На берегу Севана (др. изд.)

Увлекательный план

Утром Камо и Армен пошли со снимками к секретарю сельской партийной организации, своему учителю естествознания Араму Михайловичу. Вскоре прибежал туда и Грикор.

Мальчики рассказали обо всем, что видели: об удивительном бассейне, плавучем гнезде, проделках «водяного».

Разговор происходил на открытой, выходящей во двор веранде. Начали подходить и с интересом прислушиваться к тому, что говорили ребята, соседи учителя.

Камо вынул из кармана набросанную им новую карту озера Гилли и развернул ее на столе.

— А в этом дот бассейне ревет наш вишап, — сказал Армен, показывая снимок, на котором были видны фламинго, пеликан, подкинувший в воздух рыбу, и плавучее гнездо.

— Ну, а что же вызывает рев, вы узнали? — спросил учитель, рассматривая карту.

— Вот то, что мы видели, — ответил Камо и достал увеличенный снимок с «портретом «водяного».

— Своими глазами видели, как вода столбом поднялась, — вмешался Грикор. — Не правда ли, Камо?

— Да, — кивнул головой Камо.

На снимке не было ничего похожего на тот высокий водяной столб, который видели ребята на озере. То ли в своих рассказах они преувеличивали, то ли у них действительно создалось такое впечатление. Может быть, Камо долей секунды позже нажал затвор аппарата. На снимке, который лежал сейчас на столе, была видна лишь светлая невысокая выпуклость.

Учитель внимательно изучал снимок.

— Вы уверены, — спросил он, — что это связано со звуками, которые мы постоянно слышим? С ревом водяного?

— Я стоял с аппаратом в руках, — сказал Камо, — когда вода вдруг рванулась кверху, будто сразу тысяча человек снизу дунули. Вот тогда-то и раздался рев, и вода взволновалась и начала расходиться кругами.

— Будто подул кто снизу? — спросил один старик. — Ну. значит, правда, когда говорят — вишап. Сидит на дне и дует.

— А если белый буйвол заревет под водой, вода так не поднимется? — спросил другой старик.

— Ну что такое белый буйвол! — возразил первый. — Куда ему так подбросить воду! Ему не по силенкам. Конечно, это вишап.

— Попробуй влезь под воду и дуй. Разве вода не забулькает, пузырей не пустит?

Наивные замечания стариков вызывали у всех снисходительные улыбки. Словно из глубины веков доносились эти голоса — так были они чужды.

В разгар спора на веранде появился дед Асатур.

Выпрастывая ручку кинжала, запутавшуюся в его длинной бороде, старик поглядел на снимок и сказал почтительно:

— Так вот он какой, наш водяной!… Это он ревет?… А как же у него нет ни рта, ни рогов?

— Почему у него должны быть рога? — удивился Армен.

— Да ведь говорят, что у сатаны обязательно должны быть рога… Почем я знаю… — неуверенно говорил дед. — Ну и львиное сердце у моего внука! — просияв, добавил он и поправил висевшие на груди медали. — Кто бы, кроме моего внука, решился с дэва фотографию снять!… Чей он внук? — И дед, схватившись за кинжал, гордо обвел всех взглядом.

Похвальба деда Асатура вызвала у всех улыбку. Только учитель, глубоко задумавшись, казалось, ничего не слышал.

— Все это вздор, — сказал он наконец, — никакого сатаны нет, пора и старикам перестать в него верить. Стыдно в наши дни верить в чертовщину! Но то, что происходит на озере, очень интересно. Тайну эту надо объяснить, а помочь нам в этом может только наука… Похоже на то, что где-то под водой пробиваются подземные газы. Запаха таза вы не почувствовали?

— Нет, никакого запаха мы не чувствовали, — сказал Камо. — Только будто ветром подуло.

— Да, тут что-то непонятное. Попробуем написать в Академию наук. Снимок приложим и попросим прислать экспедицию — обследовать озеро Гилли… Да, вы говорите — много яиц собрали? — обратился учитель к Камо. — Зачем же вы разоряете гнезда водяных птиц? Это недопустимо.

— Мы не разоряем гнезд, — ответил задетый за живое Камо. — Мы ведь ферму устраиваем.

— Какую ферму, зачем?

Камо смущенно умолк. На помощь ему пришел Армен:

— Мы хотим одомашнить водяных птиц. У них много хороших свойств.

