Аннемари и капитан

— Погодите, — сказал отец. — Эту сумку Анни нельзя носить на виду у полицейских. Полиция сразу поймёт…

— Возьми мой ранец! — крикнул Вилли.

— Дай Анни твою продуктовую сумку!

Фрау Эльснер вымыла сумку.

— А не позвать ли врача?.. — Она вопросительно глядела на Анни. — Я всё думаю…

— Больше, чем я, и он тебе не скажет. Но если поднимется температура…

— Никакого врача, если в этом не будет крайней необходимости, — сказал Отто Эльснер. — Да и тогда только того, кому мы доверяем. Они ведь будут стараться превратить всех врачей в шпионов. Расспрашивать, у кого те видели огнестрельные раны.

— Наши раненые не должны попасть в руки полиции, — подтвердила Анни. — Мы и в больницы их не отправляем.

И всё-таки фрау Эльснер настаивала на своем:

— Но ведь у доктора Хольца много пациентов среди рабочих.

— Доктору Хольцу я не доверяю, — хмуро сказал отец.

— Подождите, — посоветовала Анни. — В этом не будет необходимости, рана выглядит неопасной. — Она поспешно взяла продуктовую сумку. — До вечера. Слышите? Пальба приближается…

Анни уже открывала дверь. Вилли проводил её вниз до последней ступеньки.

Мать пошла на кухню — она решила сварить отцу кофе.

Элли села рядом с отцом на кровать.

— Очень больно, отец? — спросила она и боязливо потрогала пальцем свою ногу в том месте, где у отца была рана.

— Ничего страшного! — Отто Эльснер погладил руку Элли.

— Кто в тебя стрелял, отец?

— Полицейский.

— Почему? — Элли крепко ухватилась за палец отца. Пусть он её не гладит. Пусть ответит.

— Он получил приказ.

— А кто ему приказал?

— Офицер. — Отец надул худые щёки.

— Что за офицер?

Отец поглядел в окно.

— Да какой-нибудь сынок богатых людей!

— А почему он приказал?

— Потому что так пожелали капиталисты. — Отец ощупал свою ногу.

— А почему они так пожелали?

— Они боятся, Элли.

— Тебя боятся?

Выстрелы всё приближались. Пальба слышалась уже совсем близко. Отец прислушался.

Элли повторила свой вопрос:

— Капиталисты тебя боятся?

Бледное лицо отца оживилось. Он положил руку на плечо девочки.

— Да, Элли, меня они тоже боятся. Ведь отец у тебя коммунист, а ты знаешь, что коммунисты хотят отдать заводы и фабрики рабочим, как Ленин в России. Потому они нас и ненавидят — Эрнста Тельмана и всех коммунистов. И даже вас они боятся.

Вилли задумчиво слушал отца. Он низко нагнулся к нему через спинку кровати.

— Нас боятся? Да мне ведь тринадцать лет, а Элли вообще одиннадцать!

— Но и вы тоже станете коммунистами, когда увидите, какая сила у рабочих.

— Да, это я и хочу — стать коммунистом! — сказал Вилли. Глаза его сияли, щёки раскраснелись.

— Вот видишь, значит, и ты для них опасен! — Отец состроил испуганную гримасу.

Фрау Эльснер принесла кофе, размешала сахар.

— Оставьте отца в покое, мучители!

В первый раз за сегодняшний день на лице её появилась улыбка.

К вечеру пришла Анни. Она осталась довольна своим пациентом и положила ему на столик градусник.

— Померьте на ночь температуру. Если не поднимется, значит, всё идёт как надо.

— Что там на улице? Меня это больше интересует, — сказал Отто Эльснер.

Лицо Анни омрачилось.

— Тридцать три убитых, несколько сот раненых. — Она отвернулась и подошла к окну.

Вилли увидел, как отец сжал кулак.

— Когда же прозреют наши товарищи социал-демократы? — спросила Анни с горечью.

— Завтра у многих из них откроются глаза, Анни. Тридцать три убитых!

— Артур Мюллер вошёл передо мной в ваш подъезд — ну, этот Атце, как его все называют. Он что, у вас в доме живёт?

— Да, Атце живёт над нами. Он не ходил на демонстрацию, остался дома. Послушно выполняет всё, что ему прикажет его социал-демократическое руководство. А жаль! Такой хороший, честный парень!..

