Веселая дорога

На прошлой репетиции пирамида развалилась так неожиданно, что Сашка не успел вовремя спрыгнуть и здорово грохнулся сверху. Хорошо еще, что на полу лежали гимнастические маты. Сашка, наверное, перебил себе дыхание. Минуты две он лежал на спине и ничего не мог сказать, только глаза таращил. Ребята столпились вокруг него, а Федор встал на колени и начал делать Сашке искусственное дыхание. Я тоже влез на сцену, чтобы посмотреть: живой Сашка или не живой. Если бы я так грохнулся, меня бы, кажется, по кусочкам пришлось бы собирать.

Когда Сашка падал, врать нечего, я испугался. Но когда, после искусственного дыхания, он сел и затряс головой, как собака после купания, тут я, не знаю почему, начал смеяться.

Это был прямо-таки идиотский смех. Чем больше я пытался остановиться, тем сильнее смеялся. Даже икать начал. Ребята смотрели на меня, как на сумасшедшего. Наверное, в этот момент я, действительно, был не в себе. Федор зашипел на меня!

— Это тебе надо было стоять на верху пирамиды, а не Сашке. Он из-за тебя чуть не разбился, а ты ржешь!

— Ничего, ребята, — сказал Сашка. — Все в порядке. Мы сейчас еще несколько раз повторим. Только пусть нижние покрепче держатся друг за дружку. Если не сорвемся, на следующей тренировке можно Тимку наверх ставить.

И ребята снова начали строить пирамиду. Только теперь я не пошел в зал, а остался на сцене. У меня было такое состояние, как будто я не смеялся только что, а плакал. Я все время наблюдал за Сашкой, чтобы в случае падения успеть прийти к нему на помощь.

Но пирамида у ребят получалась хорошо, и моя помощь Сашке не потребовалась.

Наконец-то и на мою долю выпало счастье!

Я уже говорил, что если на наш класс нападает мода, то пиши пропало — все перезаразятся. Так вышло и с буксированием по физкультуре.

Сначала ребята не давали покоя только мне одному. На перемене кто-нибудь из них незаметно подкрадывался, делал вид, что в руках у него иголка и — тык меня в бок! Я, конечно, подпрыгивал, как очумелый, потому что Сашка успел здорово натренировать во мне рефлекс на иголку. Мои прыжки выглядели ужасно глупо, но ребятам они почему-то нравились.

Потом пошла мода тренировать по Сашкиной системе друг друга на уроках.

Со стороны посмотреть — это сплошная комедия, когда полкласса держится в упоре на руках. Учителям ничего не видно. Им кажется, что все сидят нормально. А на самом деле ребята чуть не лопаются от натуги.

В общем, учиться стало веселее.

Сегодня на первом уроке Федор без зазрения совести допекал иголкой Таньку. К концу урока он довел ее до такой степени, что еще немного — и Танька разревелась бы. Сашка все видел и, по-моему, переживал за Таньку. Тут врать нечего, у нас все знают, что Сашка неравнодушен к Таньке. Только заступиться за Таньку в открытую Сашка не мог. Если бы он это сделал, то полностью разоблачил бы себя и опозорился на всю жизнь. Поэтому Сашке оставалось одно — молча злиться на Федора.

Я посочувствовал Сашке. Я знаю, что такое любовь. Потому что сам в молодости, еще в детском саду, любил одну девочку — у нее была пропасть заводных игрушек. Но потом все игрушки поломались, и эта глупость у меня прошла насовсем.

На перемене Сашка не погнал меня, как обычно, в спортивный зал на подтягивание. Он отозвал Таньку к окошку в коридоре, и они там прошушукались о чем-то до самого звонка.

Лично я человек не любопытный. Просто как-то нечаянно получилось, что я несколько раз прошел мимо Таньки и Сашки и услышал, как Танька пригрозила:

— Ну, Федор, погоди!

— Главное, не давай ему передышки, — посоветовал Сашка.

Следующим уроком была география. Нину Петровну, нашу географичку, мы уважаем. Географию она знает, как свои пять пальцев. На ее уроках интересно — кажется, что не в классе сидишь, а совершаешь кругосветное путешествие.

И вот урок начался. Мы сели. И Федор сел Только он не просто сел. Он как сел, так сразу заорал благим матом: «А-а-а!» И так подскочил, что парта вместе Танькой подпрыгнула вслед за ним.

