Я - Янис

Глория смотрела прямо перед собой с застывшим лицом.

— Я лежала, пока не стемнело, потом прокралась к нашей стоянке. Зашла в повозку, в которой жила всю жизнь. Легла в свою постель и стала просить Бога, чтобы они вернулись. Я думала, что если уснуть и потом проснуться, то все будет как обычно.

7. «Цирк Варьете»

Но когда она проснулась, ничего не изменилось. Ее семья не вернулась. Три дня Глория оставалась на разоренной стоянке. На третью ночь пришли пьяные люди, забрали вещи из повозок и подожгли остальное. И убили верблюда.

— Они хотели мяса, — сказала Глория. — В то время все голодали.

Глория убежала в лес. Она успела захватить только узелок с одеждой и еще фотографии, которые теперь показывала мне.

Я не знала, что сказать ей в ответ. Поэтому молчала.

— О таком обычно не говорят… — она положила руку на спину коту, совсем рядом с моей рукой.

— Господин Аль ничего не рассказывал о том, откуда пришел. Просто запрыгнул ко мне через окно, — продолжала она. — Может, оно и к лучшему. Знать друг о друге как можно меньше.

— Но о друзьях хочется узнавать больше и больше, — сказала я. — Моим маме с папой тоже пришлось бежать. Иначе папу посадили бы в тюрьму.

Она посмотрела на меня, и глаза у нее заблестели — может быть, от слез.

— Знаешь что, Янис? Когда-нибудь мы с тобой пойдем в настоящий, очень хороший парк развлечений. Там будет карусель и лошади с золотыми гривами — вот бы отвести тебя в такое место! Тиволи в Копенгагене — ты там была?

— Нет. Мне, наверное, пора, — сказала я. — Который час?

— Что скажешь, господин Аль? — спросила она у кота. — Который час, по-твоему?

Кот зевнул.

Тогда я заметила, что в доме не слышно тиканья. Часов не было ни на стене, ни на шкафу. И на руке у Глории не было.

— Не люблю часы, — сказала она. — Но дрозды только что запели, значит, скоро семь.

— Ой, тогда мне пора домой.

— Не забудь перчатки!

Она протянула мне перчатки. Я подняла голову и подумала, что это самая высокая женщина из всех, кого я видела. Интересно, умеет ли она до сих пор ходить по канату, как раньше.

— У тебя есть велосипед, да? — сказала она, когда я подошла к входной двери.

— Да, — ответила я.

— А трюки знаешь?

— Не очень-то.

— Пойдем, — она стала натягивать пальто.

— Сейчас?

— Сейчас.

Я боялась, что во дворе будет народ. Не то чтобы я стыдилась Глории, но появляться с ней на людях совсем не хотелось.

Она встала на лестнице. Ей было, как будто, холодно. Для разогрева я сделала несколько кругов среди луж. Когда я проезжала мимо нее, она махала рукой.

И я начала: прибавила скорость, поднялась на заднее колесо и проехала метров пять, а потом снова опустила переднее. А потом попробовала один трюк, который у меня не очень хорошо получается. Прыгать на заднем колесе вперед маленькими скачками. И самое трудное — развернуться в другую сторону и прыгать обратно, ни разу не опустив переднее колесо.

Я не заметила Адидаса и его придурковатых горилл, которые стояли у соседнего подъезда. Увидела, только когда Глория перестала хлопать и я попробовала проехаться по узкой доске, перекинутой через самую большую лужу. Это было трудно, и не успела я доехать до конца, как Глория ушла — наверное, сильно замерзла, не знаю. Может быть, она ждала трюков поинтереснее.

Тогда Адидас и подослал ту гориллу, что побольше, — Али. Он ухватился за багажник, и я чуть не шлепнулась в воду.

—  Отпусти, обезьяна вонючая! — заорала я.

— Адидас хочет с тобой поговорить, — буркнула горилла.

— Передай, что я с ним разговаривать не хочу!

Но он не отпускал багажник.

Я поняла, что деваться некуда. Пришлось идти.

— Здорово, — ухмыльнулся Адидас. — В цирк пойдешь работать?

— Посмотрим, — ответила я.

— А старуха твоя — что она говорит?

— Какая старуха?

