Дети горчичного рая

Рука его повисла в воздухе. Раз или два мелькнули среди толпы апельсиновые кудряшки и пропали. Джон отчаянно заработал локтями и плечами, но на него так выразительно и грозно поглядел какой-то красно-белый толстяк, похожий на лавочника, что Джон застыл на месте. К тому же искать Кэт в такой толпе было бесполезно. Джон сразу погрустнел. Рука его еще хранила тепло худенькой руки Кэт. Теперь даже вид королевы не доставлял мальчику никакого удовольствия.

— У-ух какая гордая Патриция! — сказала Нэнси. — Смотрите, даже не улыбнется!

— Не только гордая, но и злая и бездушная, — добавил Василь. — Нет, не верю я этой мисс Причард…

Ни мальчик, ни девочка не заметили, каким змеиным взглядом окинула их мать королевы. Миссис Причард ничего и никогда не забывала, и теперь она навсегда запомнила орехово-смуглое личико Нэнси и синие глаза Василя. Запомнила для того, чтобы, когда придет час, полностью расквитаться с обоими за недобрый отзыв о дочери.

— Чарли, — говорила между тем Мери, дергая за рукав застывшего в задумчивости мальчика, — пойдем к каруселям, Чарли! Мне не хочется стоять здесь, мне не хочется смотреть на Патрицию. И ты тоже не должен смотреть на нее, потому что она предательница, и ты это знаешь, Чарли.

Да, Чарли это знал и все-таки смотрел на гордую маленькую королеву, еще и еще раз припоминая злосчастный день выборов, когда Патриция так легко предала его, своего лучшего друга…

Патриция словно почувствовала его взгляд. Она выпрямилась на колеснице и принялась беспокойно водить глазами по окружавшей ее толпе. И вот она нашла того, кого искала. Губы ее зашевелились, как будто она хотела что-то сказать.

— Чарли! — Мери схватила его за руку. — Не ходи туда, Чарли, прошу тебя!

Но Чарли был уже рядом с королевой. С трудом продвигаясь сквозь толпу, колесница ехала черепашьим шагом. Пат, забыв о том, что всякий ее жест, всякое слово слышны и видны, как на сцене, наклонилась к мальчику.

— Ты… ты, наверное, сердишься на меня, Чарли? — прошептала она с неловкой улыбкой.

— Откуда ты взяла! — небрежно сказал Чарли. — И не думаю сердиться.

— Но… но… ты не разговариваешь со мной, не замечаешь меня, — торопилась королева. — Я… я непременно приду сегодня на гонки… И я приготовила клюшку, как обещала, Чарли, — добавила она быстро, как бы опасаясь, что мальчик скажет что-нибудь насмешливое.

Кажется, Пат хотела сказать еще что-то, но в эту минуту чей-то грубый мальчишеский голос закричал из толпы:

— Эй, королева! Ты чего это с негритосом шепчешься! Нашла себе подходящего короля, нечего сказать!

В толпе захохотали, раздался насмешливый свист. Три пары глаз с ненавистью устремились на черного мальчика.

— Опять он лезет к Патриции, этот негритос!

— Не понимаю, что смотрит это чучело — ее мамаша! Как она позволяет своей дочке любезничать с негром! Да еще при всем народе!

Но «чучело» было уже на месте. Оно зацепило рукав Чарли и повлекло его прочь от колесницы королевы.

— Убирайся отсюда, парень, да поскорее! — Миссис Причард оставила растерянного мальчика на боковой дорожке, а сама отправилась вслед за удаляющейся колесницей.

Выход королевы должен был состояться на сцене летнего театра; там она должна была объявить начало праздника.

Не скоро вернулся Чарли к своей компании. Мери, пристально наблюдавшая за ним, заметила, что он как будто еще больше потемнел и осунулся за эти несколько минут. Он безучастно посмотрел на ребят, но, вдруг увидев Нэнси, встрепенулся.

— Как, ты здесь? О чем же ты думаешь? Ведь сейчас же после выхода королевы ты читаешь стихи! Беги скорее в театр, а мы — за тобой!

Нэнси потупилась:

— Я… знаешь, Чарли… я не выступаю…

И тут же, в свою очередь, накинулась на Мери Смит:

— Ты слышала, что сказал Чарли? Сейчас твой выход! Беги!

