Недолгие зимние каникулы

— Глупости! — Косы Маринки развязались и снова угрожающе затрепыхались перед моим лицом. — Глупости! Если я, допустим, захочу, то изменю свою волю! Заставлю!

— А вот и попалась! — Я захлопал в ладоши. — Как ты можешь себя заставить, если у тебя пока нет воли?.. А-а, попалась!

Маринка и Алеша переглянулись. «Переглядывайтесь! — подумал я. — Крыть-то нечем!»

— Нет, все равно можно! — Маринка упрямо тряхнула головой, и я опять чихнул. — Извини, пожалуйста. — Она снова стянула косы в узел. — Надо понемножку тренировать волю. Как спортсмены тренируются. Многие годы.

— Правильно, — поддержал Алеша. — В один день сильным не станешь. А за год, если очень захочешь, можно ого какие мускулы накачать! Тренировка — это тебе посильнее любых таблеток и гипноза.

Пока мы спорили, фильм закончился, и в дверях мастерской появились коренастые Алешины братишки.

— Что вы тут делаете?

— Вот-вот, — строго сказал Алеша, — вас тут, действительно, только и не хватает!

— Ну, мальчики, — заторопилась Маринка, — проболтала с вами, побегу ужинать.

— И мне пора, — с беспокойством проговорил я. — Мама тоже, наверно, ждет…

В передней я надел пальто.

— Заходи, — сказал Алеша. — Обязательно заходи. Поболтаем. Теперь времени много свободного — каникулы. И если что понадобится, приходи. К нам весь подъезд ходит. У кого ручка от кастрюли отвалилась, у кого ключ потерялся… А чего ты утром вместе с нами не пошел?

— Да так… — Я не знал, что ответить.

— С Грекой, что ли, куда пошли?.. Я сегодня просто главам не поверил, когда он в школу заявился. А работал как! Больше всех парт выкрасил. Молодчага!

Алеша говорил, а я в это время надевал шапку, завязывал шарф и не смотрел на него. А то и не представляю, как бы смотрел Алеше в глаза.

— До свидания, — тихо сказал я.

— Заходи! — снова напомнил Алеша.

Только на улице я подумал, что так и не предупредил Алешу насчет моей мамы. Да и как было просить об этом?

ГЛАВА ШЕСТАЯ,

В КОТОРОЙ РАССКАЗЫВАЕТСЯ О ГРЕКЕ, ЕГО ХИТРОЙ ЗАГАДКЕ И О ТОМ, КАК МНЕ СРЕДИ НОЧИ БЛЕСНУЛА СПАСИТЕЛЬНАЯ ИДЕЯ

Со мной уже бывало такое, что просыпался среди ночи. Последний раз — совсем недавно. Мама рассказывала, будто я вдруг начал искать ночью свои тапочки. Шарю рукой по полу и все повторяю: «Где тапочки? Где тапочки?..» Мама даже из своей комнаты услышала. Пришла, зажгла свет и говорит: «Вот они, под кроватью». Я нащупал наконец тапочки и тут же снова улегся на кровать. Но я ничего этого совершенно не помню. Мама рассказывает, а мне просто не верится и смех разбирает. Хотя мама и говорит, что глаза у меня были открыты, но все это я делал, наверное, во сне и не просыпался. Иначе бы должен помнить.

А сегодня по-настоящему проснулся. Потому что все помню. Проснулся — сколько времени было, не знаю — и лежу. И спать ничуточки не хочется. Смотрю в потолок, на бледные полосы света (под окном, на столбе, горит фонарь), и. о чем только не думаю, не вспоминаю! Ну, а больше всего, конечно, про вчерашний день.

И еще необыкновенно ярко, во всех подробностях — будто не в потолок глаза пялю, а сижу в темном зале и смотрю на экран, — припомнилось мне первое сентября, когда наши ребята, счастливые и взволнованные, впервые после каникул собрались на школьном дворе. В этой радостной суматохе я тогда и увидел Греку. Он так и представился: «Грека». Подошел к нам — куртка на все пуговицы расстегнута, ремень широкий, морской, пряжка сияет золотом.

— Други, — сказал смело и независимо, — это шестой, что ли? Бэшки?

— Мы самые. — Алеша с интересом оглядел незнакомого парнишку.

— Ну, порядок! Компания ничего, подходящая, будем вместе учиться. Давайте знакомиться: Грека.

Грека. Вот так имя! Мы глазели на новенького и не знали, верить ему или не верить.

Наш командир класса Алеша (хоть тогда, в новом году, еще не выбирали его, но все равно считали командиром) переспросил:

— Грека? Это как понять?

