Золотой круг

…Было уже поздно, когда я закрыл толстые книги отзывов — долго делал выписки из них.

Ночью хорошо подморозило, и утром, едва я раскрыл глаза, Иван Никитич обрадованно сказал мне:

— Дорогу крепко стянуло. Седни должны привезти удобрения из Сельхозтехники. Яковлевич нервничает: весна на носу, а удобрений на полевой стан завезли мало. Вчера по рации передали из правления: ждите, мол, привезут удобрения, готовьтесь принимать. Яковлевич предупредил братву, чтоб явились на полевой стан, як гвозди. Тонн двадцать обещали подвезти.

Вскоре пришла трехосная развозная автомашина с механизаторами. Федор Яковлевич перво-наперво потребовал отчета от Никитича:

— Ну как ночевали? Все в порядке? Человека накормил? Не голодный он?

Человек был сыт. Он ел жаренную на сале картошку, кендюх [2] и ряженку.

— А как наше лоша? Живое?

— Живое, бодрое. Поел хорошо: я ему мешанки приготовил. Он седни выходил во двор, об угол чухался.

— Да ну? Значит, появился у него интерес к жизни. А ну, пошли проведаем его.

Мы зашли в небольшой сарайчик, где стояли лошади. Федор Яковлевич ласково огладил ладонью круп жеребенка.

— Видите, какой он, — обратился Канивец ко мне. — А был совсем доходяга. Мы его выходим. Добрый с него будет конь. Он похож на свою мать. Я знаю ее — красивая кобыла, работящая. Никитич, как назовем нашего найденыша?

Может, Найденышем и назовем, — неуверенно ответил Иван Никитич.

— Нет, такие имена лошадям не дают. Давай назовем его Верным… — Канивец повернулся ко мне. — Был у нас тут, в бригаде, конь Верный. До чего же умный! Сообразительный, игривый! Я его сам вырастил, воспитал от жеребенка. Он мне моего коня напоминал, с которым я на фронт уходил. И пропал конь… Доверил его одному… из нашего колхоза. Так он, чтоб ему пусто стало, загнал Верного. С виду тот человек казался умным, а в середке — дурак дураком!

Автомашины с удобрениями пока не пришли, и Канивец распорядился:

— Давайте, хлопцы, еще раз проверим сеялки, чтоб время даром не пропадало. Как говорится, на Сельхозтехнику надейся, а сам не плошай.

Механизаторы вышли из комнаты, и мы с Федором Яковлевичем повели беседу о взаимоотношениях с Сельхозтехникой.

— Не получается у нас с ней близкого родства, — сокрушенно сказал он. — Никак мы с ней не сродничаемся. Но это такая проблема, что ее надо решать в государственном масштабе. Вот что у меня особенно болит. Получили мы с гектара по пятьдесят центнеров пшеницы, а на некоторых полях и по шестьдесят брали — значит, забрали силу у земли, ну, так дайте же нам теперь столько удобрений, чтоб мы восстановили земную силу! Нет, не дают! Неправильно распределяет удобрения Сельхозтехника. Их должны выдавать из расчета центнер удобрения на определенные центнеры полученного зерна. Это раз. И два: нет у нас машин для внесения удобрений минеральных и органических. Как зараз делается? Люди из Сельхозтехники удобряют наши поля своими машинами. Но они прямо в повышении урожайности на наших полях не заинтересованы. Они работают от тонно-километра и площади, на которой рассыпают удобрения. На черта нам нужна такая работа? На своих полях мы должны быть полными хозяевами и все работы выполнять сами. Так? То-то и оно-то! И третье: проклятущая проблема ремонта и технического обслуживания наших машин. Не выпросишь запчастей у Сельхозтехники… Они говорят нам: «Гоните трактора к нам мы их отремонтируем». Куда гнать?! За сорок километров гнать технику из-за мелкого ремонта?! Уважаемый человек, нам же справная техника нужна зараз. Время дорого — полевые работы ждут!.. А Сельхозтехнике не печет и не дует — там никто прямо не отвечает за повышение урожайности на наших полях. А я говорю: дайте нам нужные запчасти, мы кое-чего морокуем, сами быстрей отремонтируем технику!

В комнату зашел незнакомый мне механизатор, и это отвлекло Канивца.

— Вот, знакомьтесь, наш герой — Леня Рыбальченко!

— Федор Яковлевич, перестаньте! — сердито сказал Леонид. — Какой я там герой… Это вы герой.

