Дети горчичного рая

Она тотчас же вернулась в комнату и шутливо присела перед Нэнси:

— Мисс Гоу, к вам молодой джентльмен. Желает вас видеть и сопровождать на праздник.

— Ой, мамочка, кто это? — воскликнула Нэнси и вдруг вся просияла: — Василь, это ты? Как я рада!..

— Я проходил мимо и решил зайти, — смущенно сказал Василь. — Ты готова?

— Да, я совсем уже готова. Посмотри, тебе нравится? — Нэнси двумя пальцами расправила воздушную юбочку и покружилась перед мальчиком. — Правда, красивое платье? Ты ведь знаешь, это мне мама сама сшила,

— Очень красивое, — сказал Василь, не поднимая глаз и краснея. — Так мы сейчас пойдем?

— Да. А ты почему без костюма? — спохватилась вдруг Нэнси. — Ведь ты хотел нарядиться ковбоем.

— Расхотелось что-то, — неохотно отвечал Василь. — Я решил идти как обычно. — Он быстро одернул свою простую синюю куртку.

Нэнси, уловив на лице друга какую-то беглую тень, не расспрашивала больше, почему он не захотел надеть костюм ковбоя, и Василь облегченно вздохнул: как объяснил бы он девочке, что костюмироваться, когда все его друзья отстранены от участия в празднике, у него не хватило ни духу, ни желания. Только успех Чарли на гонках, которые должны были происходить в конце дня, еще интересовал Василя. Не будь этих гонок да еще желания увидеть Нэнси, Василь, по всей вероятности, остался бы дома.

К счастью, мысли Нэнси уже перепрыгнули на другое:

— Был ты у Чарли? Ну как он? В форме? Надеется на победу?

Василь кивнул.

Сегодня чуть свет он и Джой Беннет явились к Чарли. Вместе еще раз выкатили на пустырь и осмотрели со всех сторон «Серебряную свирель», почистили замшей, проверили приборы. Машина выглядела великолепно. Гонщик тоже был вполне спокоен и уверен в себе. Он показал двум друзьям забрызганную кляксами, безграмотную записку, которую накануне вечером мать его нашла приколотой к двери. «Если хочешь сберечь свою шкуру, черномазый, не показывай носа на гонках, — гласила записка. — Иначе тебе несдобровать».

Конечно, Чарли только посмеялся над этой грязной бумажонкой, а Салли сильно встревожилась и не спала всю ночь. Она умоляла Чарли отказаться от участия в гонках, но сын и слышать об этом не хотел.

— Это всё проделки Мак-Магона, Мэйсона и компании, — сказал он. — Не страшны мне их угрозы! Они приятели Мэрфи и хотят ему удружить, чтобы главный конкурент сошел с дорожки. Только им не удастся меня запугать!

Он решил, что посмотрит начало праздника, а после вернется домой и будет ждать грузовик, который из мэрии должен приехать за ним, как и за всеми участниками гонок, и вывезти его машину на старт, к холму Надежды. Туда к пяти часам соберутся судьи состязания, зрители и болельщики со всего города.

Все это Василь наскоро рассказал Нэнси. Услышав о записке, девочка тоже встревожилась.

— Ох, боюсь, как бы они не подстроили Чарли какую-нибудь гнусность! — вздохнула она. — Эти парни способны на все… Они давно грозились, что не позволят негру защищать спортивную честь нашей школы.

— Мэрфи всю последнюю неделю шатался вокруг пустыря, — сказал Василь. — А его менеджера Дика — знаешь, такой рябой — я позавчера изловил возле самого гаража. У него оказалось с собой шило. Ну, я хорошенько отблагодарил его за посещение, он еле ноги унес.

— Вот видишь! — воскликнула Нэнси. — Недаром я беспокоюсь. Ох, не случилось бы какого несчастья! — Она секунду подумала. — Знаешь что? Я дам Чарли мой амулет. Он принесет ему счастье и охранит от всякого зла.

И Нэнси принялась лихорадочно рыться в стенном шкафу. На пол полетели какие-то книжки, тетради, ленты, искусственные цветы…

— Нэнси, что ты делаешь, несчастная девочка! — раздался вопль, и Маргрет ворвалась в комнату. — Ты растрепала роли, которые мне надо учить! Выбросила все мои вещи!

— Мамочка, не сердись, я ищу мой амулет. Хочу дать его сегодня Чарли Робинсону, чтобы он победил на гонках… Ах, вот она! — И Нэнси с торжеством вытащила из недр шкафа маленькую стеклянную собачку. — Я дам ее Чарли, она непременно принесет ему счастье!

