Чудо-юдо, Агнешка и апельсин

С тех пор как у Черника поселился племянник, Черник мужественно избегал соблазнов. Нельзя же мальчонке подавать дурной пример. Но сегодня, в такую стужу, хорошо бы опрокинуть кружку пива. Только одну! Может, знакомый встретится… Поговоришь с человеком, легче станет на душе.

Михал возвращался поздно. Злость на Витека, на Агнешку и на самого себя загнала его в самый конец Маршалковской улицы.

Ну погоди, Агнешка!.. Сама ты ослица!.. Я тебя проучу! Я такое придумаю, что ты пулей умчишься туда, откуда приехала.

И Витек тоже хорош! Вот уж точно осел! Зачем он пригласил ее к столу? Надо было сразу отрезать: «Да, мешаешь», и все! А этот подвинулся, место ей уступил. Идиот! Теперь придется у нее под носом тетрадки друг другу подсовывать. А она рано или поздно проболтается тетке, как дважды два — четыре! Ну и пусть! Так ему и надо! А он еще спрашивает: «Все задачки разобрал?» Сам решай, раз ты такой умный! Обойдемся без сочинения! Очень мне надо, чтобы эта ехидина опять сказала сладеньким голосом: «А сам не можешь?» Ну, змея! Я с тобой расправлюсь!..

Он возвращался медленным шагом. Теперь он знал, что делать. Только бы Витек не струсил. Впрочем, можно обойтись и без него… Как есть хочется! Интересно, что на ужин? Дядя наверняка что-нибудь принес.

Дяди дома не оказалось. Михал достал хлеб, масло, кусок колбасы. Все казалось очень вкусным. Он ел, расхаживая по комнате.

В кухне было темно — он это видел из своего окна, — значит, там никого нет. Надо вызвать Витека и сказать, что он придумал. Михал подошел к комнате и постучал к Петровским, но пани. Ирена бесцеремонно сказала:

— Витек ложится спать.

Оставалась ванная. Мальчики как-то договорились в случае чего встречаться там — ходить туда никому не возбраняется.

Вскоре Михал узнал все, что случилось в его отсутствие.

— Пани Анеля была у нас, — рассказывал Витек, — и сказала, что твой дядя страшно разозлился, когда узнал про старуху. Ох, Михал, такая заварилась каша, просто ужас! Я даже сочинение не смог написать как следует, а о задачках и говорить нечего…

Он сделал паузу, подождал, не предложит ли ему Михаил свою тетрадку… Но Михал молчал… Тогда он опять заговорил:

— А у пани Шафранец был припадок. Знаешь, я завтра перед ней извинюсь.

— Мать велела?

— Нет, я сам… Как-то нехорошо все получилось…

— А я ни за что!

— Мама считает, что дядя должен тебе всыпать как следует.

— Но, но! — возмутился Михал.

— Завтра меня, наверно, вызовут по математике, — опять вспомнил Витек и помрачнел.

— А что ж тебе эта умница не помогла?

— Да ты что? Мне даже не пришло в голову просить у нее.

— Ну, тогда либо пан, либо пропал, — ухмыльнулся Михал. — Не надо было ее приглашать к столу.

— Почему?.. Ведь кухня-то общая… И стол она отскоблила. Не так, что ли?

— Ну, так! Вот из-за стола все и вышло! Она, она во всем виновата! Зачем она лезла не в свое дело? Кто ее просил скоблить? Попомнит она меня! Мы еще увидим, кто из нас умнее! Делать из меня посмешище! От кошки рожки!

— Долго вы еще там будете митинговать? — послышался из-за двери грозный шепот медсестры. — Скажите спасибо, что пани Леонтина больна, а то задала бы я вам перцу!.. Ну-ка, марш отсюда живо-быстро!..

Было далеко за полночь, когда Михал проснулся. Его разбудило какое-то странное пение. Мальчик сразу сообразил, кто «дает концерт», и бросился в переднюю. Двери были распахнуты настежь. А по лестнице пани Анеля и Петровский вели развеселого Черника. Его втащили в комнату и уложили в кровать.

— Тише, тише! — увещевала его медсестра. — Вы же всех разбудите! Пани Леонтина больна.

При упоминании о пани Леонтине механик сразу успокоился.

Утром, как обычно, зазвонил будильник. Черник поднялся. Голова у него раскалывалась от боли. При тусклом утреннем свете он с трудом различал предметы. Взгляд его задержался на раскладушке, где безмятежным глубоким сном, заложив руки под голову, спал Михал.

