Сироты квартала Бельвилль

— О-о… и сюда поспел! — проворчал Старый Старожил. — Может, скажешь еще, что и Мерак на концерт тоже ты подбил?

Рири захохотал так, что на него стали оглядываться люди на перроне.

— Не скажу, дядя Андре, нипочем не скажу. Жаклин не нуждается в подсказках, уверяю вас… Она все сама решила.

Старый Старожил хмуро оглядел трех юношей.

— Политика… Благотворительность… Все это очень хорошо, очень благородно выглядит… Но грамота, но лицей? И что же твоя латынь, Рири, что мне писать в Мулен Вьё?

— Успеется с латынью, — махнул рукой Рири. — На всякий случай я сказал преподавателю, что еду встречать тетю из Прованса.

— А я — что у меня болит горло, — подхватил рыжий, показывая на свою кое-как забинтованную шею.

— А я — что у меня траур по младшему брату, — в свою очередь сказал Саид. — Старший мастер мне очень сочувствовал.

— Бездельники! Лгунишки проклятые! — с сердцем сказал Андре Клеман. — Так чего мы стоим? Забастовка продолжается!

11. На площади Фэт

Она подскочила от неожиданности, когда он опустился на ту же скамейку. На площади Фэт было полутемно от тесно посаженных деревьев и от темных железных палаточных каркасов, оставшихся от утреннего рынка. Заходившее солнце освещало только один дом на противоположном тротуаре — все остальное было затенено и оставалось как будто за кадром. На соседней скамейке старик с лиловым носом пас непомерно жирного мопса. И зачем, зачем только ей вздумалось по дороге из книжного магазина присесть здесь на этой площади! Старая привычка — они с отцом, проходя этими местами, непременно присаживались здесь, и отец выкуривал сигарету и что-нибудь рассказывал ей о своих товарищах или о своей молодости. А теперь…

— Так, значит, мадемуазель все-таки что-то читает? А что именно изволит читать мадемуазель?

Молчание.

— Извините, если я полюбопытствую. — Дерзкой рукой он вытянул из-под ее руки книжку. — Что такое? «Депилаторные средства и их применение». Де-пи-ла-торные, — раздельно повторил он. — Если не ошибаюсь, это означает средство для выведения волос? Мадемуазель интересуется такими средствами?

Он явно издевался над нею. Самое простое, конечно, встать и уйти. Но ни один из них не хочет бесславно покинуть поле сражения. Один изучает свою соседку открыто, насмешливо, другая — исподтишка. Интересно, кто же заговорит первым?..

— Почему мадемуазель не отвечает? Может, мадемуазель немая? Вот досада: я такой охотник почесать язык! — Он заглянул ей в лицо: — Слушай, а может, ты меня боишься? Может, думаешь, я враг и к тебе со зла цепляюсь? Ты скажи.

Она не вытерпела:

— Никого я не боюсь. Отвяжись от меня. Чеши язык с другими.

— А ты чего такая кислая? И рыжий хвост повесила. Вон как висит… — Он хотел дотронуться до рыжей прядки, но девочка так дернула головой, что он поспешно опустил руку. — Ладно, ладно, я ведь пошутил. Пуганая ты очень. Видно, всерьез пуганая. — Он помолчал, потом сказал тихо: — Слушай, может, что не ладится? Что-нибудь не так? Ты скажи. В случае чего, мои ребята и я…

— Ничего мне не надо. Отлично обхожусь без вас. Известно, ты и твоя «стая» обожаете совать нос в чужие дела. Только со мной это не пройдет, не думай!

Он пожал плечами. При этом она невольно заметила, какие они у него широкие, совсем почти уже мужские.

— Не хочешь — не надо. И все-таки я уверен, что этот твой так называемый отчим, Ги, — гнусный тип. Наверное, он уже съел с потрохами бедную Сими Назер за то, что ей вздумалось взять тебя. И ты у него как бельмо на глазу.

Рири снисходительно, сверху вниз, взглянул на Клоди.

