Знакомые кота Егора

«Ух, ты! Эх, ты!..» — замахала она крыльями и тут же ойкнула и чуть кубарем не свалилась вниз. Ворона совсем забыла, что ей очень много лет, что надо беречь себя. Где-то в спине у нее больно кольнуло, в правом крыле что-то скрип­нуло, а левое заныло.

— Присяду-ка, полюбуюсь природой! — громко каркнула она и огляделась.

Произнесла ворона эти слова на всякий случай. А вдруг кто-нибудь видит ее. Так пусть не думает, что эта птица, похожая на коршуна, устала, что у нее заломило спину. Пусть счи­тает, что она села полюбоваться окрестностями.

Вцепившись обеими лапами в ветку, ворона долго прихо­дила в себя. Но вот боль в спине затихла, можно было лететь дальше, догонять зайца и корову. И тут она услышала, как неподалеку перекаркиваются две вороны.

— Ка-кажется, это все-таки она… — сказала одна.

— Едва ли, — возразила ей вторая. — Та ворона не стала бы вертеться возле нашей стаи. А эта, видишь, сидит спокойно.

Старая ворона догадалась, что речь идет о ней, и эти две вороны спорят, не она ли вчера подала сигнал. Теперь надо было спокойно и равнодушно пролететь мимо, чтобы у них не осталось никаких подозрений. И ворона не спеша, будто она совершает прогулку, проплыла над деревом, на котором сиде­ли две вороны.

— Видишь, — сказала ей вслед вторая ворона. — Если бы она чувствовала вину, она шарахнулась бы от нас, как глу­пая сорока шарахается от пугала!

И они принялись смеяться над сороками, которые и каркать-то не умеют, а, смешно сказать, стрекочут, и перья-то у них лишь наполовину черные. Какие-то еще недостатки находили вороны у сорок, но старая ворона больше их не слу­шала. Некогда было.

Зайца Тишку, корову и ее теленочка она нагнала почти у самого Круглого озера. «Жив ли там лосенок?» — забеспоко­илась ворона и полетела прямо к тем кустам, где вчера видела Ушастика.

Лосенок лежал с закрытыми глазами. Ворона села рядом. Покрутила головой, рассматривая его, но так и не поняла — дремлет он или уже не дышит.

— Спит! — сказал, подбежав, Тишка.

— А это мы сейчас проверим, — заявила ворона и громко каркнула прямо в ухо лосенку.

Лосенок вздрогнул и открыл глаза.

— Вот видишь, — обрадовался заяц.

— Да уж вижу, — отскочила в сторону ворона и объясни­ла подошедшей корове: — Мамку-лосиху он потерял. Второй день ничего не ест.

— Я ему заячьей капустки давал, — сообщил Тишка, а он не берет!

— А я его ракушками и гусеницами угощала — не ест. Попоила бы ты его молочком, кума.

Корова подошла к лосенку, обнюхала его, повздыхала и смущенно сказала:

— Не могу! Запах у него не тот, надо, чтобы он моим теленочком пахнул…

— Кош-мар! — обиделась ворона. — Тут дитенок погиба­ет, а тебе, кума, запах какой-то нужен. А ты не нюхай, а просто дай ему молока.

— Ахти, горюшко-то какое, — опять вздохнула коро­ва. — Да я бы рада. Мне его, бедненького, тоже жалко, да не пойдет молочко. От него же лесом дремучим, дикими зверями пахнет.

— Лесом, зверями… — передразнила ворона. — Да гово­рят же тебе — не нюхай. Пропадет лосенок.

Может быть, и правда пропал бы Ушастик, да подскочил к нему теленочек. Он уставился на лосенка своими круглыми глазами, лизнул его. Отскочил в сторону. И, решив с лосенком поиграть, подпрыгнул к нему и легонько боднул.

Лосенка тоже потянуло к теленочку. Он зашевелился, опер­ся на передние ножки и стал подниматься.

— Гляди-ка, встал! — удивился заяц Тишка. — Вчера целый день лежал, сегодня лежал, а тут поднялся.

Лосенок стоял, расставив дрожащие ноги, а сынок знако­мой коровы опять подскочил к нему, лизнул и потерся о него своим боком.

Корова нагнулась к лосенку, опять обнюхала его и обра­довалась. Теперь лосенок пахнул не только лесом и дикими зверями, но и ее теленочком.

Через несколько минут знакомая корова уже поила ло­сенка своим молочком. А вокруг них прыгали ее сынок и заяц Тишка.

