Долгая ночь у костра (Триптих "Время драконов" часть 1)

— У слишком усердного кондуктора трамвай стоит,— усмехнулся Пищер.

— Чего?

— Тормоз пережал. По приколу. Отпусти — поедет.

— Ладно,— сказал Сашка,— всё это не главное. Главное дальше было. И потом: я ведь кидал их своими собственными руками...

— И я об этом, да. Вопрос лишь в одном: что так может влиять на нас под землёй — я имею в виду: здесь — что наши руки нас не слушаются? Ну — просто и без метафизики?

— Слишком просто. Слушай, что дальше было.

... До выхода я, в общем, нормально добрался. Пока разгорячённый был, без паузы, чтоб на морозе не околеть, наверх выскочил — и бегом по тропинке, “чуть-чуть завьюженной”, до Родника. Набрал воду и обратно. Практически с той же скоростью — мороз был около двадцати и рассупониваться возможности не было. Сунул канистры во вход, следом скатился – и к Журналу: дыхание перевести, сигаретку выкурить, чтоб рукам дать возможность отойти, а то просто окоченели они у меня на поверхности,— ну и почитать-посмотреть — может, кто ещё в Систему забрался, пока я до Сапфира и за водой бегал. Но нет: моя запись, что я вошёл, была последней. Я дописал, что взял воду и потащил её в Сапфир, закрыл Журнал, убрал его и ручку в пакет — от сырости подземной нашей — и в этот мовемент мой свет стух.

— Весело.

— Весело сидеть так: ‘у самого синего входа’, ещё пятнышко света от него на камне белеет — наверху-то день, и солнце, и мороз,— не май, сами понимаете, месяц,— а одет я даже не для сидения на одном месте в гроте — а чтоб с канистрами воды на полной скорости нисколечко не вспотеть... То есть более, чем легко — наверх больше, чем на пять минут не выскочишь, да и у Журнала сидеть — колотун пробирает: дует ведь от входа... А все мои тёплые вещи там же, где и запасной свет: в Сапфире, до которого от входа... сами знаете, сколько. И две канистры на руках полные — ледяной родниковой воды, как детишки Кэт... Впрочем, канистры — тьфу. Главное — это я тут же подумал — раньше, чем через 30 часов, никто не появится. Разве что,— но на это надеяться... Спички у меня, правда, с собой были — это тебе, Пит, ещё раз о пользе курения — целый коробок. То есть штук 50 спичечек, и сигареты — треть пачки в портсигаре. И ещё я вспомнил, что видел недалеко от Шагала — по дороге ко входу — небольшой огарочек: сантиметра в два, не больше. Я всегда такие вещи примечаю, когда хожу — даже если лечу на всех форсажах — мало-ли что...

— Что естественно, то не стыдно,— прокомментировал Сталкер,— в общем, ты “на спичках” дошёл до этого огарка...

— На трёх. На трёх спичках,— гордо уточнил Сашка,— одна — чтоб в шкурник МИФИ вписаться, это первый после Журнала; дальше в шкурнике просто — ‘впенЬдюрился’, и ползи, пока не выползешь; тут колени и локти сами дорогу знают — хожено...

— Да куда ты из него денешься! — хором воскликнули Пит и Пищер, а Сталкер продолжил:

— Ещё одну ты зажёг на повороте — чтоб в Коммундизьмъ не упилить...

— Точно. Система Коммундизьма ещё похуже Сейсмозоны будет. И ещё одну — чтоб в Четвёртом этот огарочек найти...

— А потом ты взял его и дошёл с ним до Сапфира. И считаешь, что этот огарочек организовала тебе Двуликая?

— Нет. Я поставил его Шагалу.

— Ага: всё равно — на тебе, Боже, что нам не гоже. Побоялся, что не дотянешь на нём до Сапфира — да?..

— Нет! Там рядом ещё парафинка валялась — банка консервная с разрезанными краями; так, чтобы свечку поставить внутрь можно было, и она светила и не задувалась бы при ходьбе... И огарок в два сантиметра двадцать минут горит, минимум... Можно было дойти до Сапфира.

— Так что же? И шёл бы. Или всё-таки испугался: ведь, скажем, кто знает — какой фитиль у такого огарка; опять же, выронить банку эту из руки легче лёгкого — и ищи её потом в темноте по щелям...

— Да чего тут гадать — всё равно никакого другого света у него не было! — воскликнул Пит.