— А так и понимай. — Новенький с усмешкой прищурил «вой и без того узкие глаза. Потом одним пальцем ловко подвинул кепку на затылке вверх, и козырек его косовато осел почти на самые брови. — Ясно? Так и зовите: Грека. Между прочим, щелчком убиваю человека.

Все видели, что он просто хвастается, цену себе набивает, но верно было и то: парень здоровый, плечистый, и ростом ни с кем из наших ребят его не сравнить. Стоит Алеша перед Грекой — и как раз по бровь ему, по надвинутый козырек. А козырек — узенький, черным лаком отливает. Я сразу подумал: на шпану похож. И вот еще о чем подумал с тревогой: неужели командир смолчит? Не смолчал Алеша. Сказал спокойно, но с нажимом, будто предупредил:

— Ты насчет человека не спеши. Это тебе не муха.

Грека ноздри раздул и командира взглядом словно насквозь прокалывает.

Мы застыли. По всему виду этого новенького в кепочке — чувствовалось: он к такому отпору не привык и сейчас лишь выгадывает секунды, решая, как поступить дальше. И на ребят покосил взглядом, будто оценивая силы. Чем бы все эта кончилось, трудно сказать — Маринка вмешалась. Она подскочила к ним и даже зачем-то букет цветов подняла, словно собиралась этим букетом стукнуть Греку по макушке.

— Ты чего задираешься, длинный! Гляди, только явился и свои порядки устанавливает! Не смотри, что здоровый вырос, думаешь, силы на тебя не найдется? Да мы, девчонки, сами захотим — отколотим тебя! Девочки, — обернулась она к подружкам, — правильно я говорю?

Девочки промолчали, лишь захихикали между собой, а Маринка, тряхнув букетом, воинственно добавила:

— Вот видишь: пух-перья полетят!

Это точно: за Алешу она бы одна на кого хочешь кинулась.

Алеша улыбнулся и примирительно сказал:

— Так что давай лучше без щелчков. Мы этого не любим.

— А если по уговору? Если заслужил? — Грека снова сдвинул кепочку на затылок.

— Как по уговору? — не понял Алеша.

— А просто. Знаешь скороговорку: «Ехал Грека…»?

— Кто ж не знает!

— Ну, говори. Не ошибешься — мне в лоб закатаешь. Не так скажешь — тебе достанется.

Щелчки — это все же лучше драки. Алеша набрал в грудь воздуха и, точно пулемет, выпалил длинную очередь:

— Ехал Грека через реку. Видит Грека — в реке рак. Сунул Грека в реку руку — рак за реку Греку цап!

Ребята засмеялись. А Грека устрашающе заложил средний палец между большим и указательным:

— Вот и заработал. «За реку — цап!» Подставляй коробок… Да не бойся. Щелчок в пять процентов силы.

— Бей как хочешь, — Алеша не желал никакого снисхождения. — Ошибся — значит, ошибся.

— Тогда десять процентов. Не обижайся…

Широкий выпуклый лоб Алеши сразу покраснел. Но командир не поморщился, только губу прикусил. Зато Маринка-выручалка сердито закричала на Греку, будто он не Алешу, а ее треснул по лбу своим длинным пальцем:

— Чокнулся! Так лупить!

— И ты захотела? — невозмутимо спросил Грека.

— Поглядим, кто кого! — Портфель и букет Маринка подруге дала подержать — так ей не терпелось треснуть противного новенького по лбу. Только и она на последней строчке споткнулась.

— Так и быть, помилую тебя. — Грека усмехнулся. — Слабый пол… Кто следующий?

— Обожди! Девчонок за людей не считаешь? — Маринка откинула назад косу, сняла очки, а руки скрестила за спиной. Будто на казнь идти собралась. — Бей!

— Сама просишь. Пожалуйста. — Грека опять не спеша заложил длинный согнутый палец, и я почувствовал, как рука моя изо всей силы сжала ручку портфеля. — Два процента, — объявил Грека и без всякой жалости щелкнул Маринку чуть выше пушистых напрягшихся бровей.

После этого Грека зарумянил щелчками лбы у Мити Голубева, Котьки Зуева и даже у нашего отличника Саши Миронова. Причем Саша спорил, не соглашался и толково доказывал, что проговорил все точно и в темпе. И правда: мы тоже не заметили у Саши хоть какой-то ошибочки. Но Грека упрямо утверждал, что ошибка все же была. И если он врет, то пусть ему потом в десять раз больше набьют щелчков. Тогда опять вызвался Алеша. Он тоже протараторил без единой запинки, и все правильно. А Грека уже снова палец для удара закладывает. Маринка закричала: