Трое нас и пёс из Петипас

Белое трехмачтовое облако плыло прямо над нашей головой, и мы любовались им.

– Скажите, пан Людвик, а море бывает таким же синим, как небо?

– Бывает, братец. Море похоже на огромное зеркало. Сверху в него как раз и глядится небо.

Тем временем наш корабль-облако проплывал меж двух больших тёмных туч. Но для него это были не тучи, а настоящие огромные материки.

Я опять спросил пана Людвика:

– А нелегко, наверное, проплыть кораблю меж двух материков?

Пан Людвик пожал плечами:

– Это зависит от того, какой корабль и как далеки друг от друга эти материки.

И тут я ловко перевел разговор на другую тему – пусть капитан Людвик расскажет о себе!

– Но от капитана это, наверное, тоже зависит?

– Конечно, братец! Однако посмотри на небо. Теперь нашему капитану придется попотеть!

Наш корабль-облако плыл через пролив. Вдруг, откуда ни возьмись, перед ним появились три островка с извилистыми берегами. Корабль-облако все ближе и ближе подплывал к скалистому побережью. Я посмотрел на капитана Людвика. Взгляд его стал тревожным и мрачным.

– Как бы нам, братец, не потерпеть крушение. Ну и капитан же на нашем корабле! Какая-то размазня!

Я зажмурил глаза. Когда я открыл их снова, корабля как не бывало. Он врезался в остров, мачты закачались, паруса разорвались, и обрывки их уже куда-то уносил ветер.

– Пан Людвик, мы потерпели кораблекрушение!

– Вижу, Тоник. И это очень обидно.

– Но ведь с вами было гораздо хуже?

Пан Людвик пропустил эти слова мимо ушей. Сунув руку в карман, он вытащил оттуда платок и вытер капли пота со лба.

– Ты что-то сказал, Тоник?

Весь мой хитроумный план сразу развалился. Я замолчал. Мне не хотелось возвращать капитана Людвика к тяжелым воспоминаниям. Но пан Людвик уже почуял неладное. Приподнявшись на локтях, он повернулся ко мне:

– А ты что покраснел?

Я смутился:

– Вам же было ещё хуже, ведь вы потерпели кораблекрушение ночью!

– Что за ерунду ты болтаешь, Тоник?

А может, он и вправду забыл бурную ночь у незнакомых скал? Я решил ему напомнить. Подвинулся к нему поближе и прошептал почти в самое ухо:

– Берег Слоновой Кости!

– Что такое? – ещё больше удивился пан Людвик.

– «Южный крест»! – не отступал я.

Пан Людвик посмотрел на меня какими-то странными глазами.

– Мне все известно! Вы были когда-то капитаном и потерпели кораблекрушение у Берега Слоновой Кости.

– Да? А скажи мне, пожалуйста, Тоник, где ты набрался такой чепухи?

Теперь настала моя очередь удивляться.

– Ты что, придумал все это сам?

Я не выдержал:

– А почему же вы носите эту фуражку с якорем?

Пан Людвик снял свою фуражку и внимательно посмотрел на неё.

– Да, действительно якорь, – оказал он тихо. – А я и внимания не обращал, так и ношу её вот уже два года.

– А борода, а корабль из хлебной горбушки?

Как мне хотелось, чтобы пан Людвик был настоящим моряком! Вы даже представить себе не можете.

– У вас и походка, как у заправского моряка!

Но пан Людвик только пощелкивал языком, недовольно покачивал головой и все время повторял: «Тоник, Тоник, ты все перепутал, все…» Потом поднялся с травы и сказал:

– Давно уж мне не было так обидно! – и снова подсел ко мне. – Ведь я, Тоник, даже моря ни разу не видел. И как это тебя угораздило выдумать такое?

Потом он объяснил мне, что бороду носит просто так, что морской присказке о горбушке хлеба его научил петипасский перевозчик, а морская походка…

– Знаешь, Тоник, мне ещё отец говорил: «Гонзик, ходи как следует, а то качаешься на ходу, как моряк».

Значит, пан Людвик не был моряком!!

Пропала моя последняя радость в Петипасах! Я вскочил с травы и кинулся к дому, чтобы не зареветь прямо на глазах у пана Людвика.

– А как же карпы? – крикнул он мне вслед.

