Про маму и вишневые косточки

И она прочитала мои строчки. Я не могла понять, зачем это. А дальше стало уж совсем непонятно. После Марьи Михайловны бабушка позвонила тёте Рае, Анне Ивановне, Серафиме Григорьевне, тёте Тане, тёте Кате, ещё кому-то, ещё кому-то, ещё — в общем, всем своим родственницам, приятельницам, подружкам и просто знакомым тётенькам. И всем читала про весну в мокром платье. До меня доносились бабушкины слова:

— Да, очень способная девочка. Ну конечно, я занимаюсь её развитием, конечно! Ведь я же целый день с ней, я в неё столько сил вкладываю! И вот результат! Да-да, очень поэтическая натура!

Мне стало как-то кисло. Ну вот как чай с лимоном, только невкусно. И мой радужный шарик тоже скис. После каждого бабушкиного звонка он всё больше терял краски и сейчас стал совсем бесцветным.

Постепенно все стали возвращаться с работы. Первым пришёл дедушка. Я вышла с ним поздороваться, а бабушка, конечно, тут же кинулась с этими моими несчастными стихами. Дедушка сначала вообще не понял, что к чему, а потом сказал:

— М-м-м… ну-у-у… мокрое платье. Как-то недостаточно поэтично… Что это весна, в лужу села, что ли? Про весну великие поэты писали великие стихи.

Дедушка вдруг встал в какую-то неестественную позу и завыл:

Тут дедушка перестал подвывать и начал очень чётко и отрывисто выкрикивать:

На каждом слове он взмахивал рукой и делал шаг вперёд, надвигаясь на бабушку.

Бабушка очень неодобрительно смотрела на дедушкино выступление.

— Распрыгался, — проворчала она, — щитом он звенит… вояка!

— Это не я звеню. Это Блок звенит, Александр Александрович, великий поэт, между прочим. Лёля, ты почитай, почитай его. Прежде чем свои стихи сочинять, надо с классикой познакомиться.

Мой радужный — нет, совсем уже не радужный — пузырик перестал танцевать и печально завис у меня над головой. Раздался звонок в дверь. Пузырик испуганно дёрнулся. С работы вернулся папа. Бабушка тут же бросилась к нему.

— Не надо! — крикнула я, но она, конечно, не услышала и уже вывалила на папу строчки про весну в мокром платье и моих бедных братьев.

— Ну что ж, — сказал папа, — рифма неплохая. Вполне, вполне… А вот размер хромает, извини. Что ж у тебя первая строка короткая, а вторая длинная? Да и с ритмом проблемы. Надо нам с тобой стихосложение изучить, что ли, раз уж ты вдруг стихи писать надумала. А то нескладно получается.

Папа пошёл мыть руки и переодеваться, а я ушла к себе. Взяла какую-то книжку, но читать не получалось. Мой шарик-пузырик ещё немного потрепыхался, плюхнулся на пол и растёкся лужицей. Я забралась под плед, только нос иногда высовывала, чтобы немножко подышать. В голове у меня крутилось без остановки: «Не надо мне ничего! Не надо ничего! Ничего не надо!» Я сама не очень понимала, откуда взялась эта фраза и чего мне было не надо. Опять позвонили в дверь. Мама всегда с работы позже всех приходит. Сейчас бабушка и ей начнёт… Я изо всех сил зажала уши. «Не надо мне ничего ничего мне не надо ничего!» Прошло несколько минут. Я почувствовала, что кто-то откинул плед с моей головы и легонько отвёл мои руки, вцепившиеся в уши.

— Ну ничего себе! — сказала мама. — Я-то думала, ты моя дочка. А мы с тобой, оказывается, сёстры!

Я так удивилась, что села на кровати:

— Почему?!

— Так ведь март, апрель, май — и мои братья тоже! — Мама села рядом и обняла меня. — Я сейчас, — зашептала она, — по лужам пробежалась. Немножко. Только никому не говори!

Радужный пузырик взлетел и затанцевал над нашими головами, переливаясь всеми цветами. Интересно, а маме он был виден?

С кем я дружу

— Опять два часа висишь на телефоне! — сердится бабушка. — А вдруг мне кто-то звонит и не может пробиться?