Собачка была искусно сделана из лилового стекла. На шее у нее красовался тонкий бронзовый ошейник с висящей жемчужиной вместо колокольчика, а вместо глаз — маленькие блестящие камешки. Вид у собачки был очень гордый, как будто она знала, какое важное значение ей придается и какую серьезную задачу ей поручают.

Нэнси протянула собачку Василю:

— Правда, прелесть? Я всегда даю ее маме, когда у нее ответственная роль в спектакле. И никогда еще не случалось, чтобы с собачкой мама проваливала роль.

Маргрет хотела что-то ответить, но в это мгновение зазвенел звонок.

— Это, наверно, опять к тебе, — сказала Маргрет. — Я пойду открою. — И она отправилась в переднюю, напевая по дороге: — Гости едут! Гости едут! — и вдруг осеклась.

За дверью стояла некрасивая, совсем незнакомая ей девочка в нелепом платье цвета яичницы. Она смотрела на Маргрет с унылым видом, никак не вязавшимся ни с великолепной погодой, ни с праздничным днем.

— Простите, мэм, здесь живет Нэнси Гоу? — спросила девочка таким же унылым голосом и вежливо присела.

— Здесь, мисс, — пробормотала, удивленно разглядывая девочку, Маргрет. — Нэнси, встречай гостей!

Незнакомая девочка вошла, опасливо озираясь, как будто ждала, что в этом жилище «цветных» ее встретит по крайней мере парочка диких животных или что-нибудь столь же экзотическое.

Впрочем, как только она увидела Нэнси, выражение ее лица сразу сделалось жалобным.

— Мери? Ты? — Нэнси передернулась. — Зачем ты пришла?

— О Нэнси, дорогая, я не могла не прийти, — забормотала Мери, бросаясь к подруге. — Я должна была прийти и объяснить тебе все-все… Я не находила себе места…

Нэнси подняла руки, словно защищаясь от неожиданного нападения. Ее мать с удивлением смотрела на странную девочку, которая, казалось, вот-вот заплачет. Впрочем, у Мери и впрямь показались слезы на глазах и кончик носа сразу покраснел.

— Нэнси, дорогая, ты должна простить меня… Честное слово, я ничего плохого не собиралась делать. Когда они предложили мне читать стихи на празднике, я ведь не знала, что это твои стихи… А сейчас мисс Вендикс говорит, что уже поздно что-нибудь менять… И потом, Нэнси, дорогая, мне так хотелось выступить… Я просто не в силах отказаться…

Мери Смит теперь плакала навзрыд. А Нэнси… Нэнси с отчаянием смотрела на мать. Лицо матери стремительно менялось. Сначала на нем выразилось глубочайшее изумление, потом, как молния, сверкнул гнев, а сейчас оно выражало одну только грусть.

— Значит, твои стихи будет читать вот она? — спросила Маргрет, указывая на сгорбившуюся Мери. — Зачем же ты меня обманывала, дочка?

Нэнси не отвечала. Вместо нее заговорил Василь.

— Вы, мэм, не огорчайтесь так, — сказал он, глядя своими чистыми синими глазами на Маргрет. — Здесь никто не виноват — ни Нэнси, ни Мери. Это все подстроило наше школьное начальство. Оно решило, что выступят только белые ребята. Мери тоже этого не знала. Ей просто хотелось участвовать в спектакле, а ей нарочно подсунули стихи Нэнси, чтобы всех нас перессорить между собой… Но ведь мы не будем ссориться, правда? — обратился он к Нэнси. — Ты ведь больше не будешь сердиться на Мери Смит?

Нэнси исподлобья смотрела на белую девочку. Та умоляюще простерла к ней руки. Нэнси повернулась к матери.

— Что ж, дочка, он прав, твой Василь, — сказала Маргрет каким-то новым, звенящим от волнения голосом. — Мы не будем плясать под дудку хозяев, мы — бедняки, простой народ, и не станем ссориться друг с другом. — Она подошла к Мери и ласковым, материнским жестом подняла ее опущенную голову: — А ну-ка, Мери, прочти нам стихи. Мы все послушаем, хорошо ли ты их читаешь.

Мери вспыхнула.

— Вы в самом деле хотите послушать, как я читаю? — с надеждой спросила она, обращаясь теперь уже к Маргрет.

Та ласково кивнула:

— Ну да, девочка. Читай, не смущайся — здесь все друзья.

Мери поспешно отерла с лица последние следы слез и, одернув платье, старательно, но довольно неуклюже поклонилась.