Тинко

— Да мне неловко, чтобы вы ради меня старались.

— Ловко, Шепелявая, чего там…

— А Шепелявая ничего не наколдует нам в картошку?

— С ума ты сошел! Не смей обижать Шепелявую! Знаешь, как бы я радовался, если б она была моей бабушкой!

— А ты хоть раз видел, чтобы Шепелявая что-нибудь заколдовала?

— Нет, не видел, да люди говорили.

— А ты не знаешь разве, что люди говорят про нас «головорезы»?

— Да, говорят.

— Во, гляди, толстый какой! Он уже три листочка съел.

— Ты место это пометь — нам вокруг все как следует обыскать надо. — И большой Шурихт опускает толстого жука в стеклянную банку с водой: плюх!

Мы переходим на большие картофельные поля Лысого черта.

— Фриц Кимпель небось сидит себе дома, в носу ковыряет, а мы тут потей за него! — сердится большой Шурихт.

— Они с Белым Клаушке в лес пошли, — говорит кто-то. — Вот умники — в лесу картофельных жуков ищут!

— Эй, гляди, Лысый черт идет!

— Это он нам водку несет за то, что мы тут у него жуков собираем.

Водки Лысый черт не принес. Он пришел прогнать нас:

— Это еще что такое! Налетели как готтентоты какие, всю картошку потоптали! Кто вас послал? Говорите, кто?

— Бургомистр Кальдауне нас послал. И это обязательно — жуков собирать, — говорю я.

Лысый черт таращит на меня глаза, будто я диковинка какая:

— Ты чей? Не Краске, нет?

— Краске, а еще я заместитель пионервожатого.

— Передай своему деду, чтоб он зашел ко мне. Я ему тут одну вещь обещал. Плетку ему хочу взаймы дать.

Вечером мы сдаем наши трофеи бургомистру Кальдауне: и жуков и личинок.

— Хорошо поработали, ребятки, а теперь и закусить надо, — говорит он и достает фунтик с конфетами из шкафа для бумаг.

А мы-то даже не знаем, кто у нас сколько жуков нашел.

— Завтра вы уж подсчитывайте, не забудьте. За каждого жука положено десять, за личинку — пять леденцов.

— А нельзя вскладчину? Все ведь собирали, всем и выдайте леденцов, и Шепелявой тоже, — говорю я.

— Какая тебе тут еще складчина! — отвечает бургомистр. — Хорош пионервожатый!

Большой Шурихт дает мне пинка в бок:

— Это же уравниловка!

Вечером я засыпаю, и перед глазами у меня встает картофельное поле. Большое-большое картофельное поле. Потом у меня в руках оказывается стеклянная банка с жуками. В ней так много жуков, что я боюсь, как бы она не лопнула. Крышка так ходуном и ходит. А один жук даже голову высунул. Он делается все больше и больше и ползет прямо на меня. Вон и нос у него! Настоящий нос картошкой. И вдруг жук начинает говорить.

«Тинко, — мямлит он, будто рот у него набит картошкой, — ты теперь король всех пионеров и все такое прочее…»

«И совсем я не король! Я только заместитель пионервожатого».

«Всемогущий Тинко! — бубнит жук. — Сжалься над нами. Хоть один день дай нам передохнуть. Мы только снесем два-три яичка и улетим. Не сердись на нас».

«А нам как раз и не надо, чтобы вы тут свои яйца оставляли».

Жук достает из-под крылышка маковый лепесток и ревет, уткнувшись в него носом.

«Ну и реви, сколько тебе влезет! Меня это ничуть не трогает. Я ответственный работник, я знаю, за что отвечаю».

Внезапно жук исчезает, и вместо него появляется ухмыляющаяся физиономия Фимпеля-Тилимпеля…

На поля Лысого черта мы больше не пойдем. Бургомистр Кальдауне потребовал, чтобы тот сам нанял людей, которые обирали бы у него жука. Лысый черт согласился. Закон есть закон. Не будет же Лысый черт возражать против законов! Он наймет людей, и пусть себе ищут, хотя почти точно известно, что на его поля такие твари не садятся. Потом Лысый черт позвал Фимпеля-Тилимпеля и велел ему вместе с Фрицем и Белым Клаушке собирать картофельного жука.

Следующее на очереди поле самого бургомистра. Тут уж мы стараемся вовсю и переворачиваем чуть не каждый листочек. Пусть бургомистр не жалуется на нас. Глянь, а ведь и у бургомистра нам попадаются личинки…

Поле Кальдауне лежит рядом с полями Кимпеля. К нам подходит Белый Клаушке:

— Можно мне с вами обирать жука?

— Ты что, телеграмму от кого получил? Мы за тобой не посылали, — отвечает ему большой Шурихт.

— Сколько вам леденцов за одного жука дают?

— Сперва поработай, а потом будем барыши подсчитывать.

Белый Клаушке принимается искать вместе с нами и на одном листке находит сразу десять жуков.

— Как же они здесь всю ботву не сожрали? — удивляется большой Шурихт.

— Да они… только что прилетели, — оправдывается Белый Клаушке, но что-то запинается. — Я их чуть ли не в воздухе поймал…

— Подумать только! Вот ведь какие жуки! Неужто они прямо с неба на тебя свалились?

— Значит, ты сразу сто леденцов заработал, Белый Клаушке.

Белый Клаушке хлопает себя по животу и говорит:

— А теперь мне надо опять идти искать у Кимпеля. Я у них нанялся.

— Пионеры не нанимаются.

— Где это сказано? Такого пионерского закона и нет вовсе. Да ты пионерских законов не знаешь, глупый Краске!

— Ну его! Пусть идет! — говорит большой Шурихт и зажимает мне рот. — Мы вот возьмем и все про него расскажем.

Близится полдень. Снова к нам подходит Белый Клаушке:

— Я опять тут немножко поищу.

Большой Шурихт быстро поворачивается и идет прямо на Белого Клаушке:

— Выворачивай карманы!

Белый Клаушке отступает:

— Кто у вас тут главный? Ты или Краске?

— Выворачивай карманы!

— Я тебе не подчиняюсь! — кричит Белый Клаушке и скачет прямо по грядкам прочь от нас.

— Понял? Это он нам опять хотел жуков подбросить. — Большой Шурихт сжимает кулаки. — Ты это дело обязательно должен поставить на совете дружины!

Глава двадцать четвертая

Когда небо синее или серое в яблоках, по нему проплывают то солнце, то луна. А когда оно совсем серое, солнце и луна плывут за серой пеленой, и их не видно. Солнце делает дни, луна — ночь. Дождик и снег делают зиму и лето.

Люди борются со временем. Одному оно кажется чересчур длинным — ему хочется отрезать от него кусочек. Другому — слишком коротким — он к каждому дню готов пришить вершок. Но нет на свете таких ножниц, чтобы укоротить время, и нет таких ниток, чтобы подшить ему кусок. А где припрятано то время, которое еще будет, и в каком клубке хранится время, которое уже прошло? А на звездах есть время? Или оно только у нас, на земле? Когда на небе нет звезд, значит, у них нет времени нам сиять?

А ты видел, бабушка стала совсем маленькой? Нет, не видел. Я же теперь не бываю у нее, и она у меня не бывает — вот мы и не видимся. Про дедушку тоже нельзя сказать, чтобы он вырос. Он ходит пригнувшись, будто весь свет вот-вот набросится на него. Но никому на свете нет дела до него. Дедушка — как старый пень, что торчит посреди дороги: все стараются его объехать. А рубить его тоже не стоит — гнилой он, на дрова не годится. Труха одна, только что не земля. Это время доконало его.