Подлетыши

— Хватит ныть, малый, — на ходу бросил мужчина. — Сельсовет поможет.

— У-у-у, прохиндей! — грозил кулаком в спину мужчине Игорь. — Хиляй в стратосферу.

Тут он увидел перед собой замполита и остолбенел. Потом как дернул в кусты… Илья — за ним.

— Стой, шельмец! Стой, говорю!.. — догнал, схватил за шиворот.

— Голубичная сгорела, да?! — Дегтярев тряс подростка. — Ты что на всю деревню беду накликаешь… Сколько выклянчил? Ну-ка дай сюда.

Мороков молчал. Илья вывернул у него карман. В снег полетели медяки, несколько смятых рублей.

— Да что ты, Илья Степанович, — басил Игорь. — Я ведь не курканул. Попросил — дали. Знаешь, как стыдно было. Отпусти, — бубнил малый. — Люди ведь смотрят.

Илья шел быстро. Мороков не отставал, продолжая оправдываться:

— Воровать нельзя, отбирать нельзя, просить тоже не смей…

Илья оглянулся на подростка.

— Такой здоровый лоб и ходишь с протянутой рукой. Играешь на чувствах добрых людей — да как ловко! Сразу-то я не узнал тебя. Думаю, откуда такая побирушка?.. Сегодня же все в училище узнают о твоем вымогательстве и на меня будут пальцем тыкать: земля замполита ходит по улице с протянутой рукой. Как ж мне теперь работать? Как нам с тобой жить в одном училище, отвечай!

— А мне дак, ты думаешь, не муторно про тебя слушать…

— Что это слушать? — Илья замедлил шаг, ждал с нетерпением, что скажет Игорь.

— Мастера-то над тобой угорают: замполит, говорят, наглухо связался с ребятишками, — баскетбол, волейбол с ними гоняет, а с мастерами и преподавателями не умеет контачить, в электротехнике ни в зуб ногой, только лишь знает притомлять культурными забавами. Вот что трекают про тебя, Илюха. Ну а мне-то каково о своем земляке внимать, сам подумай… А еще Петька Гомозов про тебя показывает… — подросток сочувственно глянул в лицо Дегтярева. — Я уж ему грозил лупцовкой — ничего не помогает. Я отвернусь, Гомоз — за свое…

— Ну и каким же он меня представляет? — не без смутного предчувствия чего-то неприятного спросил Илья.

— Как танцуешь ты с Галиной Андреевной, как под ручку с ней ходишь…

— Не было такого, — возмутился Илья.

— Гомоз может и напридумывать, — уныло продолжал Мороков.

— Навязался ты на мою шею, — осек его Илья.

— Кто это навязался! — обиженно воскликнул Мороков. — Кто первый поступил в училище — я или ты? Да если б я знал, что ты будешь у нас начальником, меня преследовать, я бы учесал в леспромхоз сучья обрубать. — Мороков помолчал, гулко топая ботинками по мерзлому асфальту, потом с сожалением, грустно: — Испортился ты, Илья Степанович, как бывшему другу, тебе говорю, — свихнулся. Не тот стал. В Голубичной мировым парнем был. Все ребятишки тебя уважали. Видим, бывало, что ты на рыбалку или за кедровыми орехами собираешься, — мы за тобой чешем. Теперь никак не пойму, какой ты есть?

— Зачем тебе злыдни? — усмехнулся Дегтярев. — Джинсы купить надумал или «дипломат»?

— Домой хочу, денег на самолет нету.

Подросток и верно казался Илье горемыкой-погорельцем. Опустив голову, он выбивал каблуком ботинка ямку в утрамбованном снегу.

— А чем тебе плохо в училище? Кажется, обут, одет и друзей много, хорошей специальности учишься…

— Разве ты не знаешь про мои достижения? — Мороков едва тянул ноги. — По электротехнике сплошные двойки, о черчении тошно вспоминать… Никак не задерживаются в башке синусоиды, формулы. Пробовал вслед за учителем шепотом повторять — учитель заметил, велел встать: «Ты что, — напал на меня, — дразнишься?» Не получится из меня электрик. Лучше домой…

— В деревне-то долго ли просидишь на хлебах матери и отчима?

— Знаю, не задержусь. Встретит хотя бы тетя Надя, твоя мать, и скажет: «Я, женщина, терем строю, а ты, здоровый парень, на шею матери прикатил!» В леспромхоз пойду сучкорубом. Норму я всегда выгоню, еще с процентами.

