Фото на развалинах

— Да? — усмехнулся отец. — А так на мать похож… Ладно, спи. Завтра поговорим.

Он вышел, а я, устраиваясь поудобнее, представил недалёкое будущее: я загоняю историка, подавляю его своей хитростью и интеллектом, максимум через месяц он уходит, испуганный и разочарованный жизнью.

Сквозь сон я представил, как Карбони трусливо крадётся через двор к своему дому. Это существо, уже снящееся мне, почти не походило на настоящего Виктора Валентиновича. Оно лишь отчаянно хотело спастись от чего-то. Его пугал шелест листьев и поскрипывание старого тополя, пугали шорохи в дальних дворах и биение собственного сердца. «Что тебе нужно здесь?» — настиг его глас Божий. «Мне ничего не нужно», — прошептал бледный историк, зажмурившись. Он очень хотел жить. «Не всё так просто, — глас Божий стал нестерпим, и Карбони схватился за уши, спасая барабанные перепонки, — ты натворил много бездумных поступков. Теперь тебе придётся держать ответ! Святой пророк Илья, разберись с ним!»

Пророк Илья оказался молодым человеком моего роста, с лицом, напоминающим меня, только с длинными волосами, повязанными красной лентой. До пояса Илья был голый и, к ужасу историка, поигрывал кубиками пресса на животе. Трусы, кроссовки и боксёрские перчатки были чистого белого цвета.

— Витя, Витя, с кем ты связался? — ухмыльнулся пророк Илья. — Сейчас я тебя проучу! Выходи на смертный бой.

— Прости меня, Господи, прости меня, Илья-пророк! — взмолился Карбони.

— Нет тебе прощения! — громогласно сообщил Илья и нанёс первый удар снизу в челюсть.

Карбони отлетел на добрый десяток шагов. Затем последовали боковой слева, два хука справа и прямой удар, точно в лоб. Глаза у Карбони закатились, и он упал на землю.

— Так будет с каждым, кто не с нами! — возвестил громовым голосом пророк Илья. Со всех сторон засверкали вспышки фотокамер и одобрительные крики: «Чемпион!»

Илья, словно на ринге, поднял руки — и в следующий момент получил предательский удар по затылку. Это трусливый Карбони поднял обломок строительной арматуры и нечестно напал. Мир стал расплываться, темнеть. Илья дрогнул, зашатался и начал оседать на землю, ощущая лишь сильную головную боль.

Я проснулся. За окном ещё только начинало светать, с неба валилась смесь снега с дождём. Затылок нестерпимо ломило. Вспомнив глупый сон с поединком, я усмехнулся. Жаль, что желаемое легко достигается только во сне.

Во втором сне, увиденном мной в эту ночь, я всё бегал и бегал за Наташей, пытаясь доказать ей, что я не вру и действительно у историка есть девушка. Но Наташа, как в компьютерной игре, переносилась на другой уровень, стоило мне приблизиться. Проснувшись утром, я уже знал, что мне надо сделать: привести Титовой веские доказательства своей правоты. Допустим, фотокарточки. Сделать это мне ничего не стоило: выследить Виктора Валентиновича и отснять. Дел на несколько дней, зато Наташа прозреет, поймёт, что ей ничего не светит, и всё станет по-прежнему, а может, даже лучше.

Первая половина дня протекала у меня ужасно. В основном из-за головной боли, которая не прошла, даже когда я проглотил две таблетки. Второй неприятностью оказалась мать, которая вылавливала меня, стоило мне показаться из комнаты, и пыталась объяснить, что напиваться в пятнадцать лет — это очень нехорошо и я не должен так пугать их с отцом. Мне всё время хотелось сказать, чтобы отстала от соринки в моём глазу и выкорчевала бревно у себя. Но ссориться с матерью было элементарно лень — надо беречь силы на вторую половину дня. Я пропустил школу из-за головной боли, а у историка сегодня есть уроки в «Б» классе. Я планировал выследить его после уроков. Надеюсь, мне будет, что сфотографировать.

