Наш лисенок

С этими словами отец встал со стула и принес из кладовки ящик с сапожным инструментом, который стоял там на верхней полке. В ящике вперемешку валялись обрезки кожи разных размеров, немного сапожного вара, завернутого в клочок кожи, кусок пчелиного воска, моток дратвы, скрученной из самого лучшего льна, пучок щетины, обрывки проволоки, всевозможные шила — прямые и кривые, молоток, ножницы, клещи, деревянные шпильки в бумажном пакетике, гвозди и бесчисленное количество всяких других вещей, назначения которых не знал даже сам отец, не говоря уже про Атса. Однако все они заботливо хранились: считалось, что если они не нужны сегодня, то могут пригодиться завтра. У Атса была дурная привычка растаскивать все из ящика и терять, потому ему и не разрешали рыться там одному. Другое дело, когда он копался в нем на глазах у отца, правда, отец все время повторял: «Парень, оставь ящик в покое! Можно подумать, что у тебя руки чешутся».

«Я же ничего не делаю, я просто рассматриваю, — отвечал Атс и продолжал рыться в ящике, как будто не понял отцовских слов. А чтобы это занятие выглядело совсем уж невинным, брал в руки то какой-нибудь инструмент, то кусочек кожи, совал его отцу под нос и спрашивал: — Папа, а это что такое?»

«У тебя у самого глаза есть, вот сам и смотри», — отвечал отец.

Но Атса это не смущало. Через некоторое время он опять приставал к отцу с вопросами. Так продолжалось до тех пор, пока отцу не надоедало и он, уже сердясь, говорил:

«Я же тебе сказал, оставь мои вещи в покое, они могут мне понадобиться!»

Суровый голос отца чуть-чуть пугал мальчика — он вспоминал, как бывает, когда отцу что-нибудь потребуется, а найти то, что нужно, он не может. В таких случаях он всегда приносит сапожный ящик или коробку с гвоздями, а бывает, то и другое вместе, и, громыхая, копается в них. Иногда ящик и коробку опрокидывают на стол или пол так, что все содержимое оказывается на виду. И когда наконец в одном из них отец находит необходимый предмет, все с облегчением благодарят бога за то, что он дал им сапожный ящик и коробку с гвоздями. Но даже если нужная вещь не находится, хотя содержимое обоих ящиков высыпали на стол, все успокаиваются, потому что твердо знают: раз этой вещи нет в ящиках, значит, ее нет и во всем доме. А Атс, тот вообще считает, что, если ее нет в ящике с сапожными принадлежностями или в коробке с гвоздями, значит, ее и вообще нет на свете. Вот почему каждый раз, услышав о каком-нибудь необычном предмете, он думает, что просто надо хорошенько перетрясти оба ящика, и тогда все станет ясно.

Сегодня отец быстро нашел все необходимое и, не теряя времени зря, приступил к работе. Атс, опираясь ногами на край фундамента, свесился с подоконника и решил поглядеть, как под руками отца получается ошейник для лисенка. Если когда-нибудь ему самому придется мастерить такой же, уже не надо будет ломать голову, а только работать руками. Но одно обстоятельство мешало Атсу сосредоточиться: он хотел устроиться поближе к отцу, чтобы лучше все видеть, но для этого надо было залезть в комнату через окно, что строго-настрого запрещалось, или же спрыгнуть с фундамента и бежать в комнату ‘через дверь. На это Атс не мог решиться, потому что, пока он будет бежать, отец уже успеет что-нибудь смастерить, а Атс хотел непременно видеть своими глазами всю работу от начала до конца. Так он и остался лежать грудью на подоконнике, вытянув шею и даже все тело, чтобы видеть получше.

Но оставаться в такой позе становилось все труднее. Тогда Атс уперся голыми пальцами ног в выемки между бревнами и подтянулся повыше — как будто собирался залезть в окно. Он трижды подтягивался, чтобы посмотреть, заметит ли отец его маневр и скажет ли что-нибудь или промолчит. Но отец не вымолвил ни слова и даже не поднял глаз от работы. Так что Атс раз от разу становился все смелее и даже встал коленями на подоконник. Отец ничего не сказал и на это, и тогда Атс соскочил с подоконника в комнату.