«Вот и меня дом матери влечет куда-то в светлое, высокое», — подумал Илья. Ему вдруг стало грустно оттого, что Мороков собрался в деревню. Улетит он и унесет собою что-то родное Илье с детства. Шагая с Мороковым, он думал о том, как ему порой бывает трудно общаться с мастерами и преподавателями. То он их не понимает, то они его не признают. Работа замполита напряженная, вся на нервах. Илье хотелось об этом рассказать подростку, услышать сочувствие.

— Всем трудно, — проговорил. — Легко и прекрасно бывает только в детстве. Потом жизнь приходит к нам новая, неожиданная, о которой ни от родителей, ни в школе ничего не узнаем. Тебе, Игорь, трудно перешагнуть из отрочества в юность, а мне из юности в зрелые годы. И в отчем доме уже не спасешься. Самим надо выгребать против течения. — Илья взял за плечи односельчанина. — Слабая учеба на первых порах — не конец света, такие-то, брат, проводки, — вспомнил поговорку Ергина. — Хочешь, я тебе дам помощника? Говорят Сергей Порошкин силен в электротехнике…

— Отпусти меня, Илья Степанович, домой, — взмолился Мороков. — Ну зачем я и тебя буду позорить и группу тянуть назад. И Мокеича жалко. Такой добрый дед, никогда не ругается — наши пакости в себе переживает.

Илья уговорил подростка уж как-нибудь потерпеть доучиться хотя бы до Нового года. И добавил:

— Ну а там видно будет. Если до крайности прижмет, я тебе дам денег на билет.

Глава шестая

Остановится директор в коридоре, заглянет в мастерскую, — вокруг него сразу затабунятся мальчишки, самый закоренелый молчун разговорится с ним.

Умел Иван Семенович Лаптев разговаривать со всеми ребятами одинаково увлеченно, будто не было для него ни отличников, ни отстающих и хулиганистых. Бывает, затянет мастер подростка к директору и, выведенный из терпения, шумит, нервничает… А директор встанет из-за стола — высокий, слегка вьющиеся темные волосы, светло-карие широко открытые глаза праздничный костюм — и веет от него покоем.

Илью тоже Лаптев сразу расположил себе. Мало того, что они виделись по нескольку раз днем, и вечером частенько уходили домой вместе.

…Когда ребята уже легли спать, Илья в своем кабинете негромко наигрывал на аккордеоне. Заходит к нему Иван Семенович, садится рядом на стул. Хотел, наверное, послушать грустную музыку. Илья перестал играть и шутливо спросил:

— Товарищ директор, почему вы никогда не делаете мне замечаний, не указываете на ошибки, не наставляете начинающего замполита на верный путь? Или вживание в училище вы отпустили мне бесконечно долгие сроки?

Илье казалось, что каждый мастер и педагог нашел себя; никто никого не заслоняет, не повторяет. Один он, Дегтярев, путается у всех в ногах, не знает, с чего начинать, за что браться. Все — ну, может, за исключением Паркова — стараются как-то воспитывать ребят, норой делают это не совсем педагогично, зато смело, уверенно, не то что Илья — на каждом шагу оглядывается, сомневаясь в себе.

Директор выслушал Илью, спросил, не возражает ли он, если его собеседник закурит. Пристально глядя на горящую спичку, ответил:

— Чрезмерной опекой можно ведь приучить новичка жить лишь по указке, быть безликим. Лучше я вам вот что скажу: преподаватель эстетики благодарен вам. Чем это вы помогаете ему?.. С ребятами легко находите общий язык. Разве мало на первых порах? — Иван Семенович помолчал, затем попросил: — А теперь сыграйте, пожалуйста, что-нибудь из Чайковского или Рахманинова.

Илья играл минут пятнадцать.

— Если вы уж так сильно настаиваете на замечаниях, — смущенно продолжил директор, — так у меня кое-что на сей счет приготовлено для вас… Ребята, члены редколлегии стенной газеты тридцать пятой группы, приносили к вам на просмотр заметки?.. Ну вот, и вы при них, невзирая на авторов этих заметок, тут же внесли поправки да еще что-то хлесткое сказали насчет ошибок. Была заметка и мастера группы…

Дегтярев схватился за свой ежик, будто хотел оттрепать себя за недомыслие. У него привычка: ворошить ежик в минуты злости на себя. Ведь заметку мастера, в которой оказалось особенно много ошибок, он бы мог исправить или переписать заново не в присутствии подростков. И не узнали бы они, что их мастер не в ладах с грамматикой. Кто же как не замполит должен всячески поднимать в глазах учащихся авторитет воспитателя, а он что наделал!