— С которой ты на свидания ходишь.

Я попыталась вырваться вместе с велосипедом, но ничего не вышло.

— Как звать-то старуху?

— Не знаю.

— И что ты там делаешь?

— Ничего.

Горилла ухмыльнулась еще шире.

— Она тебе вещи дарит? — прокашлялся тот, что поменьше. Зеббе или как там его. Большая горилла Али хрюкнул:

— Ты ей нравишься, видно. Что она тебе дает?

— Морс, — ответила я.

— Но у нее ж еще что-нибудь есть? — Адидас пнул переднее колесо моего велосипеда. Это мне не понравилось — переднее колесо, если погнется, исправить трудно.

—  Отпусти велосипед! — крикнула я. — У нее есть только злобный кот!

— Не ври, — хрюкнул Али.

— Через несколько дней покажешь, что она тебе подарила, — прошипел Адидас. — Поняла?

— Она мне морс дает, вот и все, я же сказала!

— Ну и ведьма! Тогда сама бери. Кольцо с бриллиантом. Или что угодно. Окей?

— Плохо слышишь? — заорала я. — У нее ничего нет!

Если бы не старшая сестра Линуса, после которой Зак воняет духами, все закончилось бы хуже. Адидас, прямо скажем, чувством юмора не славится.

— Вы чего пристаете к мелким? — крикнула сестра Линуса, дернув поводок. Пес чуть не потерял равновесие — в ту секунду он стоял на трех лапах и мочился на дерево.

— Отвянь! — гаркнули адидасовы гориллы. Один рывок — и мне, наконец, удалось освободить велик. Я, как бешеная, понеслась к своему дому. Мне повезло: дверь подъезда открылась прямо передо мной, какой-то ребенок выходил на улицу. Я, наверное, его чуть с ног не сбила. Не успела дверь захлопнуться, как я уже поднималась в лифте на второй этаж. Со скоростью света. Глории бы этот номер понравился. Но главное, что я спаслась. Велосипед отлично вписался на балконе. Но осталось еще кое-что. Мама. Она прислонилась к косяку у входа в кухню, виду нее был сердитый.

— Что дают? — спросила я, изображая самую солнечную улыбку. Мама любит солнце, в этой стране ей всегда холодно, как она говорит.

— Мы уже поели. Где ты была?

— Гуляла здесь, недалеко, — ответила я.

Зак сидел за столом и мрачно жевал.

— Вся ругань мне досталась! — прошипел он, пока мама накладывала мне спагетти и мясной соус.

Что еще рассказать про этот день? Перед сном я лежала и думала. О цирке, который был у родителей Глории. Куда солдаты увели ее маму и папу? Моя мама рассказывала, что случилось с ее братьями. Их отправили в какой-то лагерь, там они были несколько месяцев. Потому что не хотели сражаться против собственного народа. Это было далеко. В той стране, где родились мама и папа. Но я шведка… или как сказать. То есть, я родилась здесь.

— Зак, — я решила проверить, не спит ли он.

— М-м, — наверное, почти уснул.

— Почему солдаты отправляют людей в лагерь?

— Ты о ком?

— О солдатах. Зачем они это делают?

— Потому что им приказывают… Хватит спрашивать!

— Кто приказывает?

— Не знаю. Правительство или самый главный в стране, или, может, начальник полиции.

— Это где угодно может случиться?

— Нет. Здесь не может.

— Точно?

— Да, точно. Я думаю.

— Расскажи, где ты родился. Как там было?

— На кровати… белая простыня… немного крови… мать лежала и стонала, потому что я был такой большо-ой…

— А потом?

— Хлюп! Я и выскочил.

— Ясное дело, но…

—  Вот дурочка!И ты поверила? Никто не помнит, как родился!

— А маму с папой отправили бы в тюрьму, если бы они не бежали сюда?

— Ты слишком много спрашиваешь, хватит уже.

Я слышала, как Зак протяжно зевает в кровати под моей.

— Хорошо, что ты нашла мои перчатки, — пробормотал он. — Без них и мотоцикл заводить нет смысла. А мотоцикл я раздобуду, ты знаешь. Когда мне исполнится шестнадцать. А когда исполнится восемнадцать, поменяю на настоящий «ХД». И уеду.