Но тут с Атсом случилось нечто очень странное. Такое бывало с ним и раньше, только он никогда не обращал внимания на то, что это странно. Стоило ему очутиться возле сапожного ящика, и он тут же забывал обо всем на свете. На этот раз он забыл даже о том, что отец мастерит ошейник лисенку. Он думал только о том, что хранилось в ящике. Сама собой залезла в ящик сначала одна рука, за ней другая, и они стали перебирать и вынимать вещи, каждую из которых было так интересно рассматривать и показывать отцу, то и дело обращаясь к нему за разъяснениями.

Потом из обрезков кожи и разной мелочи Атс стал строить загон и хлев для скота, а когда они были готовы, оставшиеся обрезки и разные штучки превратились во всевозможных животных, которые мычали, блеяли и чего только не вытворяли! Особенно необходимыми оказались предметы, которые отец вынул из ящика для работы. Вот Атсу и пришлось их взять: моток дратвы у «него превратился в курчавого барана, клещи — в ревущего быка, а тот, в свою очередь, обернулся хряком с разинутой пастью, из которой хлопьями падала белая пена. Этой пены не видели ни отец, ни мать, не увидел бы и никто другой, но Атс видел ее совершенно отчетливо; он видел, как боров-клещи щелкает челюстью и мечется, как рычащий лев. Но вот курчавый баран и рычащий хряк уставились друг на друга. Хряк оказался сильнее, и баран, упав со стола, покатился по полу под шкаф, откуда его нельзя было вытащить. И как раз в это время отец стал искать дратву. Атс сказал, что баран убежал под шкаф, потому что испугался борова. Но его ответ рассердил отца, и дело кончилось бы плохо, если бы Атс вовремя не нашел палку, с помощью которой выгнал барана из-под шкафа, ухватил его за рога и отвел к отцу, где баран снова превратился в обыкновенный моток дратвы.

Атс долго возился со своими баранами, хряками, быками, лошадьми и гусем, которым обернулось кривое шило, как две капли воды похожее на гуся. А когда все это ему порядком надоело и он вспомнил — как же он мог забыть об этом! — что папа мастерит лисенку ошейник, тот был уже совсем готов, даже пряжка пришита, оставалось только проткнуть в нем дырочки. Вот и все, что увидел Атс из того, как отец шил лисенку ошейник. Теперь он от души пожалел, что не остался лежать на подоконнике, тогда сапожный ящик не стал бы искушать его. Но дело сделано, ничего не изменишь, не станет же отец из-за Атса второй раз шить тот же самый ошейник.

Зато Атс не отходил от отца ни на шаг, когда тот стал надевать ошейник на лисенка; своими глазами он видел, какая это морока. Отцу никак не удавалось проткнуть дырки в нужном месте, пряжка все время оказывалась то слишком далеко, то слишком близко, ошейник душил лисенка или соскальзывал у него с головы. К тому же лисенок ни минуты не стоял на месте, чтобы можно было спокойно примерить ремешок и отметить на нем нужные расстояния, — он кидался из стороны в сторону, извивался, стараясь цапнуть отца своими острыми белыми зубами.

Наконец ошейник охватил шею лисенка так, что тот мог свободно дышать, но головы вытянуть из него не мог. Отец с помощью защелки прикрепил цепь к кольцу ошейника и вытащил лисенка из ящика. Лисенок хотел тут же бежать в лес, но, поняв, что никуда ему с цепи не уйти, прижался к земле и замер. Отец почти волоком протащил его до угла дома, где вбил в бревно надежную скобу и проволокой привязал к ней цепь. Это место стало новым пристанищем для лисенка. Здесь ему предстояло вырасти и нагулять мех, годный для хорошей ушанки.

Неподалеку от дома росла большая ветвистая ель, при сильном ветре она так шумела, что было слышно в комнате. Даже Атс слышал ее шум по вечерам, а иной раз и в полночь, если он почему-либо просыпался в своей кровати. С одной стороны ели был навален хворост, с другой высилась поленница, они-то и не давали лисице бегать на цепи вокруг елки.

К стене дома придвинули сколоченную из досок конуру, в нее можно было влезть через небольшое отверстие. Здесь лисенок мог хорошо спать на мягкой соломе, здесь же он мог укрыться от непогоды. Но лисенку не понравилось это уютное жилье, и он выбрал себе местечко под елью среди вязанок хвороста и устроил там норку. Атс не хотел, чтобы лисенок спал на голой земле, и принес ему немного соломы, но лисенок тут же выгреб солому из своей норы. Тогда Атс принес из лесу сухого мха. С этим зверек примирился.