— Думайте, как хотите. Только посидел я минут 10 — 15 у этого огарка у Шагала, покурил — он хорошо горел, ровно — и нырнул в лифт Шагала: это ведь короче, чем по транспортному обходняку обползать — то есть, конечно, со светом я бы по обходняку пошёл, чтоб зря по шкурнику не карячиться — даже без вещей... Но в темноте... Оттуда ведь в Коммундизьмъ тоже легко выскочить — и: “гуляй, Вася”... Считай, отходил и отползался. Так что я сиганул напрямик — через лифт. И — удивительно! — полз я по Сейсмозоне и ни разу не задел ни головой свода, ни плечами стен... Будто раздвинулось всё вокруг. То есть я рукой впереди проведу — так легонько — ага, мне сюда. Или — не сюда. И ползу. Плавно/медленно — вроде не спеша, и в тоже время легко-легко, уверенно... А на душе такой покой — словами не описать. И словно не прополз — пролетел я её всю насквозь. Со светом у меня такого в ней ни разу не было: она же крутит, водит,— там просто невозможно выйти туда, куда хочешь; шаг влево, шаг вправо — спасы, хлопок в ладоши — погребение... А тут проскочил всё в два вдоха.

..: Выскочил в Дальнюю. Тут уж до Сапфира рукой подать, не шкурники — штреки широченные, и гроты подряд идут, и перекрёстки... Но только трудновато на ощупь в таких объёмах ориентироваться. И тут я, конечно, ещё четыре спички истратил — одну сразу после Железной Дороги, чтоб убедиться, что точно в Дальнюю выскочил, а не в какую-нибудь Сетку, или обратно в Ближнюю сдуру по темноте,— и чтоб в объёмах этих гигантских ( после Сейсмозоны-то! ) правильно сориентироваться,— и, опять же на ощупь, в Пьяную не упилить... Ещё одну мне пришлось зажечь в Пробке, на повороте; ещё одну — в Назарете, там перекрёсток сложный, сразу два трилистника, расходящихся под 120^о, смыкаются,— и последнюю я зажёг уже в самом Кайфе, перед шкурником, что непосредственно в Сапфир ведёт.

: Зажёг её,— впендюриваюсь в шкурник; говорю мысленно: «вот и всё — дошёл, добрался» — и в этот момент спичка моя догорает, я смотрю перед собой — а свет остаётся. «Ага,— думаю,— лампочка-покойница, лампочка-зомби...» Я руку наверх, к головке — а она горячая, чуть-ли не плавится — как в первую минуту штамповки-творения на заводе-изготовителе…

— Это твоя запаска,— начал Сталкер.

— Правильно: сообразительный ты наш... Я “однушку” бесполезную, не глядя, в головку сунул — и закоротил контакты кондёра, что у меня параллельно ‘парттрону’ стоял. Только одно мне неясно: как же это я с закороченной лампочкой спокойно до Родника дошёл и к Журналу вернулся?.. По Сейсмозоне ведь не лазанье — сплошное кувыркание; так почему ж у меня там свет ни разу даже не мигнул? А погас — когда я спокойно у Журнала сидел, записи читая... И зажёгся: когда я в шкурнике дыхание переводил, на спичку догорающую любовался. Хотя обратно я той же дорогой, разумеется пёр — и кувыркался не меньше... Опять же: интуиция перед тем, как я за водой бросился,— я ведь не потом свои ощущения и мысли “под историю” подгонял, всё чувствовал именно так, как сейчас говорил...Оттого и запомнилось. И всё ломал голову — то-ли она мне говорила: не трогай своего света, в “козу” головку вгонишь,— то-ли под “козу” именно этим движением и подвела... Ведь получается, я зря в головку полез — смысла в том никакого не было. Но с другой стороны, не пускала же Она меня с канистрами из грота,— тормозила...

Сталкер пожал плечами.

— Ну, если здесь всё от Свечи вашей зависит — “то мне непонятно, откуда берутся девушки”,— то есть, почему до 1976 года, до ваших шаманских световых жертвований, Ильи не были усеяны трупами. Ходили-то не меньше. И никто — по ряду причин — светом своим драгоценным не разбрасывался. Да.

— Ну, насчёт “не меньше” — это ты загнул,— нарушил молчание Пищер. — Терпеть не могу, когда ты вот так для красного словца ляпнешь чего по приколу — и потом весь вечер с пеной у рта отстаиваешь... Раз с языка слетело. Сам же говорил, что встреча двух групп была — Событие... Когда с компанией Шагала впервые встретились — вспомни, как раз накануне его гибели — специально на другую сторону плато ушли, подальше — в Никиты полезли... Всё хотели соединение с Ильями нащупать. Тоже идефикс был — не хуже Озера.