Приключения маленького тракториста

Дом у Шугая стоял посреди деревни, как раз напротив бывшего правления, которое нынче переехало на центральную усадьбу. Бревенчатое, с летней горницей и светелкой, шугаевское жилище стало тем местом, куда влекло Алешку, где бы он ни находился. Сюда он забегал, когда шел в школу. «Никита Иванович, что после обеда делать будем?» После занятий он снова тут: «На тракторе будем работать или какие другие дела есть?» Здесь он проводил все время допоздна, то ремонтируя под навесом вместе с Шугаем его машину, то разбираясь в нарядах на завтрашний день. И если Алешка не был вершителем всех шугаевских дел, то во всяком случае знал их наперечет. Надо сказать, что в Серебрянке царило двоевластие: между бригадиром-полеводом, Фролом, и заведующей фермой, Фаей, шла вечная междоусобица. Обычно, когда распри доходили до прямых столкновений, они шли не за десять километров к председателю колхоза, а к Шугаю, видя в нем самого главного серебрянского хлебороба. И вот тогда на правах помощника и Алешка принимал участие в разборе конфликта.

— Никита Иванович, скажи ты мне, — горячился Фрол, наскакивая на заведующую фермой, — есть у этих животноводов сознание или нет? Колхозники они или нет?

— А у тебя есть сознание? — отвечала Фая. — Сам-то ты колхозник?

— А кто тебе сено с покосов возит? — потрясал кулаком Фрол. — Кто? Я! А кто все изгороди оправил, законопатил дыры на скотном? Кто?

— Я скажу! — кричала Фая. — Два дня на одной соломе коровушки сидят по чьей вине? Что, не верно? То-то!

— Что я, возчик? А Еремка третий день болен.

Обычно все споры, связанные с доставкой кормов, кончались тем, что Шугай мирил бригадиров и, если действительно какой-то возчик был болен или охромела какая-то там лошаденка, он ладил тракторные сани и вместе с Алешкой выезжал сразу за целым стогом.

На обратном пути Алешка спрашивал Шугая:

— Никита Иванович, а чего это Фрол с Фаей все спорят и спорят?

— Каждый сам себе голова — вот и спорят.

— Взяли бы да сделали Фрола старшим.

— Не идет.

— Ну Фаю.

— И она не соглашается.

— Иль лучше ругаться?

— Ругаться приятного мало, да зато, если дело не ладится, можно друг на дружку валить. Выходит, так для них удобней.

— Да ведь за привоз сена платить надо, Никита Иванович. — Алешке трудно было понять, зачем нанимать трактор, когда дешевле возить сено на лошадях.

На это Шугай неохотно отвечал, — «там как-нибудь сосчитаемся», либо отмалчивался. И Алешка знал почему. Шугаю не хотелось ни колхоз разорять, ни МТС обманывать. Он выбирал средний путь. Выставлял такую плату, что и колхозу было не разорительно, и МТС не в убыток. Страдал только сам Шугай.

В сумерках они загоняли трактор под навес и шли в дом вечерять. Жена Шугая, Марина, была с Украины; готовила она совсем не так, как бабушка Степанида, и Алешка всегда с удовольствием уплетал ее галушки и особенно борщ. После ужина они собирали за столом какую-нибудь динамку и допоздна вели разговор о тракторах, о всяких случаях, которые происходили в МТС, о колхозе.

Случалось, что по вечерам в дом Шугая приезжал председатель колхоза. Это был полный человек в коротком пальто и белых бурках. Следом за ним в дверях появлялись Фрол и Фая, и вчетвером они обсуждали всякие хозяйственные дела.

— Больше леса завози, — говорил Шугаю председатель колхоза. — В Серебрянке новый клуб должен быть? Обязательно! Людям надо помочь строиться? А как же… Бедность позади, в гору идем. Так что помогай, Никита Иванович…

Алешка мысленно отвечал за Шугая: сколько надо, завезем леса. На новую деревню хватит. И было обидно ему, когда вдруг в такие вечера вторгалась старая бабка. И что она вечно за него беспокоится, только мешает! Он слышит ее дробный стук в окно, а потом она сама появляется на пороге.

— Ты где, негодник, пропадаешь?

— Да я же, бабушка, сказал, что пойду к Никите Ивановичу.

— Мало ли что сказал. Ушел засветло, а теперь ночь. Пора и честь знать. Чего только добрые люди не гонят тебя!