Механик потер лоб, почесал затылок. Что же было вчера? О чем это он должен был поговорить с племянником? Михал что-то натворил?.. Ах, как трудно что-нибудь вспомнить, когда так болит голова!

Внезапно блуждающий взгляд Черника натыкается на плакат, который давным-давно повесила на стену пани Анеля. «АЛКОГОЛЬ — ТВОЙ ВРАГ!» — гласит надпись. Этот плакат хорошо знаком Чернику, каждый день волей-неволей ему приходится на него смотреть. Но сегодня плакат кажется каким-то другим. Неужели не тот?.. Нет, тот самый, но внизу жирными печатными буквами приписка: «ДЯДЕ ВРАГ НЕ СТРАШЕН!»

Тихо, тише, чем обычно, собирается Черник на работу. Из комнаты он выходит на цыпочках, осторожно прикрыв за собой дверь. Он боится даже взглянуть на племянника, хотя хорошо знает, что в это время Михал никогда не просыпается.

Злое предчувствие не обмануло Витека. Математик сразу вызвал его к доске. «Забыть» тетрадь дома не удалось, и чистые страницы ее тут же выдали тайну.

— Ты совсем не решил?

— Да… нет… у нас заболела хозяйка и…

— Знаем, знаем: искал по всей Варшаве лекарства и т. д. и т. п. Ну, а вчерашнее задание ты сделал? Вижу, вчерашнее сделано. Самостоятельно?..

Витек с такой горячностью стал убеждать в этом учителя, что тот сразу усомнился, так ли это, и без труда доказал, что не так, продиктовав Витеку для решения на доске точно такую же задачку.

— Ах, так ты обманщик! Списал? У кого же? — полюбопытствовал пан Гжибовский.

Витек покраснел как рак и опустил голову.

— Кто из вас дал Петровскому списать задачку?

Класс безмолвствовал в полной солидарности.

— Я ведь спросил только так, для проформы, — покачал головой математик. — Я не хочу, разумеется, чтобы мне об этом сообщил кто-нибудь посторонний. Кто, так сказать, не принимал в этом личного участия. Мог же сам виновник оказаться смелым, правда? — иронизировал учитель. — Мог оказаться, если бы им был. К сожалению, — вздохнул он, — в смелости его не обвинишь… Поэтому сделаем по-другому, постараемся помочь Петровскому. Кто близко от него живет?

— Михал Ковальский, — выпалил Вечорек.

— Да? Ну что ж, тогда Ковальский. Как все хорошо складывается! Ты силен в математике, науке мудрой и прекрасной. Так вот, я прошу тебя немного помочь товарищу. Надеюсь, для тебя это не составит большого труда?

Михал так сильно закашлялся, что его ответ невозможно было расслышать, но пан Гжибовский не сомневался, что тот согласился, и поблагодарил Михала.

Гражина с Данкой до конца урока о чем-то шушукались, давясь от смеха, так что учитель даже сделал им замечание. Одна из них, а может, обе вместе были авторами записки, которую передали Михалу:

Михал сделал вид, что записка адресована не ему, но весь класс ничуть не сомневался в том, что это он дал Витеку списать задачку. Положение было дурацкое. Витек совсем приуныл, а Михал был зол на себя и на друга. По дороге домой они не обменялись ни словом.

Дверь им открыл опухший от слез Геня.

— Мышки пропали! Одна и другая!.. Никто не знает, где они!

— Никто? — спросил громко Михал. — Я знаю: вон Кисуля облизывается! Не видишь? — И он указал на сиамскую кошку учительницы.

Кисуля, сидя возле дверей, и впрямь время от времени высовывала розовый язычок и облизывалась.

Глава VI

Такого ада еще не бывало! Устав от плача, Геня на время затихал, чтобы тут же разразиться еще более громким ревом. Он так горестно всхлипывал, что мог бы и камень разжалобить.

Петровская была вне себя. При каждом скрипе входной двери она выглядывала в коридор, готовясь встретить пани Толлочко и сказать ей о преступных действиях ее кошки. Как только в передней щелкнул замок и уставшая после шести уроков учительница появилась на пороге, Петровская накинулась на нее. Все накопившееся в ней раздражение, вызванное плачем Гени и двойкой Витека, вылилось на оцепеневшую от неожиданности учительницу.