К концу школьного дня я вооружился фотоаппаратом, сменой батареек и отправился на наблюдательный пункт — притаился под козырьком здания напротив школьного крыльца. Мокрый снег так и падал, люди мимо ходили с унылыми физиономиями. Ничуть не веселее были те, кто выходил из школы. Я встал так, чтобы не бросаться в глаза, и натянул капюшон куртки чуть ли не на нос. В частности, чтобы не узнали одноклассники — очень не хотелось сейчас расспросов, чего это я не явился на учёбу, а торчу тут. Мне даже удалось увидеть Титову с Зелениной — они вышли, шушукаясь, и пошли вместе. После этого прошло минут пятнадцать, в здание толпами входила мелкота со второй смены, а историка всё не было и не было. Я уже собрался зайти в школу и уточнить, не перепутал ли я расписание. Может, нет у бэшников никакой истории? Но тут Карбони, наконец, появился. У него, как и у меня, не было зонта. Он поднял воротник у куртки и, зажав под мышкой чёрную кожаную папочку, припустил по грязево-снежной смеси. Передвигался историк довольно быстро. На всякий случай я сфоткал его появление на крыльце и ещё пару раз — со спины. Плохо было то, что вспышкой пользоваться было нельзя, и я опасался, что по такой погоде фотки получатся некачественные. Но решил, что если увижу добычу — то есть Карбони с девушкой — то плюну на маскировку и сниму их со вспышкой. На войне все средства хороши. Но Карбони о войне и не подозревал — он шёл домой спокойно. Купил по дороге продукты, потоптался у газетного киоска. Два раза у него звонил мобильный, и он на ходу говорил. Звонки меня ободрили — наверное, это звонила как раз девушка. Чтобы назначить встречу. Но на этом моя добыча информации и закончилась — Виктор Валентинович вошёл в подъезд. Я посмотрел на панельную пятиэтажку и чертыхнулся. И чего теперь ждать? Возможно, Карбони и не выйдет больше. Может, он сейчас подготовится к завтрашним урокам, поест, посмотрит что-нибудь по телику и ляжет спать. А может, девушка уже у него дома? Они живут вместе, вот и всё. Как я раньше это не предусмотрел?

Я бросил последний тоскливый взгляд на подъезд, и тут… Тут из него со скоростью пули вылетел сам Карбони. Уже без пакета, но с газетками и папочкой. Прикидываться шлангом было поздно, историк меня увидел.

— Здравствуйте, — ответил я первое, что пришло мне в голову.

— Елисей? Ты что здесь делаешь?

— Фотографирую окрестности, — сказал я и продемонстрировал фотоаппарат.

— Как интересно… А как твоё здоровье после вчерашнего? — поинтересовался Карбони.

— Нормально, — ответил я и добавил: — А у вас?

— Ну, я коньяк среди недели не распиваю, — сказал историк, — и тебе I не рекомендую.

— Это я не для себя покупал, — ответил я. — Я вообще не пью.

— Правильно, — поверил он. — Однако я тороплюсь, если хочешь ещё побеседовать, то только на ходу. Это если ты не набрёл на уникальный кадр.

Слежка провалилась, и торчать здесь не имело больше смысла, зато в разговоре Виктор Валентинович вполне мог проболтаться о своей подруге дней суровых, к которой наверняка и ходил.

— А вы от своей девушки? — спросил я.

— Не слишком ли пристальное внимание к моей персоне? — историк слегка приподнял брови. — Здесь живёт моя бабушка. Она уже старенькая, и я принёс ей продуктов.

Карбони оказался мастером оправданий, но я не поверил ему. Как-то неправдоподобно звучало. Какой нормальный человек после работы стремглав понесётся к престарелой бабке, чтобы попотчевать её корочкой хлеба? Да ещё и по такой погоде. Хотя, признаться честно, Карбони на нормального и не тянул.

— А я тут ищу места для фотосъёмки, — сказал я, когда мы двинулись по направлению, указанному историком. — Знаете, что в нашем городе самое живописное?

— Что же?

— Развалины, — признался я. — Очень люблю здания разрушенные, грязь.

— Мда, — он явственно хмыкнул. — А что, тоже выбор. Тоже, так сказать, культура, особый стиль.

— Смеётесь, — сказал я, — а, между прочим, сами разве имеете дело не с развалинами?

— Нет, я не смеюсь. В детстве я тоже этим увлекался. У нас недалеко от дома были развалины церкви, огороженные, конечно, но я находил лазейку, пролезал туда и изучал. Очень интересно было, даже фрески старые сохранились. Чуть-чуть…

— И что, церковь эту снесли?