— Пор-рядок! — каркнула ворона. — Теперь не пропа­дет. А у меня дел, дел… Надо лететь. Покеда!

И она полетела к своему гнезду, проверить, на месте ли припрятанные там драгоценности.

Когда лосенок напился молочка, он опять улегся под кустом набираться сил. Заяц Тишка отправился щипать свою капустку. А корова и теленочек стали тут же у озера пастись.

Под вечер корова еще раз дала молока лосенку, и только тогда они с теленочком отправились домой. Через лес, до самой опушки, их провожал Тишка. А когда они вышли к старому дубу, было уже совсем темно.

Вот почему в тот вечер так поздно вернулась домой зна­комая корова.

И сегодня знакомая корова опять отправилась к далеко­му Круглому озеру. Там уже давно проголодался лосенок, и его надо было накормить. Конечно, рассказывать об этом ни кому не следовало. Поэтому и прошла она так быстро мимо двора своих друзей. Ей было очень неудобно перед почтен­ным псом Люксом, но ничего не поделаешь — тайна есть тайна.

А теленочка в это утро Петровна на пастбище не пус­тила…

Весточка от кота Егора

Вечером весь двор встречал путешественника воробья. Ко­нечно, в честь встречи полаяли, покукарекали и покудахтали. На радостях подняли такой шум, что даже дед прибежал из огорода. Думал — что-то случилось.

— Разыскал? — гавкнул Черныш.

— Ну как он там? — спросил петух Петя.

— Подождите, братцы, дайте подкрепиться, — попро­сил воробей и кинулся к завалинке, где курицы доклевыва­ли зерно.

Закусив с дороги, путешественник перелетел на ведро с водой, напился и только тогда уселся на поленницу.

Еще возвращаясь домой, воробей решил, что не будет сра­зу огорчать друзей. Да и что хорошего, если он прилетит и тут же объявит: «А я до города не долетел…» Лучше он расска­жет все по порядку: как летел, какие приключения с ним случались. А самое главное, друзья узнают, что путешествовал он все-таки не зря. В Галином лагере, под скамейкой, он на­писал письмо коту Егору!

Рассказывать воробей умел. Так другой раз расчирикает­ся, что его и не остановишь. Правда, всегда он немножко при­вирал. Но от этого его рассказ становился еще интереснее. Вот и сейчас получилось, что не с одним воробьем он подрал­ся из-за пряника на балконе, а с целой стаей. И от всей этой стаи летели пух и перья.

— Вот, вот, вот! — подтвердила курица Пеструшка и по­казала всем перышко, которое откуда-то залетело во двор.

Черныш подбежал к этому перышку, понюхал его и объявил:

— Воробьиное!

Ну кто после такого доказательства мог сомневаться, что от тех воробьев летели пух и перья.

А когда отважный путешественник вспомнил про свою встре­чу со скворцами, все просто поразились его мужеству и отваге.

— Они у меня спрашивают, — чирикал воробей, — «Это ты занял наш скворечник?» А я им отвечаю: «Я. Ну и что?» Тогда они как заорут: «Немедленно выселяйся!» Осмотрелся я, а их слетелось видимо-невидимо…

— Ну а ты, ты? — затряс от нетерпения лохматыми уша­ми Черныш.

Ох и хотелось ему быть в тот момент рядом с воробьем и погонять скворцов.

— А что мне оставалось делать, — продолжал воробей. — Я чирикнул, перья взъерошил. Ох и свирепым я становлюсь, когда перья взъерошу. Да, взъерошил и бросился на ихнего самого главного скворца. Он, хоть и самый главный, а перепугался, кричит: «Ты чего, чего?!» А потом взлетел, крикнул: «Спасайтесь, он сумасшедший!» — и бежать. А за ним вся стая. Аж ветер поднялся!

— Дул ветер, дул, — подтвердил петух Петя.

И про детский лагерь, и про встречу с Галей рассказал воробей, ну и, конечно, про письмо.

— Молодец! — похвалил Черныш.

— Ко-ко-конечно, конечно, конечно! — поддержали куры. Но хорошее настроение всем тут же испортила коза Map­та. Она заявила, что, по ее мнению, письмо не дойдет. Что там в лагере его ребятишки затопчут.

— Не затопчут, Галя не даст, — сказал Черныш.

Все стали спорить между собой — затопчут или не затопчут, и чуть было не прослушали, как бабушка кричит деду:

— Дед, а дед! Ты не видел мои очки?