Мишель в «Хижине шерифа»

Старый цыган удалился твердым шагом. Однако от Мишеля не ускользнула некоторая скованность его движений, ссутулившиеся плечи…

– Ну и ну! Что будем делать?! – воскликнула девушка. – У меня лично есть большое желание побродить по городу, вдруг удастся что-нибудь разузнать. Кто мне составит компанию? Может быть, вы, Мишель, или кто-нибудь из ваших друзей?

Мишель вспомнил про фотографа и про пленку.

– Я согласен, если кто-нибудь отведет мою лошадь в «Хижину шерифа».

– Я отведу, – вызвался Паскалу. – До свидания, мадемуазель.

– Вы истинный ковбой, Паскалу! Я вас очень люблю!

– Я вас тоже, мадемуазель. Вы такая добрая и такая красавица, точь-в-точь ваша бедная матушка, вот только волосы белые!

И, словно сконфузившись от собственной дерзости, старик подхватил брошенные поводья и рысью припустил к «Хижине шерифа».

Попрощавшись с Галлин, Артур и Даниель поскакали за ним.

– Какой изумительный человек этот Паскалу, – прошептала девушка.

Она залезла в машину, за ней Мишель.

– Я очень беспокоюсь, – пожаловалась она, включая зажигание…

– Не надо… – Парень не нашел более веского аргумента.

Машина тронулась. Мишелю не хотелось делиться с девушкой своими мыслями. Его опять глодали сомнения. Гратто и его банда никак не могли приложить руку к исчезновению Жана и Нура. Ведь только что они были у лагеря, требовали выдать цыган, чтобы передать их в руки полиции! Тогда непонятно, куда делись цыгане, ведь они дали слово господину Сегоналю! Неужели они вели двойную игру? Или, наоборот, скрывались от полиции, задумав начать независимое расследование?

Мишель склонялся к последней гипотезе, но, честно говоря, только из-за симпатии к цыганам. У него не было ни единого довода в их защиту.

– Наверное, зря я себя так извожу! – вздохнула Галлин. – На самом деле все окажется проще простого, я в этом абсолютно убеждена!

Мишель вежливо поддакнул, хотя на уме у него было совершенно другое.

– Мне нужно кое-что купить, – сказала девушка. – Давайте через полчаса встретимся на площади.

Город купался в солнечном свете. По улицам уже сновали курортники и туристы. Некоторые целеустремленно вышагивали с пляжными сумками в руках, другие бродили задрав головы, щелкали фотоаппаратами, выбирали открытки и сувениры, примеряли ковбойские шляпы, в изобилии выставленные на лотках.

Фотоателье находилось в переулке за церковью-крепостью. Мишель отыскал его без труда.

Раздвинув шуршащие бисерные портьеры, он вошел в помещение. В темной, забитой всякой всячиной комнате не было ни души. Прилавка почти не было видно под грудами картонных коробок и рекламных щитов; по соседству с ними примостилась пепельница, в которой возлежала пожелтевшая трубка. В витринах теснились разнообразные фотоаппараты, от совсем новеньких до подержанных, коробки с фото– и кинопленками. Слева через приоткрытую дверь виднелся угол лаборатории – оттуда тянуло едковатым запахом химикатов.

– Есть кто-нибудь? – крикнул Мишель. Наконец, по прошествии трех или четырех секунд, приглушенный голос спросил:

– Кто там? Заходите!

Мишель вошел в заднюю комнату – и просто остолбенел. Перед ним предстал самый настоящий кавардак. На оцинкованных столах теснились ванночки, кувшинчики, даже лейка. В этой пыльной свалке совершенно новый прибор для печатания снимков соседствовал с престарелым полусломанным увеличителем. Стены украшали рваные задники, когда-то служившие для «художественных съемок». Возле распахнутого в сад окна торчал утыканный зажимами кронштейн, с которого гроздьями свисали пленки: черные блестящие ленты с просвечивающими негативами фигурок. А среди этого развала лысый мужчина в заляпанной желтовато-фиолетово-коричневыми пятнами рубашке – когда-то она, очевидно, считалась белой – тряс черную пластмассовую коробочку проявителя.

– Здравствуйте, – сказал Мишель.

– Здравствуйте, молодой человек. Чем могу служить?

Фотограф говорил чисто, то есть без певучего южного акцента.

