Зеленое окно

Мне опять стало весело. И уж совсем непонятно для чего, я выдернул из букета один пион и сунул его в банку. И пошел.

Во дворе меня снова охватило беспокойство. Оставался самый важный момент операции: букет нужно было забросить в Танино окно. Второй этаж, третье слева от угла.

Кидаться я умел неплохо. Будь у меня в руке снежок, я б его не то что в окно — в форточку бы забросил. Но в руке-то у меня букет! А промахнусь раза два — получится веник. Да и вообще, если долго кидать, весь дом разбудить.

Я попробовал прикинуть в уме оба случая: первый — если я попадаю в окно, и второй — если не попадаю. В первом случае я бегу в свой подъезд, во втором — бросаюсь ловить букет. Все как будто продумано, все учтено.

Размахнувшись, я с силой метнул букет. По броску я понял, что не попаду, и в какую-то долю секунды был уже под окном, чтобы ловить цветы.

Тут же раздался звон стекла, и я втянул голову в плечи, ожидая, что сейчас посыплются осколки. Но они не посыпались. Не упал и букет. Лишь тогда я сообразил, что кидал-то в распахнутое окно, значит, я все-таки попал туда… И не только попал, а… Перед глазами как бы мелькнула круглая, пузатенькая ваза, та, что стояла на серванте, а потом удлиненная, овальная, та, что красовалась на столе…

Вспоминать остальные предметы было некогда: нужно было давать деру.

С утра весь дом облетела удивительная весть: ночью у бабки Лукерьи спрыгнула с буфета и разбилась кошка-копилка. Ну ладно бы просто спрыгнула («Каких чудес не бывает на божьем свете!» — утверждала бабка Лукерья), а то ведь кошка взамен себя оставила на буфете цветы. Большой букет цветов. Красные и белые. Самые настоящие.

— Я, — рассказывала бабка, — спервоначалу думала, сон вижу, когда ночью-то все зазвенело. Вот, думаю, какой сон дурной. К чаму бы звон этот окаянный? Свет не зажигаю, ляжу. Кругом все тихо. Перекрестилась, опять уснула. А утром-то проснулась, стала тапок надевать, гляжу — батюшки, на полу черепки и деньги монетками рассыпаны! Глянула на буфет-то, у меня аж тапок из рук: котики нет, а на ейном месте цветы. Ну, думаю, совсем померла. Караул кричать не могу: силы нету. Рот раскрою, как рыба, а голос не идет. Крестным знаменьем осенила себя — полегшало. Вот ведь какая напасть вышла. И к чаму бы такое?…

Лукерье кто верил, кто не верил. Большинство, конечно, не верило. А вот к чему «такое», объяснить никто не мог.

Никто, кроме меня.

Будь «такое» не букетом, а чем-то иным, я бы, пожалуй, признался бабке, сказал бы, что сорвалась рука и что кидал я не в ее окно, а в соседнее. Но «такое» было букетом, поэтому я промолчал.

На день рождения к Тане я шел со странным настроением. Мне хотелось ее увидеть, но я не знал, как она меня встретит и что скажет.

Возле двери, вместо того чтобы позвонить, я задумался. Стоит ли вообще мне идти? Вдруг она обо всем догадалась? «А, — скажет, — букетошвы-рятель! Привет тебе от бабки Лукерьи». И захлопнет дверь!

Пока я размышлял, подошел Виталька. В руке у него был маленький сверточек.

— Что, — спросил он, — не открывают? Может, дома нет.

— Звонок что-то не работает.

— Ну-ка, — сказал Виталька и нажал на кнопку.

Дзынь! — зазвенел звонок.

— Видишь, — заявил Виталька, — у меня все заработает. — И он поправил темный галстучек.

Я никогда раньше не видел Витальку в галстуке. А тут нате, вырядился! Проборчик, как на картинке в парикмахерской… Может, и мне нужно было попросить галстук у отца? Но тут же мне стало стыдно за свою минутную слабость. Что я, совсем, что ли, спятил?

Дверь открылась.

— А, мальчики! — У порога стояла Таня. — Входите, входите.

На ней было новое платье с крупными черными горошинами.

— Поздравляю тебя, — выпалил Виталька. — Желаю творческих успехов на сцене. — И он сунул ей свой сверточек.

