Повесть об Атлантиде

Но под горой в пещере жил человек. У него не всегда было вдоволь еды, он часто страдал от жажды, но день и ночь рубил камень. Он торопился, потому что, единственный из всех, уже слышал подземный гул и понимал, что конец близок.

И однажды днем он вернулся.

Он прошел через весь город, но никто не посмел прикоснуться к нему, потому что он пришел оттуда, откуда никто не возвращается. Толпа следовала за ним по пятам. Он остановился на берегу. Внизу было море.

— Уже скоро… — устало сказал он. — Я вижу, — вы не вняли мудрости живших здесь до вас — вы остались. Но не ради вас, а ради моего народа, на который вы надели цепи, я сделал это… Придет день… вздрогнет земля… море хлынет на берег… обрушатся скалы… Так было трижды и так будет снова. Так говорят письмена… И тогда на склоне горы встанет каменный всадник… Он укажет дорогу тем, кто останется в живых… А ушедшие на восход погибнут, ибо гам закипит море… Так говорят письмена.

Его слушали молча, ужасаясь его словам. Он был раб, и жизнь его не стоила горсти песка, но никто не посмел прикоснуться к нему.

Юноша, натянувший тетиву лука, опустил свое оружие. Но тетива выскользнула из его рук. Стрела задела ногу раба; из раны полилась кровь. Когда люди увидели кровь, они очнулись и внезапно поняли, что перед ними стоит обыкновенный человек — раб, нарушивший закон трижды.

И они молча, с лицами, искаженными злобой, бросились на него. Теперь каждый протягивал к нему руки, словно его смерть могла избавить от страха перед неизбежным, будто он, а не сами они обрекли себя на смерть, поселившись здесь.

Те же, что были из его племени, остались неподвижными. Они не могли помочь ему. Они тоже были рабы, и у них не было оружия.

Внизу было море. Вода, пенясь, облизывала камни. Сверху волны казались маленькими, как рябь на песке.

И он прыгнул в море.

Шум прибоя заглушил всплеск. Стоявшие впереди увидели, как показалась над водой черная голова и, ныряя, покачиваясь, стала удаляться от берега.

Пришел вечер. Плоское большое солнце коснулось горизонта. Его лучи скользнули по поверхности моря. И, пока не наступила ночь, в багровых всплесках мерцала черная точка. Она то скрывалась за гребнем, то появлялась снова и становилась все меньше.

В той стороне, куда плыл человек, не было земли, а только — море.

Потом наступила ночь…».

Юрка отложил тетрадь.

— А дальше? — нетерпеливо спросил Петька. — Он спасся?

— Не знаю. Здесь больше ничего не написано.

С минуту они молчали. Юрка ждал вопросов; он знал, что вопросы будут.

— Откуда у тебя эта тетрадь?

— Просто нашел. На улице. Я сам думал, — откуда она? Может быть, ее потерял какой-нибудь писатель?

— Какие у нас писатели! — засмеялся Димка. — Чего им тут делать? Комарье считать?

— Да, — задумчиво сказал Юрка, — пожалуй, у нас только и можно — комаров считать. А здорово все это: остров… море. Живут себе!.. Наверное, там круглый год можно купаться. Знаете, ребята, я еще когда до вас прочитал, подумал: все-таки раньше не так было. Ну, в древности… Люди какие-то были… благородные, что ли, смелые. Вот прыгнул человек со скалы и поплыл…

— Хорошо бы туда с пулеметом! — сказал Димка. — Они на тебя с копьями, а ты их метров на двести подпустил и — очередь. А когда победишь, то станешь у них вроде царем.

— Из тебя, Димка, хороший царь получится, — уверенно сказал Петька. — Я раньше все думал: на кого ты похож? А потом догадался — на царя.

— Да нет, — смутился Димка, — я совсем не так… Я думал: рабов можно было бы освободить и сделать у них вроде коммунизма.

Снова помолчали ребята. Они дружили давно. Часто спорили. Иногда ссорились. Но сейчас почти одинаковые мысли были у них. Впрочем, даже не мысли, скорее картинки: яркие, разноцветные, но чем-то похожие друг на друга. Из всего этого складывалось что-то красивое, мужественное, не похожее на теперешнюю жизнь.

