В Стране Вечных Каникул. Коля пишет Оле, Оля пишет Коле

— Тогда бы весь мой номер сегодня в зале помер!

Эти стихи почему-то очень напомнили мне стихи дяди Гоши.

— Нет, никто ничего не видел, — тихо сообщил я.

— Тогда все будет гладко: ведь ты — моя «подсадка»!

Дядя Гоша декламировал только во время представлений, а этот знаменитый клоун-богатырь (конечно же, это был он!) все время разговаривал в рифму. «Наверно, не все люди, которые пишут и даже говорят стихами, называются поэтами», — неожиданно подумал я.

У клоуна-богатыря было свирепое лицо: насупленные брови, огненно-красные щеки, которые напоминали две раскрашенные тыквы, глаза состояли из одних только круглых черных зрачков, а белков совсем не было. Но это была маска. А под ней, мне казалось, должно было скрываться лицо, очень похожее на лицо массовика дяди Гоши — вечно ликующее, неизвестно чему улыбающееся. И лысина, наверно, была такая же блестящая, словно отполированная, хотя над маской торчала мохнатая и густая щетка чьих-то чужих волос.

Да, будет все в порядке:

Ведь в зале — три «подсадки»!

Заметив, что я ничего не могу понять, клоун подтвердил:

Да, все должно быть гладко:

Ведь ты — моя «подсадка»!

— Кто, Я?

— «Подсадка»! Одна, как говорится, из трех. Значит, он иногда все-таки переходил на прозу.

— И куда я должен подсаживаться?

Не в поезд, конечно, ведь здесь не вокзал!

А просто как зритель в наш зрительный зал!

Ты тихо подсядешь у всех на виду На пятое место в десятом ряду!

Я молчал.

— Опять не понимаешь? Это, вероятно, из-за стихов, — прогремел над самым моим ухом клоун-богатырь. — Давай поговорим, как нормальные люди.

— Очень хорошо! — обрадовался я.

— Главное — секретность, или, как говорится, конспирация. Никто не должен знать, что ты — моя «подсадка». Соображаешь?

Я по-прежнему соображал довольно туго.

— Слушай дальше! Ты тихонечко, чтобы никто, как говорится, ничего не заметил, выйдешь отсюда в фойе. Походишь туда-сюда, как самый обыкновенный зритель. Даже можешь купить мороженое: обыкновенные зрители всегда едят мороженое. А потом, когда прозвенит третий звонок, войдешь вместе со всеми, в общей, как говорится, массе, в зал и сядешь на пятое место в десятом ряду. Сиди и жди, когда я начну выступать. Мой, как говорится, коронный номер: поднятие тяжестей. Чтобы доказать, что мои тяжести очень тяжелые, я вызову трех самых, как говорится, обыкновенных зрителей из зала на арену. Первым будешь ты!

Только не вздумай поднять мои тяжести…

— Я не смогу, — тихо сказал я.

Клоун-богатырь перешел на шепот. Но и от его шепота подрагивал графин на столе:

— Ты вполне сможешь поднять мои тяжести, потому что они очень легкие. Но ты должен делать вид, что их невозможно не только поднять, но даже, как говорится, сдвинуть с места. Соображаешь?

— Как говорится, ага… — ответил я, невольно подражая богатырю, который поднимал легкие тяжести. — Только одно мне не совсем понятно.

— Что именно?

— На какие деньги я куплю мороженое?

Клоун загремел своим богатырским хохотом. Он хохотал очень долго. Но лицо его при этом ничуть не менялось: оно по-прежнему было свирепым, потому что это было не лицо, а маска.

— Кто, как говорится, получает на орехи, а кто — на мороженое!

Клоун протянул мне деньги. «Какой добрый, благородный богатырь! — подумал я. — Совсем как в легендах или былинах!…» Значит, именно с его богатырской помощью.

Дед-Мороз решил бесплатно провести меня в цирк, да еще и угостить мороженым! Мороженое я любил не меньше, чем пастилу, шоколад и пряники.

Ни на одном стуле, ни в одном зрительном зале мне не было так приятно сидеть, как на пятом месте в десятом ряду.

Ведь я был не просто зрителем — я был участником представления, но тайным участником, и никто вокруг об этом не знал.

