Зеленое окно

Таня!..

Она стояла на камне, который торчал из отвесной стены обрыва. Над ее головой на самом краю был пень, из которого, как щупальца из осьминога, тянулись вниз корни.

Стройненькая, в своей блестящей куртке и эластичных брючках, она стояла, держась за корни, и улыбалась, как улыбается циркачка, расхаживая по проволоке.

Ее фотографировал Виталька. Он стоял на краю обрыва, над Таней, метрах в трех от пня-осьминога. Пока он целился в нее из своего аппарата, сердце мое нехорошо заколотилось.

— Голову чуть левее! — кричал Виталька. — Порядок… Повернись больше в мою сторону…

— Так? — спросила Таня.

И камень под ее ногами пошатнулся и рухнул.

С криком Таня соскользнула вниз, но успела перехватить корни и повисла на руках.

Мы бросились к ней.

Виталька подскочил раньше. Он лег на край обрыва и протянул руку, и Таня схватилась за нее правой рукой. Но вытянуть Таню у Витальки не хватало сил.

— Пусти, — заговорил он, задыхаясь, — упадем вместе… Пусти… я сбегаю за Шарыгиным… он рядом.

Таня отпустила его руку и опять схватилась за корень.

Виталька приподнялся и побежал, крича:

— Шарыгин!.. Шарыгин!..

А мы уже были возле пня.

— Держись, — сказал я и тоже лег, как Виталька. И Таня опять схватилась за руку, на этот раз за мою руку, и я подтянул ее немного. Совсем немного. Чуть-чуть.

— Я не могу, — выдохнула Таня. Я понимал, что она слабеет, под ногами у нее не было никакой опоры. Но что я мог сделать?

— Держись, — говорил я, — держись… — А в глазах туманилось от слез.

И тогда через край обрыва переметнулся Глеб. Перехватывая руками другой корень, он спустился пониже Тани и подставил ей свои плечи.

Теперь он подтягивался кверху, а я продолжал тащить Таню за руку.

Вот показалась ее голова. Вот Таня легла животом на край обрыва.

В висках у меня раздавались удары. Я ничего не мог сказать.

Таня молча смотрела в одну точку. Рот ее был приоткрыт. Она тяжело дышала.

Сзади послышались крики Витьки Шарыгина, он бежал. Топот его приближался. Я ощущал его так же, как удары в висках.

И тут я услышал другое. За Таниной спиной раздался треск. Зацокали, зашелестели мелкие камешки. Глухо ударилось…

— Глеб! — крикнул я.

Шарыгин оттащил Таню и глянул через край.

— Глеб! — крикнул Шарыгин. Помолчал. И совсем тихо проговорил: — Глеб…

…Я хожу к нему и больницу. У него перелом ноги и двух ребер.

Он неподвижно лежит в гипсе, но не киснет, а всегда улыбается, показывает свои здоровенные зубы.

— Глеб, — говорю я, — ты герой. Про тебя в газете хотят написать.

— Иди ты!

— Чтоб мне лопнуть! — говорю я. — Во двор журналистка приходила. Материал собирает.

— Трепач! — смеется Глеб.

— Не веришь — не надо, — обижаюсь я. — Тебе интервью давать, не мне. Подготовился бы.

А лицо у него все же но мужественное. Мама тогда, видно, нарочно сказала. Только при чем лицо?…

За окном уже снег. На дворе белым-бело.

— Съездим туда на лыжах, ага? — говорит Глеб.

— Хочешь вторую ногу сломать?

— Знал бы ты, как я на лыжах хожу. Будь спок!

— Посмотрим.

Я еще не говорил ему про шарыгинский подарок. Витька передал мне для Глеба свою фуражку. Ту самую, таксистскую. Но я отдам ему, когда будет выходить из больницы. Вот обрадуется! А сейчас что давать: все равно не разрешат лежать в ней.

Сегодня я пришел к Глебу, смотрю: у него Таня.

— Приветик! — кивнул я ей.

— Привет! — Она поднялась со стула. — Желаю тебе, Глеб, поскорее выздороветь.

— Посидела бы еще. — Глеб чуть заметно подмигнул мне.

У нас завтра контрольная… — замялась Таня.

— Пусть идет, сказал я, — а то пару схватит.

— До свидания. — И она пошла к двери.

С Виталькой я ее теперь не встречаю. А вообще-то, какое мне дело?

Вчера, правда, возвращался вечером и захотелось мне взглянуть на «кусочек морского дна» — на ее зеленое окно. Я слепил снежок, а потом подошел, задрал голову — зеленое окно было темным.

«Нет дома, — подумал я. — Жаль: снежки сегодня хорошо лепятся». Я запустил снежок в стенку. Он разлетелся во все стороны белыми брызгами.

Даже хорошо, что ее нет дома. А то бы выглянула, увидела меня. Потом бы при встрече остановилась, спросила: «Ты что кидаешься?» А что бы я ей ответил?