— Что с тобой? — спросила Нина Петровна.

— Та-та-та… — сказал Федор.

Тут я подумал: «Если сейчас Федор нажалуется ш Таньку, ом мне больше не друг. Пусть с таким доносчиком, кто хочет, тот дружит, только не я».

— Та-та… — снова затянул Федор. Потом, наконец, выговорил: — Тарантул!

Мы так и повалились на парты. Нина Петровна спросила:

— Какой тарантул?

— Обыкновенный, — ответил Федор. — Мне почудилось, что он под партой сидит. Здоровенный! Жало у него — во какое!

— Хватит дурачиться, — сказала Нина Петровна, — садись.

А Федор отодвинулся от парты и попросил:

— Можно я постою?

— Чепуха какая-то! Зачем тебе стоять? — пожала плечами Нина Петровна.

— Знаете, — оправдался Федор, — тарантул — это само собою. А мне для похудения надо стоять. Это не сам я выдумал, мне Зоя Сергеевна, врач, прописала.

Нина Петровна все-таки заподозрила неладное, потому что и раньше у нас кто-нибудь подскакивал и вскрикивал от укола иголкой. Только не так сильно.

— Ну, если тебе врач прописала стояние — это другое дело, — согласилась она. — Только стоять ты будешь не здесь, а за дверью, в коридоре.

Для нашего класса, самого дисциплинированного в школе, удаление с урока — настоящее происшествие. Поэтому Федор сразу заважничал. Он надулся как индюк и не пошел, а прямо-таки поплыл из класса в коридор.

Но если серьезно разобраться, Федор зря нос задирает. Никакой заслуги в том, что его выставили из класса, у Федора нет. Это Танькина заслуга. Молодец, что не дала ему спуску!

В коридоре Федор попался на глаза Михаилу Ивановичу и, конечно, во всем ему признался. Но особенно обвинять Федора нельзя. Михаилу Ивановичу не очень-то наврешь. Он насквозь всех видит, даже меня.

Михаил Иванович велел нам задержаться после уроков и объявил, что у нас будет внеочередное собрание по поводу случая с Федором. Мы ждали собрания без всякой охоты, потому что не знали, куда повернет Михаил Иванович эту историю с Федором и с иголками.

А Михаил Иванович безо всяких подвохов сказал:

— Докатились, молодцы! Не ожидал от вас такой глупости! Кто же первым додумался иголками друг друга колоть?

Никто из нас, конечно, Сашку Иванова не выдал бы. Просто сказали бы, что физкультурную систему с применением иголок выдумали все сразу, что больше этого никогда не будет — лишь бы поскорее покончить с неприятным разговором.

Но Сашка, по-моему, окончательно спятил. Он встал и добровольно, со всеми подробностями рассказал про систему буксирования с помощью иголки, которую он изобрел специально для меня. Потому что одного урока физкультуры в неделю на тренировку якобы мало.

Когда Сашка кончил объяснять, Михаил Иванович сказал:

— Насчет своей системы, Иванов, ты чепуху нагородил. Другое дело, что по утрам ты вместе с Ерохиным бегаешь от дома до школы. Хорошо, когда на переменах занимаешься с ним в спортивном зале, когда помогаешь на уроках физкультуры. Одобряю. Тут ты по-братски делишься своей силой и умением с товарищем. А пугать иголкой или еще чем-либо — разве это по-честному? Договоримся: такие глупости отставить раз и навсегда. Точка!

«Все-таки Михаил Иванович умный человека, — подумал я и громко, на весь класс поддержал:

— Правильно! Точка — и безо всяких запятых!

— Нет, — сказал Михаил Иванович, — для тебя как раз не запятая, а двоеточие…

Лично я, врать нечего, не очень-то понял, на какое двоеточие намекал Михаил Иванович. Для меня самым важным было то, что наконец-то мои мучения с физкультурой прекратятся, и ни о чем другом я не хотел думать. После школы Сашка, как обычно, прогнал меня бегом до дома. Когда мы остановились у подъезда, он сказал:

— Михаил Иванович прав — из-под палки ничему хорошему не научишь. Человек должен прежде всего сам хотеть учиться. Ты, Тимка, честно скажи: буксировать тебя дальше по физкультуре или нет?

— Значит, честно? — спросил я.