Фото на развалинах

— Нет, ты не такой, как все, абсолютно не такой, — Алиска покачала головой. — У тебя, наверное, много девушек было?

Я промолчал, но она восприняла это как согласие и снова спросила:

— Ты их всех бросал?

— Ну почему сразу бросал? Погуляли, надоело, разошлись. Совсем не обязательно бросать кого-то. Можно мирно расстаться.

— Мирно — если не любишь, если любишь — просто так не расстанешься, — с претензией на мудрость произнесла Алиска и добавила: — Ты меня не бросай, Лесь, ладно?

Я кивнул, допил кофе и поднялся:

— Пошли в парк?

Разговор на опасную тему прервался. На улице уже темнело. Серебряно-желтые листья, осыпавшиеся с белых тополей, шуршали под ногами. В парке мы остановились возле скамейки, с двух сторон сжатой кустами сирени. Рядом росла рябина с красно-коричневой блестящей корой и обильными гроздьями красных ягод и крушина с черно-синими жиденькими гроздьями. Алиска нарвала несколько ягод рябины и сунула их в рот, но сразу выплюнула.

— Фу, гадость, — сказала она, усаживаясь на спинку лавочки, ставя ноги на затоптанное сиденье. — Садись, Елисей.

Я сел рядом.

— Расскажи что-нибудь, — попросила Алиска. — Только не анекдоты.

Спасибо, разрешила. Мне сейчас было вовсе не до анекдотов. Только о чём можно было рассказать? О последней прочитанной книге? О том, как я ненавижу осень? О том, что я люблю развалины и хотел бы быть танком, расстреливающим персонально В. В. Карбони?

Я усмехнулся и сказал:

— Вчера я снова видел Виктора Валентиновича. Он рассказал, как в детстве лазил по разрушенной церкви и что сейчас ходит помогать своей бабушке. А потом он улизнул от меня к своей даме, в существование которой не верит Титова.

Алиска поморщилась:

— Вот только не надо о Наташе плохое говорить, она всё-таки моя подруга.

— А я плохое сказал? Я сказал, что она слепа и не видит очевидного. Не её вина, все влюблённые слепы. Но мы как друзья можем ей помочь.

— Как? — спросила Алиска. В голосе её слышался искренний интерес.

— Всего лишь привести доказательства своей правоты. Потому что не стоит влюбляться в учителей, это ничем хорошим не кончается. Вот ты, Алиса, нормальная девушка, правильно? Вот тебе и нравятся ровесники, а не всякие там великовозрастные придурки типа Карбони.

Алиска сунула в рот пальцы и принялась грызть ногти.

— Спасать надо твою подругу, — подвёл итог я.

— Да, знаешь, я тоже за неё волнуюсь, — наконец сказала Зеленина, — хотя Витя и мне понравился. Он красивый.

— Красивей меня? — я ехидно прищурился.

— Конечно, нет, — горячо заверила меня Алиска, — просто симпатичный. Ну хорошо же, когда учитель симпатичный, а не какая-нибудь старая дура. Да?

— Да, — сдался я. — Но Наташе мы всё-таки должны помочь. Вместе, хорошо?

— Хорошо, — кивнула она, — только сам придумай, как.

Придумал я уже, придумал. Только надо мои мысли вывернуть так, чтобы подходили для Алиски. Я задумался. А она спрыгнула со скамейки и посмотрела на меня снизу вверх:

— Давай сменим тему? А то гуляешь со мной, а болтаешь о Наташе.

— Давай сменим.

— Я вчера такое кино классное видела, про солдат в Афганистане, так ревела, весь фильм ревела!

Под её пересказ фильма я погрузился в анализ ситуации. Алиска на моей стороне. Надо этим пользоваться. Кроме воплей, какой я хороший, можно с помощью Зелениной внушать Наташе кое-какие мысли об историке. И замечательно, что эта информация будет попадать к Наташе не от меня. Я не буду вызывать у неё отвращения, а Карбони в её глазах всё-таки упадёт. Надо только добыть фотки. Так сказать, компромат. И неплохо бы присочинить про него какую-нибудь гадость.

— Хочешь, диск дам? — услышал я наконец.

— Хочу.

Темы для разговора иссякли. Я посмотрел на часы и с облегчением увидел, что уже можно идти провожать Алиску. Мы шли медленно, молча, изредка произнося две-три фразы. Алиска явно наслаждалась последними моментами нашей прогулки, я наслаждался тем, что долг исполнен и я могу спокойно пойти домой — заняться своими делами.