– Я хочу получить карточки. Мой приятель сдал пленку три дня назад.

Фотограф наморщил лоб, приподнял брови и забавно возвел глаза к потолку, одновременно склонив набок голову.

– Три дня… три дня… сейчас поглядим, – бормотал он. – Фамилия заказчика?

Мишель на миг заколебался.

– Скорее всего, моя – Мишель Терэ. Или посмотрите Артур Митуре.

– Сейчас поглядим… – бубнил мастер. – Ничегошеньки не успеваю! Позарез нужен помощник. А где его взять в разгар сезона? Надо наконец этим заняться… Так как, вы говорите, фамилия?…

Экстравагантный мужчина оказался к тому же крайне рассеянным и обращался скорее к себе, чем к своему собеседнику.

Мишель повторил.

– Знаете что, – продолжал фотограф, – у меня там пленка проявляется. Будьте добры, поищите сами вон в той коробке.

Он ткнул в сторону большой картонки, из которой высовывался ворох белых конвертиков, украшенных рекламой фотопринадлежностей.

Мишель подошел к картонке и запустил туда руку, поражаясь окружающему его хаосу. Хотя что-то в этом было даже забавное.

– Только, пожалуйста, не открывайте конверты, – умоляюще попросил мастер. – Снимки выпадут, перепутаются. Фамилии на обороте… Разберетесь!

Мишель тщательно, по очереди, перебирал конверты. А фотограф меж тем сетовал на необязательность клиентов, которые уезжают, забыв про снимки. Кроме того, он разъяснил, что сэкономил на сушилке, поскольку в их климате фотографии прекрасно сохнут и так. Мишель слушал его вполуха. Он терпеливо переворачивал конверты, но ни его имя, ни имя Артура не попадалось на глаза.

– Вы здесь единственный фотограф? – поинтересовался он.

– Единственный и неповторимый! – похвалился мастер. – Еще не нашли свое добро?

– Пока нет.

Перебрав все конверты, Мишель почувствовал досаду.

Фотограф закончил проявлять пленку. Он подошел к мальчику, почесывая плешь на затылке.

– Может быть, они еще не готовы. Посмотрите пленки, которые сушатся, вон они!

Мишель пошел в указанном направлении.

– Вы свою сразу узнаете.

Мальчик внимательно, одну за другой, разглядывал черные блестящие ленты. Его пленка действительно была среди них.

– Она здесь, – сказал он.

– Что я говорил, ничего не успеваю… А еще ходят, надоедают. Сегодня один заставил заново перепечатывать фотографии, якобы первые снимки я запорол. Отвратительное, надо сказать, качество. Убедитесь сами!

И мастер сунул Мишелю бумажную полосу – восемь неразрезанных отпечатков.

Не успел Мишель поднести их к глазам, как вскрикнул от удивления.

СТРАННАЯ УЛИКА

Фотограф истолковал вскрик Мишеля по-своему.

– Правда, отвратительные? Кроме первых трех…

Мальчик не верил собственным глазам. Первый снимок запечатлел Артура, восседающего на лошади, на двух других кавалькада всадников возвращалась в «Хижину шерифа». Эта пленка была в аппарате в момент кражи!

Мишель побледнел, сердце его сжалось – вор израсходовал оставшуюся пленку. Четыре из пяти кадров представляли собой виды цыганского лагеря! Кибитки, цыганята… Несмотря на очевидную неопытность фотографа – последний снимок был передержанным и почти черным, – они не оставляли никаких сомнений. Одна из фотографий, судя по ракурсу, была сделана из фургона, причем фотографу, наверное, пришлось свеситься из окна.

Может быть, эти снимки каким-то образом связаны с исчезновением Жана и Нура? Несмотря на все доверие к братьям-цыганам, несмотря на упорную надежду, которую ему хотелось сохранить любой ценой, Мишель был вынужден взглянуть правде в глаза: какой-то цыган воспользовался его фотоаппаратом. В голове у мальчика копошились самые противоречивые мысли. Как могло получиться, что вор настолько осмелел, что отдал пленку в мастерскую?

«Жан и Нур никак не могли нас обокрасть, мы | были вместе весь вечер», – уговаривал себя Мишель. Но коварный внутренний голос тут же нашептывал: «Разумеется… Но у них могли быть сообщники…»