— Ты еще пигалица, многого не понимаешь. Назеры — молодые люди, у них — своя жизнь, свои привычки, друзья, и ты им не нужна. Другое дело, когда Сими была одна и чувствовала себя одинокой…

— А вот и врешь! — Клоди в запальчивости даже забыла, что собиралась молчать. — Ги ко мне прекрасно относится, прямо как к родной: балует меня, водит в кино и гулять, угощает постоянно мороженым и… и… — Клоди захлебнулась от желания выложить свой главный козырь: — Он и Жюль недавно брали меня в большую поездку на машине Жюля. У него такая шикарная машина «Ситроен ДС», вся в коже, с пристяжными ремнями и даже с особыми подушками, чтоб удобней было откидывать голову на спинку сиденья. И мы ездили далеко-далеко…

— Гм… интересно, откуда у Жюля «ДС», такая дорогая машина? Как будто он нигде не работает и на бирже не играет, — задумчиво пробормотал Рири.

— Ты, конечно, всех моих друзей готов записать в жулики, — раздраженно сказала Клоди, — видно, сам такой. А Жюль рассказал мне, что получил недавно наследство от тетки. И автомобиль и тот дом в Нормандии, куда мы втроем ездили.

Рири удивился:

— Они тебя возили в Нормандию? Одну тебя, без мадам Назер?

Девочка гордо кивнула.

— Одну меня. И Ги с Жюлем все мне показывали. И красивый старинный город Онфлер, и нормандскую деревню, и дом Жюля, и его собаку.

— Собаку?..

— Да. Это, знаешь, такой огромный лохматый пес вроде пастушеских. Зовут Казак. Жюль его как-то побил, вообще плохо с ним обращался, так с тех пор Казак даже запаха его не выносит. Едва почует, что Жюль поблизости, начинает рычать, рваться, прямо норовит вцепиться в него. Жюль и Ги его боятся — страх! Поручают кормить какому-то соседу, а сами только издали на него смотрят. А я его не испугалась, подошла, и он сразу завилял хвостом, взял у меня из рук мясо и хлеб. Жюль и Ги поразились, сказали, что я, как видно, от природы непуганая… Ну, вот как бывают птицы на далеких островах…

Клоди гордо взглянула на мальчика. Но Рири, казалось, не слышал ее. Он о чем-то напряженно думал. Потом сказал:

— Совсем эта компания не для тебя. И потом, тебе нужно учиться, как учатся все девчонки и мальчишки. Понятно?

— Ты сам не больно-то учишься! — поддела его Клоди. — Желтая Коза говорила, что тебя недавно разбирали в лицее — всем преподавателям ты насолил.

Рири отмахнулся.

— Не обо мне речь. О тебе. Может, я смог бы поселить тебя к одной певице, она тоже одинокая, очень хороший человек. Если б ей сказать, что ты нуждаешься в ее помощи, что ты сирота, она, наверное, согласилась бы взять тебя к себе. У нее тебе было бы хорошо, я уверен.

— Не хочу я ни к какой певице! — упрямо мотнула головой Клоди. — Что выдумал! Может, еще кого мне подсватаешь? Выкладывай уж сразу.

— Может, и еще, — кивнул Рири. — Например, моих деда и бабку. Самые подходящие для тебя люди. Слышала хоть о них?

— Слышала. Ну и что?

— А то, что у них в Альпах, в глухой горной деревушке Мулен Вьё, есть дом, который они построили вместе с ребятами. Это дом для сирот, для детей, которых бросили родители, или для тех, у кого дурных отца и мать лишили родительских прав. Для этих ребят теперь мои дед и бабка — первые люди на свете, вот как для меня.

— Для тебя?

— Конечно. Я ведь тоже сирота вроде тебя.

Мальчик посмотрел на Клоди, и этот взгляд теперь ничем не напоминал самоуверенный и властный взгляд Вожака. Затуманенный грустью, он как-то сразу поломал стену между ними, которую так старательно возводила Клоди.

— Маму я совсем не помню, а папу… — Клоди отвернулась.

— Знаю, все знаю, можешь не говорить, — поспешно перебил ее Рири. — А мои, понимаешь, сразу… В автомобильной катастрофе… Мне было семь лет, когда это случилось.

— Значит, ты хорошо их помнишь?

— Конечно, помню. Я даже помню, как мама поцеловала меня на прощание и дала мне большое, очень красное яблоко.

Рири помедлил, потом сказал сдавленным голосом:

— Больше я их не видел. Они разбились возле Манса, ночью. Налетели в тумане на дерево.

Клоди побледнела, вздрогнула. Как был благодарен ей Рири за эту бледность и дрожь!

Он сказал тихо:

— Я никому еще об этом не говорил. С тобой первой.

Наступило молчание. Где-то глубоко под ними прогромыхало метро. Солнце закатилось, и под кронами деревьев площади Фэт стоял уже плотный сумрак.