Но я даже не оглянулся. Он как-то сразу перестал мне нравиться. И виноват в этом был он сам – какое право он имел походить на моряка, если ни разу не видел моря?

Пробегая мимо клумбы, я нарочно сорвал какой-то цветок, хотя цветы рвать не разрешалось. Но я прямо не помнил себя от злости.

Оглянулся я лишь у самого дома. Пан Людвик стоял под яблоней с фуражкой в руках и пристально рассматривал на ней якорь. И вдруг поднял руку с фуражкой и размахнулся. Может, он и бросил фуражку на землю – не знаю, не видел, – но было ясно, что он и вправду здорово расстроился.

Я пробежал через веранду и влетел к себе в комнату. На столе лежало письмо, которое я хотел отослать Руде Драбеку. Я взял ручку, жирной чертой перечеркнул все, что было написано о пане Людвике, а внизу приписал:

«В этих Петипасах живут ужасные люди. Никогда не поговорят с тобой о важных вещах, даже если ничего не делают, просто моют посуду. Или ещё лучше – похожи на моряков, а сами даже моря ни разу не видели».

Я не был уверен, поймет ли что-нибудь Руда из моего письма, но решил, что все объясню ему после каникул, и быстро заклеил письмо.

Затем побежал в кухню, чтобы выйти из дома через другие двери – мне совсем не хотелось столкнуться в саду с паном Людвиком. На улице я спросил какого-то мальчишку, где тут почтовый ящик. Он показал. Я подошел к синему ящику, бросил в него письмо да ещё пристукнул ладонью, чтобы оно провалилось на дно. И в этот же миг кто-то стукнул по ящику с другой стороны. Я привстал на цыпочки, заглянул поверх крышки ящика – и от удивления громко завопил:

– Руда! Откуда ты взялся?

6

Но тут же я усомнился – неужели мальчишка, что стоит сейчас по другую сторону ящика, и вправду Руда. Ведь пан Людвиг тоже похож на моряка, а сам даже моря ни разу не видел.

Я нагнулся и посмотрел на правую штанину мальчишки. На ней красовалась заплата в виде звездочки. Такая заплата могла быть только на штанах Руды Драбека!

Я обежал ящик и схватил Руду за плечи:

– Ты как очутился здесь?!

Минуту Руда растерянно глотал воздух и наконец, заикаясь, сказал:

– Я опускал туда письмо… – и показал пальцем на ящик.

Только услышав его голос, я окончательно понял: да, передо мной действительно Руда, и где – в Петипасах! Но как он сюда попал? Что тут делает? И почему не написал мне, что приедет?

Вел себя Руда как-то странно. Сначала мне даже показалось, что он хотел повернуться и удрать. Но все же он остался, только плечами повел. Потом поддал носком тапочки камешек и крикнул:

– Ну, и что такого?

Но растерянность Руды быстро прошла. Вскоре он прищурился, оглядел улицу и сказал уже своим обычным тоном:

– Здесь все на нас глазеют. Отойдём-ка лучше в сторонку.

Он схватил меня за руку и потащил через канаву к садовой ограде. Мы уселись на ограду, сорвали по ромашке – надо же чем-то себя занять на время разговора – и начали объясняться.

Руда начал первый:

– Удивляешься, да?

Я кивнул и оторвал у ромашки первый лепесток.

– Я тоже удивился, когда в среду получил письмо из Гуменного! – тяжело вздохнул Руда. – Представляешь, у папиного брата отобрали ружье!

Я подумал, что о ружье можно поговорить и потом. Сейчас мне не терпелось узнать, как Руда очутился в Петипасах. Поэтому я перебил его:

– А почему ты вдруг прикатил в Петипасы?

– Тебе все надо повторять по два раза! – разозлился Руда. – Да как раз из-за этого ружья.

Я удивился ещё больше:

– А как же, интересно знать, как это дядино ружье попало из Гуменного в Петипасы?

Руда возвел глаза к небу:

– Ох, боже ты мой!

После чего назвал меня растяпой, наклонился ко мне и, отчетливо произнося каждое слово, принялся втолковывать:

– В прошлую среду медведь опять прогуливался вокруг дядиного дома. Во всяком случае, так показалось дяде. В чаще леса, за домом всё время кто-то бродил и шумел, ломая ветки. Дядя взял ружье, зарядил его и стал подстерегать у окошка. Понятно?