Сперва на арену вышита четыре медведя. Тяжелые и с виду неповоротливые, они ловко вскакивали на ходу в мотоциклетные коляски, объезжали арену на самокатах и даже разгуливали на передних лапах, задрав задние вверх. Я не хлопал, не визжал от восторга, как мои соседи, сидевшие в десятом ряду, — я все время пристально вглядывался в медведей и думал: а может быть, это не настоящие звери? Если тяжести могут быть легкими, то и медведи могут быть не медведями. Может, какие-нибудь артисты залезли в бурые шкуры и нацепили медвежьи маски?

Медведи свободно расхаживали по арене… А тигры не пользовались таким доверием: они были в клетках. Но там, за стальными прутьями, они выделывали такие номера, что я опять стал сомневаться: может быть, это вовсе не тигры? Катаются на шарах, прыгают сквозь горящие обручи. Гораздо ловчее, чем я сквозь обручи дяди Гоши… Вот если бы меня послали проверить: настоящие они или не настоящие? Я представил себе, как дрессировщик провозглашает на весь цирк: «Сейчас обыкновенный зритель, сидящий на пятом месте в десятом ряду, проверит моих зверей. Если он выйдет обратно из клетки, значит, звери не настоящие, а если не выйдет — значит, все в порядке». От одной этой мысли все мои сомнения сразу рассеялись: нет, конечно, тигры не нуждаются ни в какой проверке! Я готов был подтвердить это прямо со своего места в десятом ряду, даже не подходя к клеткам.

Когда чего-нибудь ждешь, время тянется томительномедленно. Я не замечал, какой интересной и разнообразной была цирковая программа, потому что с нетерпением ждал выхода на арену знаменитого клоуна.

И вот наконец на арене загремели стихи: Сегодня в цирк вы пришли не зря: Увидите клоуна-богатыря!

Вслед за клоуном появились две тележки с такими гирями, что казалось, упади они — и на манеже образуются глубокие воронки. Люди в форменных костюмах с серебряными полосками на рукавах везли тележки медленно, тяжело отдуваясь, то и дело останавливаясь для отдыха.

— Мои помощники, или, как говорится, ассистенты! — сообщил клоун. И стал заниматься гимнастикой, готовясь к поднятию тяжестей. Он вытягивал руки — и мускулы его вздымались, как крутые пригорки на ровной дороге. «Наверно, клоун пошутил, что тяжести легкие», — подумал я, видя, как естественно выбиваются из сил, надрываются и вытирают пот со лба ассистенты, катившие по арене повозки с гирями.

Никто на всей планете

Не сдвинет гири эти!

Никто не сможет в мире

Поднять такие гири!

Громогласно объявив об этом, клоун обвел застывшим свирепым взглядом ряды зрителей и в рифму спросил:

Может быть, вы не верите?

Может быть, вы проверите!

Сразу вверх потянулись руки.

— Возьмем с каждой трибуны первых попавшихся зрителей, — объявил клоун-богатырь.

— Ребенок! Он, ясное дело, не поднимет! — запротестовал кто-то в зале.

— Вес моих гирь испытают представители разных поколений! — объявил клоун-богатырь. — Как говорится, и старые и малые!…

И тут же ему на глаза «случайно» попался я…

Я был в десятом ряду, но очутился внизу на арене так быстро, будто сидел в первом. Однако, очутившись там, внизу, я вдруг понял, как это страшно — выступать перед зрителями. Сотни глаз со всех сторон уставились на меня и на гири. И все ждали… Только обычно от человека, стоящего на арене, рядом с гирями, ждут, чтобы он их поднял, а от меня ждали, чтобы я не сумел их поднять. Все было наоборот.

Я смотрел на клоуна, как на самого настоящего богатыря и героя: он расхаживал по арене совершенно спокойно, будто вокруг не было никаких зрителей и никто с трибун на него не глазел. А у меня тряслись коленки, и я со страху чуть было не поднял гири, которые были такими легкими, что, казалось, прямо-таки прилипали к моим ладоням и тянулись за ними вверх. Но я вовремя опомнился, напряг все свои силы и сумел не поднять! Я даже не сдвинул их с места. Потом я, подражая ассистентам клоуна-богатыря, стал вытирать пот со лба. Пот у меня действительно выступил…