— Он не озорной, бабушка Степанида. Он нам не мешает, — смеется Марина.

— Не мешает. Ишь, какая защитница нашлась! Кто его больше знает: ты или я? Собирайся домой.

— Пусть ночует, — предлагает Шугай.

— Бабушка, я уроки сделал, и сумка со мной. — Алешка хитрит. Ему хочется встать вместе с Шугаем, помочь ему завести трактор.

Старая Степанида уходит. Алешка очень доволен, что ему можно еще посидеть с Шугаем. А через час он уже засыпает на печке рядом с семилетним шугаевским старшаком. Засыпает совершенно счастливый, что он в доме Шугая, что Шугай его друг, а он, Алешка, его первый помощник.

Конфуз

По дороге из лесу у трактора лопнул натяжной винт гусеницы и Шугай свернул к парку в мастерские МТС. Деревья в парке были в белом инее, искрились на солнце светлые поляны, и березовая роща казалась издали огромным снежным холмом…

Починив гусеницу, Шугай вывел трактор на серебрянскую дорогу и, когда парк остался позади, спросил Алешку:

— На какой скорости едем?

— На третьей.

— Вон, видишь, горка? Что я должен делать на подъеме?

— Взять первую скорость.

— А ну попробуй сам. Спокойнее! Вот так!

Однажды в сумерки, когда они возвращались домой, Шугай сказал Алешке:

— Завтра сам поведешь трактор.

Накануне вечером Алешка отрабатывал запуск двигателя, включение скоростей, повороты и развороты. Он даже не пошел в школу. И все же, когда Шугай уступил ему свое место тракториста, он растерялся и, забравшись в кабинку, так неловко повернулся, что сел Шугаю на колени. Оказывается, садиться за руль тоже нужна привычка. Какую-то минуту Алешка помедлил и тронулся в путь. Пусть Шугай не думает, что его руки, сжимающие рычаги гусеничной машины, дрожат. Это на ходу вздрагивает трактор. И спокойней, спокойней, Алешка. Даже если что-нибудь сделаешь не так, — ничего не случится — ведь рядом Шугай. Нет, случится! И именно потому, что рядом Шугай. Увидит, что ты не умеешь ездить, и больше не пустит за руль. А трактор идет и идет, словно выстилая перед собою гусеницы. И хоть немного страшно, а хорошо на тракторе.

Алешке очень хотелось хоть одним глазком взглянуть на Шугая. Ну как, ничего идет машина? Но Алешка боялся. Что-нибудь в это время не так сделаешь и все пропало. Беги, беги, земля, под гусеницы, подминай под себя дорогу, тракторище-силища! И веди себя как полагается хорошей машине. Не глохни и не стучи, и чтобы без всяких капризов.

Но вот и скотный двор! Обходи, Алешка, кучу навоза, смотри, не задень бидоны, разворачивайся под груженый прицеп. Так, все в порядке! Выключай скорость! Тормоз! Уф, приехали! И еще не успел Алешка вылезти из кабинки, как Шугай сказал ему:

— Ступай домой!

— Разве что не так? — испуганно спросил Алешка.

— Ты погляди на себя, — улыбнулся тракторист.

— А что?

— Красный, что из бани. И, небось, вся рубашка мокрая.

— Мокрая! — сознался Алешка, только сейчас почувствовав под ватником прилипшую к телу рубашку. Но домой он не спешил.

— Никита Иванович, а здорово я у скотного развернулся? Эх, жалко, этой девчонки нет, а то бы я ей показал…

— Ты это про кого? — спросил Шугай.

— Да про директорову дочку, — ответил пренебрежительно Алешка.

— Запомнил…

— Выдала меня, а я все равно на тракторе.

— Напрасно сердишься. Права она была.

— Ябедница.

— А если бы ты сейчас увидел ее на нашем тракторе, как бы ты поступил?

— Так она же ничего не понимает в машине!

— Ты понимал? Ведь сломал тогда машину! Значит, самому можно, а другим нельзя?

Алешка не ответил. А потом, чтобы переменить разговор, сказал:

— Лето придет, мы с вами, Никита Иванович, попашем.

— Да уж сделай одолжение, подсоби… Что я без тебя буду делать?

— Думаете, не смогу?

— Ездить на тракторе — одно, а пахать — другое, — уже серьезно проговорил Шугай.