— А я какой герой? Вот сижу и жалуюсь… А ты недавно второй орден Трудовой славы получил. Такие ордена, сам знаешь, даром не даются.

— Роблю, да и все. Какое тут геройство! — Леонид досадливо отмахнулся и вышел из комнаты.

— Бачили? — Канивец кивнул на дверь. — Он сердится, когда его хвалят. Сам-то Леня работает — из кабины трактора не вытащишь. Ему только двадцать девять лет, а он уже много успел сделать на земле. Из армии вернулся и сразу же пришел в нашу бригаду. И вот какой герой вырос. — Канивец засмеялся, чувствовалось, он гордился своим воспитанником. — Ишь, сердится! Как похвалишь за хорошую работу, так он сразу на дыбки: «Бросьте вы это! За что хвалите? Я роблю, как совесть требует, и все…» Чуете? Как совесть требует!.. Если б все на земле так робылы, как Леня Рыбальченко, ох сколько бы мы хорошего наробылы! — Он задумчиво покивал головой. — А вообще-то, в нашей бригаде все хлопцы хорошие, работящие. К нам лодыри не идут — боятся наших строгих рабочих традиций…

К обеду пришли две автомашины с нитроаммофосом в полиэтиленовых мешках. Механизаторы уложили их в штабели под навесом. Приехала на полевой стан и Лидия Гетман — колхозный агрохимик, недавняя выпускница Ростовского университета. Радушно встретил ее Канивец:

— Здравствуйте, здравствуйте, Лидия Ивановна! Как там технологическая карта наших полей — вырисовывается?

— Вырисовывается, Федор Яковлевич. Много уже почвенных образцов с ваших участков отправила на анализ в центральную лабораторию.

— Кто с наукой дружит, тот живет — не тужит, — сказал Андрей Гуренко.

— Науку бери с бою, пошурупав головою! — произнес Канивец.

— Наука наукой, но крест на могиле ямщика на всякий случай поливаете в сушь? — в шутку спросил я.

Механизаторы переглянулись, рассмеялись почему-то. Федор Яковлевич ответил уклончиво:

— У нас народные обычаи уважают.

Иван Никитич вскочил с места, загоревшись:

— Да я каждый год поливаю крест! Як дождя нэма, пшенычка горыть, и у хлебороба душа сохнэ от горя. Настрадается он и крест на могиле ямщика польет: а можэ, и поможэ — пойдет дождик… В прошлом году я тоже поливал могилу ямщика, як положено, крест-накрест. И вот яка штукенция — пошел дождь. Прямо залил степь!

— Да, случилось такое совпадение, — подтвердил Канивец. — Полил дождь нашу пшеничку.

— Только вашу? — удивился я.

— В том-то и дело, что только наши поля полил дождь! Он прямо по границам наших полей прошел. Тут целый анекдот получился, — с улыбкой продолжал Федор Яковлевич. — Приезжает к нам первый секретарь райкома партии, а у нас на полях сыро, его автомашина в балочке застряла, пешком дошел он до полевого стана. «У вас тут что, дождь был?» — спрашивает он. «Как видите», — отвечаю. «Вот так чудеса! — удивился он. — А на соседних полях и не капнуло». Ну, а мы помалкиваем про то, что могилу ямщика поливали водой, дождь вызывали! — закончил Федор Яковлевич под дружный смех своих товарищей.

Хорошо мне жилось у них — как у родни. Неделя пролетела незаметно. И сколько узнал я интересного и о Канивце, и о его соратниках! Меня восхищали их сплоченность, сердечное и уважительное отношение друг к другу, их высокая рабочая дисциплинированность и человеческая порядочность — это воистину передовой коллектив, в котором много молодых.

— Больше половины состава, — сказал Канивец в общей нашей беседе с механизаторами. — Вот Леня Рыбальченко, можно сказать, уже из среднего возраста, а такие, как Анатолий Шапранов, Виктор Рыбальченко — он Лёнин племяш, — два Олейника, Анатолий и Сашка, которые тому же Лене братьями по матери… Ага, кроме того, Витька Рыбальченко еще племяш Василию Канивцу, а сам Василь мне двоюродный брат. — Федор Яковлевич засмеялся. — Тут у нас семейственность крепкая! Молодые недавно из армии и флота — Виктор Виниченко, Николай Кряжев, их отцы тоже тут работают, Николай Олейников, Василий Решетнев, Петро Канивец — это мой сын.