Однако у бедной Мери ноги точно приросли к земле. Она смотрела на Чарли, не в силах пошевелиться, смотрела, как преступница, ждущая страшного, но справедливого возмездия.

— Ничего не понимаю! Кто же из вас выступает — Нэнси или Мери? — с досадой спросил Чарли.

— О Нэнси, будь другом, скажи ему сама. А я… я не могу, — простонала Мери и вдруг бросилась бежать по аллее так, как будто за ней гнались.

Пришлось Нэнси рассказать другу, как ее исключили из программы, как стихи ее передали читать Мери, потому что у Мери — белая кожа и она стопроцентная американка.

— И она еще смеет называть Патрицию предательницей! — закричал в гневе Чарли. — Да она поступила еще подлее, эта тихоня!

Заговорил спокойно, как всегда, Василь. С трудом ему и Нэнси удалось убедить друга, что Мери вовсе не так виновата. И все-таки праздник Весны наполнял Чарли все большей горечью.

29. Продолжение праздника

Летний театр, наскоро сколоченный, щелистый и гулкий, как бочка, был переполнен. Здесь были и дети и взрослые, ряженые и одетые в обычное платье, военные и штатские. Бросалось в глаза обилие людей в военной форме. Объяснялось это тем, что, по обычаю, установившемуся после войны, в первое воскресенье мая мэр города ежегодно читал с трибуны список стон-пойнтцев, геройски погибших на поле боя. Поэтому бывшие солдаты и офицеры считали своим долгом почтить память товарищей и обычно являлись на эти собрания в полном составе. Потом кто-нибудь из ветеранов выступал с воспоминаниями или с небольшой речью, посвященной героям.

И здесь цвет кожи имел значение: ветераны-белые сидели на почетных местах в первых рядах, а черные пришли отдельной колонной и теперь сидели где-то позади, куда поместили их распорядители праздника. Недаром главными распорядителями были Хомер и хрупкая мисс Вендикс.

Эта пара действовала с согласной ловкостью и необычайным умением. Пришедшие в театр и не заметили, как каждый очутился на строго соответствующем его социальному положению и расовым признакам месте. Мисс Вендикс лепетала что-то о суете сует и быстро запихивала одурманенных ее лепетом простых женщин или рабочих в двадцатые ряды, за колонны, где они не портили нарядной картины праздника своими вылинявшими и заштопанными платьями. Когда же пришедший упрямился и не хотел садиться там, где ему было положено, на передний план выступал Хомер с боксерскими плечами и так выразительно жестикулировал, что быстро оттеснял непокорного в самые дальние ряды.

С цветными зрителями Хомер вообще не церемонился и довольно громко говорил: «Не лезьте вперед, ребята, знайте свое место», или: «Куда, приятель, направился? Не видишь, что все твои сидят за колоннами!»

Поэтому в задних рядах, за деревянными колоннами, которые больше напоминали обыкновенные столбы, собрались все цветные участники праздника. Тут был и Цезарь со своими товарищами — ветеранами войны, которые ради праздника вынули снова свои мундиры и надели боевые медали и ордена, а также гордо выставили вперед свои костыли и протезы, дабы все могли видеть, что они пострадали за родину.

Рядом с ветеранами сидели их жены и дети, в том числе Темпи со своими ребятишками. За Темпи виднелась кудрявая мальчишеская голова Салли Робинсон, которую притащил в театр Чарли. Салли не очень хотелось идти на праздник; она охотнее осталась бы дома и еще раз протерла бы со всех сторон «Свирель», а потом отправилась бы на гонки, чтобы присутствовать на торжестве победителя-сына. Но Чарли сказал, что с трибуны будут читать имена погибших на войне стон-пойнтцев и что непременно прочтут имя отца. Тогда Салли надела свое лучшее платье и пришла в театр, напряженно ожидая той минуты, когда раздастся имя ее мужа — Тэда Робинсона. Чарли сидел рядом с ней. Он почти не отвечал заговаривавшей с ним Нэнси — так был поглощен этим ожиданием. Возле Нэнси приютился Джон Майнард, которому не помог даже его великолепный костюм индейского вождя. Пользуясь своим костюмом как маскировкой, Джон хотел незаметно проскользнуть вперед, поближе к сцене, но его перехватил Хомер.

— Твое место за колоннами, парень, — сказал он, грубо хватая Джона за локоть. — Не видишь разве, что тут сидят белые джентльмены!