Ну всё, если бабушка начала сгонять меня с телефона, разговор лучше прекратить, всё равно покоя не даст. Я быстро прощаюсь и вешаю трубку.

— Опять со своей Розой болтала?

Я киваю.

— Не понимаю я тебя, — говорит бабушка, — ну что за дружба такая телефонная? Если уж она так далеко живёт, значит, дружи с кем-нибудь, кто поближе. Что, девочек в доме мало? Вон Настя какая всегда аккуратная, нарядная. А Даша какая умненькая! Чем они тебе плохи?

Эх, ну как объяснить бабушке, что дружишь не с тем, кто рядом, а с тем, с кем дружится! Ну вот что делать, если с Настей мне скучно? Придёшь к ней в гости, она вытащит целую кучу каких-то сумочек, косметичек, шкатулок и начинает оттуда вываливать лаки, духи, помаду, заколки, брошки, кулончики, брелочки, цепочки. И всё это показывает, показывает, пока у меня перед глазами карусель не начнёт крутиться. Нет, первый раз мне было интересно. А потом надоело. У Насти и разговоры все об одном:

— Вот смотри, если я накрашу ногти этим лаком с блёстками и лак для волос тоже возьму с блёстками, а ещё надену вот эти блестящие бусики и браслеты, на кого я буду похожа?

— На новогоднюю ёлку, — честно отвечаю я.

— Ничего ты, Лёлька, не понимаешь! На принцессу я буду похожа.

— Может, лучше поиграем во что-нибудь?

— Да, давай играть! Давай я буду принцесса и буду собираться на бал, а ты будешь моя служанка и будешь помогать мне наряжаться! Только не сломай ничего и не пролей!

Тоска.

Даша, конечно, не такая зануда. И, с одной стороны, мне к ней нравится ходить, потому что у неё живёт самый настоящий хорёк. Не дикий, конечно, а домашний. А с другой стороны, Дашка ужасная врушка. И вообще хитрая.

Хоря очень любит грызть резину. Хоря — это хорька так зовут. Если бы у меня был хорёк, я бы его как-нибудь поинтереснее назвала. Но Дашке это, кажется, неважно. Ей важно, что Хоря обожает ластики и резиновые шлёпанцы. А ещё он пытается сгрызть все липучки на кроссовках, сумках и везде, где только найдёт. Теперь, как только Дашка увидит в магазине прикольный ластик — например, в форме ягодки или какого-нибудь зверя, — она сразу говорит родителям, что старый ластик сжевал Хоря. Но это мелочи. Она специально скармливает хорьку подошвы старых тапочек и кроссовок, чтобы ей купили новые, сама подсовывает ему сумки с липучками. Родители охают, ахают, но ничего поделать не могут — не оставлять же бедного ребёнка без обуви или без рюкзака? И когда я это оханье и аханье слышу, мне почему-то всегда бывает стыдно. И я к Даше почти перестала ходить.

А с Розкой мы первый раз встретились полгода назад: мама поехала на день рождения к своей подруге, тёте Лене, и взяла меня с собой. Там была тёти Ленина сестра со своей дочкой.

— Познакомься, Лёля, — сказала тётя Лена, — моя племянница Роза.

А её сестра добавила:

— Вот, назвала так дочку, чтобы она выросла похожей на прекрасный цветок. Но пока нам всё больше не розы, а шипы достаются.

— Шипы, шипы, — прошипела Роза, худенькая чёрненькая девочка в футболке и потёртых джинсах, коротко стриженная, но при этом всё равно лохматая, — а вот не надо было такое дурацкое имя давать, тогда бы и шипов не было.

Представляю, как ей неприятно, что её мама при всех о ней такое говорит. Хорошо, что мои родители так не делают.

— Пошли, — кивнула мне Роза на дверь соседней комнаты. — Ненавижу своё цветочное имя, — сказала она, когда мы остались одни.

Мне захотелось как-то её утешить:

— А у меня имя тоже почти цветочное.

— Как это? Ты же Лёля?

— А у меня полное имя — Маргарита. Хочешь — называй меня Маргариткой. Это тоже цветок.