Сын бомбардира

СЫН БОМБАРДИРА

Пионерам–следопытам посвящается

— Меня зовут Стас.

В дверях стоял мальчишка лет двенадцати. Светлые волосы, лицо с мелкими точечками веснушек. Он протянул нам папку. На папке были выведе¬ны чернилами две большие буквы «К. П.».

Мы развязали тесёмки. Сверху лежала фотография — бюст мальчика, героя первой севастопольской обороны, одиннадцатилетнего георгиевского кавалера Коли Пищенко… Газетная вырезка — недавняя наша статья о юном герое. Вот переписанный аккуратным почерком приказ Нахимова… Докладная князя Горчакова царю… Ещё одна газетная вырезка со статьёй о Пищенко — мы её написали несколько лет назад…

— Ты тоже собираешь материалы о Николке?

— Да. Я красный следопыт!

— Но красные следопыты…

— Разве герои были только в Отечественную войну? А в гражданскую? А в революцию?.. В Отечественную на кого равнялись? На красных дьяволят! А те на кого?

Так мы познакомились со Стасиком Фроловым. Он учится в школе, что находится на улице Коли Пищенко.

Мы просматривали собранные следопытом материалы и удивлялись всё больше и больше. В газетной вырезке с нашей статьёй о Николае Пищенко несколько строк были подчёркнуты красным карандашом. Там, где речь шла о наградах героя.

Стас заметил, что мы обратили внимание на эти строки.

— Тут в статье ошибка. У Коли была медаль. Георгиевский крест ему вручили потом. Смотрите, — он стал показывать документы.

— Но ведь и на бюсте есть Георгиевский крест! Скульптор тоже мог ошибиться. Бюст лепили по рисунку из военного альбома через пятьдесят лет. А на рисунке вовсе нет наград.

— Н-да… Задал ты нам задачу. Оставь, Станислав, свою папку.

— Она ваша. Только… если вы напишете книгу о Николае Пищенко!

— Книгу?!

Мы давно интересовались событиями первой севастопольской обороны и собирали материалы о юном герое. Но книгу…

— Мы подумаем, Стасик. Дай нам время.

Стас распрощался. Папка с буквами «К. П.» — «Коля Пищенко» — осталась лежать на столе. Через несколько дней мы отыскали Фролова:

— Здравствуй, Станислав Петрович, Мы согласны писать книгу, если ты нам поможешь.

ГЛАВА ПЕРВАЯ 

На бастионе короткая передышка. Уставшие от многочасовой работы люди лежат прямо на земле, Кое-кто уже успел заснуть.

— А–а… Николка! Ну-тка, подстели, — Тимофей Пищенко вытягивает из-под себя бушлат. — Поди, умаялся?

Мальчик, не отвечая, прижимается к потной отцовской груди и закрывает глаза.

— Хоть бы сегодня ещё повременил француз, — вздыхает Пищенко–старший.

— Оно, конечно, на бастионе нынче женского люду много.

«Ишь, как заговорил!» — усмехается про себя

Тимофей. Совсем недавно, летом, придя домой в увольнение, он застал сына плачущим навзрыд: оказалось, сломали его палку — «верховую лошадь». А теперь: «женского люду!»

Отцовские пальцы осторожно заскользили по веснушчатому лицу, по нестриженым соломенным волосам, ласково затеребили хохолок. У Николки вздрогнули веки, но он не открыл глаза, только теснее прижался к отцу. Непонятное тепло разлилось по телу, непонятное что-то было в этих минутах: ведь рядом отец, а не маманя…

Высоко над бастионом, словно нарисованная, повисла стая птиц. До земли едва доносились их неугомонные голоса. Они, наверное, спорили, будет сегодня бой или нет? Улетать ли им?

— Небо-то какое чистое, — вздохнул Тимофей. — Мамка наша говорит: в такие небеса дитятю укутывать. Это про тебя…

Они лежали, тесно прижавшись друг к другу. Двое мужчин — маленький и большой… Стоял солнечный, совсем летний день, хотя деревья были уже опалены осенью. Севастополь вступал в октябрь.

Бомбардировка началась в половине седьмого. Первые взрывы потрясли утренний город, ослепили вспышками настороженные дома и казематы. Возникли пожары. Едкий дым, подгоняемый ветерком, полз по склонам серых холмов.

Вице–адмирал [1] Корнилов поскакал на укрепления. Одетый в строгую светлую шинель, он сидел на гнедой с белой гривой лошади. Последнюю неделю, когда готовились отразить первый натиск врага, Владимир Алексеевич почти не ложился спать.

Побывав на четвёртом бастионе, Корнилов направился на первый фланг обороны. Матросы и бомбардиры [2] ещё издали увидели своего адмирала. Продолжая палить по врагу, они встречали Корнилова громкими криками «ура!».

Адмирал [3] и сопровождающие его офицеры остановились возле одной из пушек пятого бастиона и стали наблюдать за действиями орудийной прислуги. Поблизости разорвались подряд два вражеских снаряда. Никто из матросов не повернул головы. Пыль окутала орудие, но и сквозь эту завесу было видно, как ловко батарейцы заряжают и накатывают пушку. Вот поднесли к запалу палильную свечу [4], и, вздрогнув, чугунная громадина выплеснула свистящее, хрипящее.

— Отменно! — похвалил Корнилов.

Он сошёл с лошади и в окружении офицеров направился на площадку — крышу каземата. Она возвышалась над укреплением, и снаряды французов всё чаще и чаще неслись именно сюда.

Начальник бастиона поспешно забежал вперёд адмирала и, бледнея, проговорил:

— Ваше превосходительство, я прошу вас сойти вниз. Вы нас обижаете, вы доказываете тем, что не уверены в нас. Уезжайте отсюда. Прошу. Мы исполним свой долг…

Корнилов сухо ответил:

— А зачем же вы хотите мешать мне исполнить свой долг?

Адмирал поднял к глазам подзорную трубу и невольно замахал свободной рукой перед окуляром, будто мог разогнать многометровый слой дыма и пыли впереди. С досадой опустил трубу:

— Вышлите наблюдателей!

— Посланы, ваше превосходительство!

Корнилов повернулся, чтобы сойти с площадки, и вдруг внизу увидел мальчонку, который в упор рассматривал его. Поймав взгляд адмирала, мальчонка прыгнул в землянку. Корнилов нахмурился: на днях он отдал приказ эвакуировать из Севастополя всех детей и женщин. Владимир Алексеевич сам имел пятерых детей, но накануне бомбардировки отправил семью в Николаев.

— Почему не выполняете приказ? — адмирал резко ткнул пальцем вниз. — Почему на укреплениях дети?

Начальник бастиона подбежал к краю площадки, заглянул вниз:

— Никого нет-с, ваше превосходительство!

— Как нет-с! Только что был. Кто командир батареи?

— Лейтенант Забудский.

— Позвать!

Офицер, услышав свою фамилию, подбежал к адмиралу.

Владимир Алексеевич внимательно осмотрел молодого командира. Тонкое бледное лицо обрамляли опалённые бакенбарды, мундир его был прожжён во многих местах, но сидел молодцевато.

Уже мягче адмирал произнёс:

— У вас на батарее дети, лейтенант.

— Так точно, ваше превосходительство. Сын бомбардира Пищенко.

— Почему не отправили обозом? — Забудский растерянно молчал. — Кончится бомбардировка — отправить!

И тут раздался умоляющий звонкий голос:

— Не отправляйте, ваше превосходительство.

— Это кто там?! — грозно проговорил адмирал. — Выходи!

— Не выйду! — испуганно донеслось снизу.

Офицеры свиты заулыбались. Корнилов с притворной суровостью сдвинул брови.