Когда-то давно поднялась над морем страна Атлантида, потом снова ушла в море, загадав людям загадку на тысячу лет. О ней слагались легенды и песни, и многим из них тоже тысячи лет. Такова судьба древнего. Оно прекрасно всегда, ибо человеку свойственно мечтать о прекрасном.

— Может, остров и сейчас стоит где-нибудь? — сказал, наконец, Петька. — Не нашли еще.

— Нужно разыскать, кто потерял тетрадку, — предложил Димка. — Он, наверное, знает. Только сначала — переписать. Перепишешь, Юра?

— Я-то перепишу, — сказал Юрка и даже привстал от волнения, — Но вы еще ничего не знаете!.. Самого главного!

И он рассказал о замороженном человеке и об океане, который ушел отсюда много лет назад. Возбуждаясь все более, он говорил, размахивая руками, и, наконец, когда кончились все слова, остановился. Он сам верил тому, что говорил. И вера эта передалась ребятам, потому что они хотели этого. Атлантида придвинулась так близко, что нужно было протянуть руку и прикоснуться к ней.

Впереди лежала дорога новых открытий и невиданной славы.

7. Новые земли

По реке Тунгуске — быстрой, прозрачной, стиснутой скалами — вдоль отвесных каменных берегов плыла на восток лодка. Лодка была окрашена в оранжевый цвет. Издали могло показаться, что по течению плывет ломтик апельсина. Но лодка шла против течения: там, где позволяли, берега, — бечевой, в узких местах — на веслах.

Гребли все поровну и тянули поровну, но капитаном был Петька. Его никто не выбирал, просто так уж повелось, что Петька был капитаном.

А лодка будто и не двигалась вовсе: за одним горбатым мысом открывался второй и третий, и десятый, но все они были похожи один на другой.

В лодке лежали: рваная палатка с заплатами из мешковины, два котелка, три удочки, мешок с продуктами и дырявый спасательный круг с полустертой надписью «САХ…» Из круга сыпалась почерневшая от старости пробковая крошка. Но именно этот круг, да еще шест на носу, с флагом, раскрашенным акварельной краской, придавали лодке вид настоящего судна.

Голубоватые холмы обступили реку. По их спинам, стирая с листвы солнечный золотистый глянец, бесшумно двигались тени облаков. Ни дымка, ни собачьего лая. Ни звука.

Если подняться на вершину холма, то можно увидеть, что высокое небо не в силах охватить этот простор и далеко, на горизонте загибается вниз, словно вырезая из земли громадную чашу. Эта чаша наполнена солнцем и теплым ветром. А ты стоишь в центре чаши.

Если крикнуть, то крик твой полетит над рекой, отражаясь от черных и коричневых скал, и когда он, поблуждав, наконец, вернется, то кажется, что он облетел землю.

В первой половине дня ребята, наслаждаясь свободой, шумно веселились. Они кричали, пели песни, какие знали, а когда приходилось тянуть бечеву, то по берегу шли чуть ли не вприпрыжку. Даже капитан временами переставал хмурить брови и, вскочив на ноги, начинал орать что-нибудь бессвязное, но обязательно громкое и ликующее:

— Мы плывем!.. Урра! Поднять паруса! Равняйсь!

А вокруг стояла тайга — спокойная и необъятная. Этот беспредельный мир нельзя было разбудить звуками. Он был слишком велик.

Ребята быстро устали. Юрка натер мозоль на ладони и теперь греб, придерживая рукоятку весла пальцами брезгливо, как держат дохлую кошку. Димка натер плечо бечевой. Петька сбил ногу о камень. Если бы так продолжалось и дальше, то через два — три дня на ребятах не осталось бы живого места. Но известно, что подобные неприятности случаются лишь в первый день: руки еще не привыкли к веслам, кожа на пальцах не огрубела.

— Поесть, что ли? — Димка сказал это таким тоном, будто есть ему не хотелось, а просто было жаль продуктов, которые могли испортиться.

— Правда, Петь, давай пристанем, — поддержал Юрка, бросая грести.

Петька ничего не ответил. Он сплюнул за борт и пересел на весла. Он греб с шиком, сильно откидываясь назад, и рвал весла из воды так, что долго еще за кормой крутились, буравили воду маленькие воронки.