Блин и клад Наполеона

Евгений Некрасов

Блин и клад Наполеона

(Бриллианты светлейшего князя)

Глава I

Болото, полное сокровищ

Игрушка была классная: пластмассовая рвота с двумя зелеными мухами. Глянешь – с души воротит. Она сминалась в упругий комок, умещавшийся в кулаке. Если надо, ее можно было кому-нибудь подбросить одним незаметным движением. Причем безразлично, на какой стороне она развернется: это была двусторонняя рвота, одинаково противная и сверху, и снизу.

Лучший сыщик из всех восьмиклассников Москвы Дмитрий Олегович Блинков-младший скучал. Он поглаживал рвоту в кармане куртки и ждал подходящего случая.

За окнами электрички в рамке из морозных узоров ехал-покачивался зимний лес. Иногда он раздавался, и в просветах мелькали садовые домики, окруженные голыми заиндевевшими деревьями. «Бежим-бежим, – стучали колеса, – бежим-бежим». Змеились бесконечные провода, и как худенькие озябшие часовые, твердо стояли километровые столбики. Если смотреть назад, они показывали, на сколько ты отъехал от Москвы (на девяносто два километра), а если вперед, – сколько осталось до какого-то большого города, до которого электричка все равно не доедет.

– Повезло вам, господа восьмиклассники! – говорил старший Блинков, мечтательно глядя за окно. – Вы эти каникулы запомните на всю жизнь. Лыжи, природа… Боровок – древний город, исторический. А какой необыкновенный человек Виталий Романович! Универсальный талант, боровковский Леонардо да Винчи!

– Рисует хорошо? – спросил Блинков-младший.

– Нет, рисовать он как раз не умеет. Когда человека сравнивают с Леонардо да Винчи, имеют в виду, что он разбирается в самых разных вещах. Леонардо же не только хорошо рисовал. Он знал все, что мог узнать человек в его времена, и совершал удивительные открытия. Придумал схему вертолета, работал на подводной лодкой, изобрел парашют, только не складной, а вроде палатки на прутьях.

– А Виталий Романович?

– Считайте. В Афганистане он был артиллеристом, офицером – раз. Потом его ранили, и Виталий Романович пошел служить в музей Вооруженных сил, стал военным историком, кандидатом наук – два. Сейчас живет в Боровке, занимается археологическими раскопками и сам реставрирует старинные вещи – три и четыре. А еще он великолепный цветовод – пять. Митек, помнишь черные тюльпаны с красной каймой? Это его сорт, называется «Память Афганистана».

– Я помню, только это было давно, – влезла Ирка. – Прихожу к вам, а на Митькином диване какой-то старикашечка спит весь в цветах. Он их на выставку привозил, что ли.

– Сама ты старикашечка, – обиделся за Виталия Романовича папа. – У него пороху на пятерых! Летом как пойдет с миноискателем – километров по сорок в день.

– А миноискатель зачем?

– Клады искать. Я же говорил, он археолог.

Про клады папа сказал запросто, как про грибы! Чего проще: встал с утра пораньше, пока другие кладоискатели из дому не вышли, и до обеда нашел горшок с золотом…

– Олег Николаевич, вы про настоящие клады?! – громким шепотом спросила Ирка.

– А про какие ж еще?! – изумился папа. – Ребята, вы что, до сих пор не поняли, куда мы едем? В город Боровок! В тот самый! Ира, ты же отличница! Его в школе проходят.

Отличница помалкивала.

– Война 1812 года, – подсказал папа.

Ирка развела руками.

– Вы хотя бы помните, что Наполеон не хотел отступать из Москвы по Смоленской дороге, а Кутузов его заставил?

– Как сейчас помним, – поддакнул Блинков-младший. – Не томи, пап, рассказывай.

И старший Блинков рассказал.

Наполеон был хорошим командующим армией, но плохим стратегом. А как еще назвать полководца, который выиграл много сражений, но проиграл войну и потерял армию?

Осенью 1812 года в пылающей Москве он задал себе вопрос, который должен был задать раньше, когда собирался воевать с Россией. «Ну, хорошо, – сказал себе Наполеон (разумеется, по-французски), – я самый великий, я всех победил, я занял Москву. А что теперь?».

Ответ был один: теперь надо отступать, и не просто отступать, а быстро. Удирать надо из России. Улепетывать!

Армия Наполеона жила грабежом, но это не могло продолжаться долго. Люди еще находили, чем прокормиться, но лошади начали голодать. Каждый день им были нужны тонны овса и сена, а где столько взять? Французы хозяйничали только поблизости от Смоленской дороги, где сами же все разорили. А стоило фуражирам отойти в сторону, как русские встречали их стрельбой или по-простому, по-домашнему – вилами в живот.

Все шло к тому, что армия останется без лошадей, – без артиллерийских тяжеловозов, без средних упряжных и без легких верховых.

Значит, придется бросить пушки и воевать без артиллерии.

Значит, пехота, взорвав повозки с боеприпасами, истратит в боях последний порох и последние пули и останется беззащитной под залпами русских.

Значит, непобедимая кавалерия, потеряв коней, станет плохонькой пехотой, не обученной и не вооруженной для боя в пешем строю.

13 октября в Москве выпал первый снег, торопя отступление французов. Был собран огромный обоз Наполеона с «московской добычей» – награбленным золотом и драгоценными камнями, серебряными окладами с икон и старинным оружием, редкими картинами и книгами. Свои обозы имели и наполеоновские маршалы, свои повозки – офицеры. Да что там! Каждый солдат нес в ранце добычу.

Чтобы не отступать по разоренной и голодной Смоленской дороге, Наполеон повел армию на Калугу. Нагруженные драгоценностями зарядные фуры, госпитальные и провизионные повозки, отобранные у русских кареты, дрожки и крестьянские телеги двигались в несколько рядов. По привычке эту банду продолжали называть «великой армией», а на самом деле она уже превратилась в великий обоз.

В сражении под Малоярославцем русские потрепали грабителей и заставили повернуть на Можайск. Французы двинулись навстречу своей гибели. В поход на Россию выходила шестисоттысячная армия, которую считали лучшей в мире. Здесь она и осталась, почти вся. Пятьсот двадцать семь тысяч французов были убиты в сражениях, попали в плен или замерзли в русских снегах.

Но пока большинство из них были живы. Сгибаясь под тяжестью ранцев, солдаты, наверное, думали, как здорово будет вернуться домой с награбленными сокровищами. Они еще не знали, что из каждых ста человек вернутся только тринадцать.

Колонна отступающих французов растянулась на многие километры. Увязая в грязи, сцепляясь колесами, повозки пробками вставали на пути войск. Падали измученные лошади. И тогда Наполеон отдал строгий приказ: сбрасывать с дороги все, что мешает быстрому продвижению.

Замедлившие ход повозки полетели в реки, озера, болота и заполненные водой овраги. Нерешительных и жадных подгоняла дивизия генерала Жерара, шедшая в арьергарде армии. С дороги сбрасывали даже пушки, которые на войне дороже золота, потому что могут спасти жизни обороняющимся. На переправе через реку Протву генерал приказал отставшим пехотинцам вытряхнуть в воду их набитые драгоценностями ранцы. Вдали уже маячили разъезды донских казаков, поэтому генерал не церемонился.

Весь путь отступавшей французской армии усеян кладами. Найти их в те времена можно было только по случаю, ведь металлоискатели еще не изобрели

Шли годы. Сокровища на дне рек и озер затягивало илом. Осыпались берега оврагов, еще глубже хороня едва присыпанные землей клады. Зарастали проселочные дороги, где проходила «великая армия», и новые прокладывались в стороне от них. Теперь уже никто не знает маршрута наполеоновских войск настолько точно, чтобы прийти и копать, пока не наткнешься на брошенный воз с серебряной посудой. Время от времени клады продолжают находить, но – тоже по случаю.

– А при чем тут Боровок? – спросила Ирка.