— Лесь, — сказала Алиска у самого дома, — ты без фотика пришёл?

— Что? А, да, — я хлопнул по внутреннему карману куртки, — я без него никуда не хожу.

— Тогда сфоткай меня, а?

— Хорошо.

Я достал аппарат. Конечно, сфотаю. А потом сотру эти кадры. Потому что они мне не нужны.

Алиска прислонилась к тополю. Я щелкнул её, не переводя режим: в чёрно-белом, как развалину.

Потом открыл перед ней подъездную дверь и поцеловал в щёку:

— Пока, Алис. Было здорово с тобой погулять. Надеюсь, что ещё встретимся.

— Конечно, встретимся!!!

Алиска скрылась в подъезде, а я мысленно поставил себе за свидание «пять». Всё-таки я молодец. Великий актёр, чёрт возьми! На секунду мне стало жалко Алиску, всё-таки я её обманывал. Но потом я утешил себя тем, что она сама виновата — не надо быть такой дурой и верить всему подряд. А я не виноват, я просто добываю себе Наташину любовь. Ничего не поделаешь, мир такой. Чтобы что-то получить, надо толкаться локтями и топать по головам. Не я его таким сделал!

Всю ночь мне снилась какая-то гадость. Что-то гонялось за мной, стучало, звенело, орало. Я убегал, падал, просыпался, снова засыпал, но и в новом сне продолжалось то же самое. В семь утра я окончательно проснулся — разбитый и с головной болью. Наверное, это погода так на меня действовала — пасмурная, холодная, ветреная. Ветер выл за окном так тоскливо, что хотелось немедленно исчезнуть, чтобы только не слышать этот звук. Я выбрался из-под одеяла и услышал голоса в гостиной. Родители ругались. Я поёжился — по полу явно сквозило, завернулся в покрывало и вышел из комнаты. В такую рань мать обычно спит. Что же могло случиться, что ей приспичило именно сейчас выяснять отношения?

Я толкнул прикрытую дверь в гостиную. Мать сидела у пианино и плакала, а отец стоял у порога, одетый, как будто только что пришёл. Хотя, скорее всего, так оно и было. Вчера, когда я засыпал, его ещё не было дома. Всё ясно, ночевал у любовницы, а под утро явился домой.

— Елисей… — сказал отец растерянно. Естественно, он не ожидал меня увидеть. Дети должны спать до звонка будильника.

— Угу, — согласился я с тем, что я Елисей, — ну, чего не поделили?

Мать схватила с крышки пианино сигареты и нервно закурила.

— Тебя не поделили, — ответил отец, — хорошо, что ты проснулся.

— Меня? — я хмыкнул. — Вообще-то я не тушка бройлера.

— Лесь, понимаешь, — отец помолчал, подыскивая слова, — я ухожу.

— Ну пока, — я пожал плечами.

— Я от твоей матери ухожу, — уточнил отец, — вообще. Понимаешь? И тебя хочу забрать с собой. Конечно, если ты не против, да и не сразу, а когда разменяем квартиру.

Теперь родители оба смотрели на меня во все глаза. Ждали реакции. Чтобы я тут же решил все их проблемы и сказал, с кем буду жить. Или чтобы попросил остаться вместе? Было нечестно с их стороны требовать от меня решения. Я только проснулся. У меня болела голова, и я мёрз, стоя босиком на холодном полу.

И я сказал:

— Понятно.

— Что тебе понятно? — устало спросил отец, — Лесь, ты деревянный? Тебе всё равно???

— Понятно, что ты уходишь, а потом я смогу решить, с кем мне жить.

— И что?

Я снова пожал плечами:

— Знаете… я бы лучше вообще жил один. Чтобы никого из вас больше ни разу не увидеть. Или я бы умер, чтобы вам некого было делить.

В гробовой тишине я вышел в коридор.

— Что ты делаешь, Саша? — запричитала мать, очевидно, продолжая прерванный мной разговор, — У него самый трудный возраст, ему будет плохо без кого-то из нас!

— Мне пора, — сказал отец, — успокоишься, поговорим. По телефону.

Я закрылся в своей комнате и услышал, как хлопнула входная дверь и мать разрыдалась. Я лёг на диван и подумал: «Мне всё равно». Потом для верности повторил мысль вслух. Потом ещё раз. Потом взял подушку и кинул её в дверь. Мне всё равно, делайте что хотите. Мне плевать на вас так же, как вам на меня!