— Ну, а какие же хорошие свойства у водяных птиц? — допытывался Арам Михайлович.

— Ты что ребят к стенке прижимаешь? — вмешался дед Асатур, шутливо хватаясь за кинжал. — Разве они не правду говорят? Возьми, к примеру, гуся: дикая птица, а крупнее нашей домашней, армянской. Смешай с домашней — и вся порода станет крупной, и холод выдержит, и корм будет находить легче.

— Ну, юные натуралисты, что скажете вы? — испытующе глядя на Камо, спросил учитель.

Камо просительно посмотрел на Армена. «Помоги уговорить», — казалось, говорил его взгляд.

— Знаете что, Арам Михайлович, — несмело начал Армен, — я прочитал в одной книге, что на свете есть семьдесят восемь видов диких уток. Сколько же из них одомашнено? Кажется, одни кряквы. А вот дед говорит, что среди диких уток много очень хороших пород. Не так ли, дедушка?

Дед Асатур утвердительно кивнул головой. Армен, приободрившись, продолжал:

— Вот, например, красная утка. Она и красивая и крупная. А утка серая?… Ну, какую еще назвать?…

Старый охотник поспешил на помощь мальчикам.

— Арам-джан, — сказал он, — дети хорошее дело начали. Вот они яйца чирка принесли. Разве с мясом чирка мясо домашней утки сравнишь? У чирка оно мягкое, нежное, как у куропатки. Плохо разве, если у нас во дворах заведутся чирки? Будем по одному, по два ощипывать — и в плов…

Грикор, до этого слушавший молча, рассеянно, при слове «плов» встрепенулся, оживился и, не попросив слова, вмешался:

— А что, разве плов с черной водяной курицей хуже?… Прошлой осенью я одну палкой убил. И сама поджарилась на своем жиру, и на картошку хватило, да еще с добрый стакан осталось: такая жирнющая была птица!… И ничем ведь не хуже домашней курицы.

В конце концов диких птиц совсем захвалили. Казалось, что у них только и есть одни хорошие качества.

Арам Михайлович, как преподаватель естествознания, конечно, знал, что человек в течение веков добился больших успехов в деле разведения домашней птицы. Но знал он также и то, что в жестокой борьбе за существование дикие птицы выработали много ценных свойств, например способность довольствоваться в трудное время незначительным количеством корма, стойкость к холоду…

— Хорошо, — согласился он наконец, — некоторые свойства диких птиц, конечно, следует использовать. Пух дикого гуся, например, замечателен — мягок и нежен. Даже перья дикого гуся и те ценятся дороже, чем перья домашнего.

— Ну, принял нашу сторону! — прошептал Камо на ухо Армену.

— Но, — медленно, словно подбирая слова, продолжал учитель, — одомашнивание дикой птицы — дело большое, серьезное. Вам оно не по силам.

Ребят точно холодной водой окатили.

Чувствуя, что начатому делу грозит провал, Асмик взволнованно дернула за рукав мать, которая только что пришла и тихо стояла в уголке:

— Мама, ты же говорила, что в бабушкиной деревне много диких уток дома разводят… Скажи об этом, мама!… Скорее скажи!

Мать Асмик, Анаид, женщина скромная и несмелая, робко заговорила:

— Простое это дело… — сказала она. — Тут можно и без умения обойтись…

— А ну-ну, выйди-ка вперед, Анаид! — воодушевился дед Асатур. — Выйди-ка да расскажи, как ты диких птиц приучаешь. Расскажи, послушаем.

— Да о чем же рассказывать?… Сами знаете, меня в Личк замуж выдали из того села, что за озером, из Гомадзора. Там недалеко Зангу из озера вытекает. Перед нашим селом река раньше выходила из берегов и разливалась. Там болото было в мои детские годы. Теперь все по-другому: Зангу в тоннель забрали, болото высохло, камышовник выгорел…

— Ты, Анаид, про птиц расскажи, — перебил ее дед, — про Зангу мы все знаем.

— Да, — вспыхнула Ананд, — я про то сказать хотела, что тогда у нас камышовник был большой. Каждую весну к нам разные птицы прилетали и в камышах гнезда вили. А мы ходили яйца собирали и дома у себя под наседок подкладывали, птенцов выводили. Бывало, и птенцов в камышах ловили, дома выращивали. В каждом дворе у нас бегали дикие утки и гуси.