Вилли подумал: «Атце Мюллер остался дома, а вот отец вышел на улицу, не струсил». Он почувствовал презрение к Атце. Так вот они, значит, какие, социал-демократы!

— Не забудьте померить температуру! Я, наверно, буду работать всю ночь… — Прежде чем уйти, Анни ещё раз напомнила: — Никто не должен знать, что случилось с отцом.

В девять часов вечера мать принесла отцу липовый чай и поправила ему подушки.

Вилли протянул отцу градусник.

Через десять минут градусник показал 41,6.

Вилли испугался:

— Наш учитель сказал, что при сорока двух градусах человек умирает!

— Ну, так далеко дело ещё не зашло, — пробормотал отец.

— Надо позвать врача. Обязательно. Это необходимо, — решительно сказала фрау Эльснер.

— Может, мне сбегать за доктором Хольцем?

Вилли был уже у двери. Отец и слышать об этом не хотел.

— Наши товарищи ему не доверяют!

— Но, Отто, он ведь всегда был хорош с рабочими…

— Есть врачи, которые заодно с нами. А доктор Хольц пьёт. Он человек слабовольный. Донос, процесс об измене кайзеру и отечеству… Нет, не стоит того!

— Ты слишком мрачно на всё глядишь, Отто. А потом, он живёт так близко, на соседней улице…

Вилли пошёл к Элли на кухню.

— Я иду за доктором Хольцем, — твёрдо сказал он. — А что же — сидеть и ждать, пока отец умрёт?

На минуту он задумался. Потом достал из помойного ведра пустую коробку из-под геркулеса.

— Вырежи прямоугольник, Элли, и напиши на нём имя Атце Мюллера. Только пиши не «Атце», а «Артур Мюллер». Это его полное имя. Прикрепишь эту табличку к нашей двери — так, чтобы она закрыла фамилию и имя отца. Ты ведь так хорошо рисуешь буквы!

— Но тогда доктор Хольц подумает, что он у Атце Мюллера — над нами.

— Ну и пусть думает. Разве ты не слыхала, что сказала Анни?

— А если они схватят Атце Мюллера? — Элли стояла в нерешительности.

— Да разве Атце ранен? Уж он-то как-нибудь выпутается! Он такой находчивый — за словом в карман не полезет! Остался дома, вот трус! В общем, ему легко отбрехаться. Во дворе вон тоже живут Мюллеры, а у них молодые Мюллеры… Этих Мюллеров как собак нерезаных! Словом, делай, что я говорю!

Вилли со всех ног помчался к доктору Хольцу.

Доктор Хольц встретил его хмуро:

— Чего тебе? Почему так поздно?

— Мой отец… С ним… несчастный случай… Температура 41,6…

— Вызови «Скорую помощь».

— Господин доктор, тут дело особое…

— Что же с ним такое?

— У него… У него… — Врач ведь всё равно увидит. Значит, надо ему сказать. — У него… дырка в ноге…

Доктор Хольц сразу стал дружелюбнее. Он внимательно посмотрел на мальчика:

— Где ты живёшь?

— Тут близко, на соседней улице.

— Тогда, пожалуй, пошли. — Он ещё раз взглянул на Вилли, подмигнул и спросил: — Такая вот крошечная дырочка, а?

Вилли кивнул. В самом крайнем случае, думал он, остаётся ещё табличка на двери: «Артур Мюллер».

Врач взял свой саквояж с инструментами и последовал за Вилли.

— Несчастье произошло сегодня утром? Так, что ли?

— Да, рано утром.

— Так, так, так… Полиция?

«Хорошо ли Элли прикрепила табличку?» — с тревогой подумал Вилли, а вслух он сказал:

— Тут у нас в парадном нет света, лампочка перегорела.

Доктор Хольц посветил карманным фонариком на ступеньки лестницы.

— Вот сюда, доктор. Тут мы живём.

Доктор направил луч карманного фонарика прямо на дверь.

Всё как следует. Отличную табличку сделала Элли. Она целиком заслонила фамилию и имя отца. Элли открыла дверь — врач вошёл. Вилли незаметно кивнул Элли.

— Добрый вечер, господин Мюллер.

Доктор был очень приветлив.

— Значит, сегодня вам не повезло? Несчастный случай, не так ли?

Вилли остановился в дверях комнаты:

— Я привёл доктора, а то отец…

— Ну-ка, покажите вашу ногу!

Доктор Хольц начал разматывать повязку.