик. — Ноги моей не будет в твоей гнусной тачке! Все, наверное, действие снотворного прекратилось?

— У меня весь кузов обит железом, не бойся! — ответил Куликов. — Кроме того, я научился теперь ими управлять, они у меня как шелковые! — Он достал маленькую флейточку, величиной не больше карандаша, и сунул ее в рот, ощеря желтые зубы.

Мелодия «Сурка» тихо зазвучала в ночи — и тут же в машине Куликова воцарилась тишина, возня прекратилась.

— Да пошел ты знаешь куда со своими гнилыми опытами — Гомецингер уже не раз предсказывал Куликову, что в один прекрасный день он сам станет жертвой своей страсти к дрессировке животных.

— Давай поворачивайся! — огрызнулся Куликов, запихивая Гомецингера в машину.

По американским горам на первый этаж

На следующее утро Альбертину разбудил громкий стук. Во сне она сражалась с китами в рыцарских доспехах и с саблезубыми тетками. Еще немного — и она схватит крапчатого вора-карманника, который всякий раз, когда она протягивала к нему руку, превращался то в воду, то в сладкую вату, то в воздух, то в цветочную пыльцу и снова ускользал от нее. Альбертина вздрогнула, подняла голову и стала протирать глаза.

— Фройляйн Альбертина! Вы уже проснулись?

— Быстро прячьтесь! — пробормотала Альбертина сквозь сон. — Отто! Клара!

— Доброе утро, фройляйн Альбертина, пора вставать! — закричал за дверью месье Флип.

Альбертина быстро оглядела цветочный кабинетик. Никакого Отто видно не было, как, впрочем, Клары с Пауле.

— Эй, где вы? — прошептала Альбертина.

— Что вы сказали? — Месье Флип неслышно вошел в комнату и теперь смущенно стоял у порога. На нем были старомодный черный фрак и панталоны в полоску. — Тысяча извинений. Мне хорошо известно, что не полагается входить в комнату к даме, если она об этом сама не распорядилась. Но вынужден нижайше просить вас учесть и то, что в девять часов в библиотеке доктор Винкельфукс огласит завещание. Ах да, и еще — желаю вам доброго утра. — Он пододвинул к лилейному ложу маленький столик со столешницей из поперечного среза дерева. На него он поставил поднос, где под двумя серебряными крышками скрывались лакомства, принесенные им Альбертине на завтрак.

Ее желудок тотчас откликнулся урчанием на все эти манипуляции, отчасти от предвкушения еды, отчасти оттого, что, кроме скудного завтрака в «Доме детского счастья» и трех бутербродов с сыром, она со вчерашнего дня ничего не ела. Но ведь этой порции не хватит на нас всех — если иметь в виду еще Отто, Клару и Пауле, подумала Альбертина. Даже если под одной из крышек скрывается гора оладий, а под другой — огромная миска шоколадных хлопьев.

— К моему величайшему стыду, я должен признаться, что кухня… — месье Флип мгновение подумал, потом продолжил: — … Кухня способна обеспечить вас только весьма спартанской трапезой. Я не был готов к приему такого количества гостей. — И он поднял обе крышки.

— Этого даже мне одной не хватит, — вырвалось у Альбертины.

Вареное яйцо одиноко каталось по большой тарелке. На другой лежали три желтоватых лепешки, которые имели отдаленное сходство с хлебом.

— Получилось так, что вашей тете придется обойтись без завтрака, — заявил месье Флип. — Очень хочется надеяться, что от этого она не сделается еще более злобной. Но смею успокоить вас, яиц у нас, как правило, достаточно. Милли, Молли и Миранда — особы очень надежные. — Он подозвал Альбертину к окну, за которым виделись три белоснежные курицы, копавшиеся на заднем дворе. — Там, за самшитовым лабиринтом, скрывается, кстати, наш огород. К сожалению, в этом году я использовал его исключительно для выведения новых сортов капусты. Если не считать нескольких кустов крыжовника. Ваша двоюродная бабушка Лиззи и я жили исключительно натуральным хозяйством.

— А это что такое? — спросила Альбертина, беря в руку лепешку.

— Стручковый хлеб.

— Стручковый хлеб? — Альбертина никогда ничего о таком не слышала. Опасения закрались ей в душу. Надо надеяться, это не плод их натурального хозяйства?

— Такие хлебные стручки растут только на севере Алеутских островов. Или нет, в Северной Албании… Не помню. Само растение уже давно вымерло. Но зерна в стручках могут храниться вечно, и со времен предпоследнего путешествия у нас в погребах сохранилось два бочонка этих зерен. Из них можно приготовить практически все что угодно. Они очень питательны.

Альбертина попробовала лепешку. У нее был привкус грецкого ореха, а если жевать достаточно долго, то появлялся привкус абрикоса.

— Впрочем, я заболтался. Мне уже давно пора. — Месье Флип взглянул на карманные часы. — Я откланиваюсь и жду вас за дверью, пока вы не оденетесь.

— Извините, месье Флип. Скажите, пожалуйста, вчера в дом приходила полиция?

— Полиция? Разве что для того, чтобы арестовать Кору Рабеншлаг за ее подлость и за безвкусную одежду? — Месье Флип захихикал. — Вот было бы здорово! Милостивой барышне, должно быть, снились сны. В этом доме человеку снятся грандиозные сны. Это нормально, можно даже сказать, что вилла Вюншельберг населена бесчисленными снами, — сказал месье Флип и закрыл дверь.

Альбертина не могла справиться с разочарованием. Неужели все это ей только приснилось? Значит, ее посетил один из этих самых, как выразился месье Флип, грандиозных снов? Стало быть, Отто, Клара и Пауле были плодом ее фантазии?

— Маша, ответь честно, положа руку на сердце! Все это я напридумывала или все-таки здесь кто-то был?

Но Маша отказывалась отвечать. Альбертина торопливо проглотила яйцо и запихнула в рот еще одну лепешку. Она быстро оделась, проверила, на месте ли матрешки, засунула в чемодан пижаму и, поспешив к окну, молниеносно демонтировала «Спектр-2004» и заботливо уложила трубу на пижаму. Потом бросила последний грустный взгляд на эту замечательную комнату и открыла дверь.

Внизу, у подножия лестницы, ждал ее месье Флип, а рядом с ним стояла помесь велосипеда и повозки.

— Учитывая тот факт, что мы с вами находимся в жестких рамках времени, которые призывают нас поторопиться, я имею честь предложить вам нашу старинную домашнюю рикшу. Это подарок магараджи Эшнапура, перед которым вашей двоюродной бабушке дозволено было выступить на празднике в канун нового, тысяча девятьсот шестьдесят седьмого года. Можно попросить вас занять вот это место сзади? У нас с вами еще целых шесть минут и двадцать три секунды.