— Поздравляю, — сказал я. — Желаю успехов… — И тут запнулся. Что сказать? Виталька, конечно, все дома продумал. А я? Ну и дурак! Каких же успехов? Если про сцену, значит, повторить, как попугай. Нет уж. Тогда каких? В учебе?? Не годится. Сейчас лето началось, зачем вспоминать про учебу? Нужно скорее хоть что-то сказать. Совсем неловко получается. Но что? — …Больших успехов в личной жизни, — бухнул я и покраснел.

— Спасибо. Проходите, ребята, в комнату.

В комнате, где уже был накрыт стол, сидели на диване Иван Денисович и Верка Рященцева.

— Здравствуйте! — поднялся нам навстречу Иван Денисович. — Молодцы, что не опоздали. Теперь, кажется, все собрались. Да, Таня?

— Да, сейчас будем садиться.

И только тут я увидел, что все еще держу в левой руке две здоровенные книжищи Уэллса.

— Куда положить? — спросил я Таню.

— Уэллс, — прочитала она, склонив голову. — Это мне?

— Ага, — сказал я и протянул ей обе книги. — Здесь про человека-невидимку и еще всякая фантастика.

— Спасибо, — сказала Таня. — Я как раз хотела о нем прочитать. — И она унесла мои книги.

Потом она развернула Виталькин сверток.

— Духи!

— Покажи, — попросила Вера. — Ой, «Красная Москва»! — Она поднесла пузырек к носу. — А какой запах! — И протянула мне, как будто я просил ее. — На, посмотри.

Я взял коробочку с духами, посмотрел, понюхал.

— Здорово, — сказал, — пахнут.

Сказал я это просто так, чтобы не обидеть девчонок. По-моему, одеколон лучше пахнет, сильнее. Я смотрел на коробочку, и мне казалось, что это та самая, которую я чуть было не купил в одном магазине. Даже царапинка слева на крышке та же. Запомнил я потому, что никак все не мог решиться — покупать их или нет? А потом подумал: ну их к аллаху! Что Танька, взрослая, что ли, такими духами душиться! Виталька еще после засмеет. И вот пожалуйста! Те же самые духи. Цирк!

Я улыбнулся и взглянул на Витальку. Он отвел глаза. Мне тогда захотелось поддразнить его.

— Виталька, — позвал я.

— Чего?

— Ты молоток, Виталька. Такие духи достал. Разбираешься.

Виталька не знал, что сказать. Он отошел к книжным полкам, стал рассматривать корешки книг. А я торжествовал. Я решил выдать ему за все.

— Наверное, в очереди долго стоял, а?

— Да нет, — промямлил Виталька, — не долго.

Я видел, что он готов был провалиться сквозь землю. По жалость во мне даже не шевельнулась.

— Ой! — Я выронил из рук пузырек. Девчонки вскрикнули, но я тут же у самого пола успел поймать его. Этот фокус у меня был давно отработан. Даже мама моя сохраняла спокойствие, когда я при гостях вот так же «ронял» ее любимую чашку. «Ловкость рук, — пояснял я изумленным гостям и нагло спрашивал: — Повторить?» Все говорили; «Нет, нет, разве можно, что за баловство!»

Сейчас тоже все были испуганы. Виталька поправлял галстук, жалко улыбаясь. Он, кажется, понял, что я их разыгрывал.

— Положи, Эдька, — сказала Верка. — Какое чудо, что поймал. А я-то думала, ну, всё…

Я поставил духи на подоконник.

— Подумаешь, чудо, — попытался как ни в чем не бывало сказать Виталька. — Вот у Лукерьи, говорят, было чудо? Это да!

Меня бросило в жар. Неужели знает?

— А что у Лукерьи? — спросила Верка.

— Не знаешь?

— Нет.

— И я не знаю, — сказала Таня.

— А я уж и подавно, — вставил Иван Денисович.

Оказалось, что Верка пекла большущий пирог с яблоками (это был ее подарок), а Таня и Иван Денисович тоже были очень заняты, вот и прошла мимо них сегодняшняя новость.

Виталька начал рассказывать про бабку Лукерью, а я все ждал, когда же эта история коснется меня. Он рассказывал смешно, изображал в лицах и бабку, и тех, кто ее слушал. Все смеялись, а я так же, как только что Виталька, жалко улыбался. Я знал, что удар вот-вот будет нанесен. Отличный удар. Под дых. «Вот сейчас, — думал я, — сейчас…»

Когда Виталька стал заканчивать свой рассказ, я вдруг почувствовал, что мне ничто не грозит. Нет, он ничего не знал про меня. Ничего! Он бы не так расписал этот случай. Он бы намекнул кое на что и кое на кого. А тут, я видел, вес камушки летели в бабкин огород!