Пограничное лето

Сразу же, как только увидел возвращающихся приятелей, лосенок резво вскочил на ноги и побежал к воротам. Пока часовой не спеша открывал замки на воротах, лосенок стоял возле него и нетерпеливо перебирал ногами. И старался, конечно, не зря: сразу же получил два куска сахару. Но этого ему показалось мало. Он тыкал Костю своей бархатной теплой мордой и дышал ему в ухо шумно и нетерпеливо. Костя не вытерпел, дал ему еще кусочек и предупредил:

— Больше можешь не приставать. Хватит. Еще захвораешь сахарной болезнью.

Но эта болезнь, должно быть, не очень-то пугала лосенка, и он продолжал приставать. И даже тогда, когда ребята уселись к ефрейтору Постникову в телегу, он не захотел отставать от них и побежал рядом с лошадью — совсем как жеребенок. Бежал и оглядывался, как будто хотел удостовериться: а на месте ли хозяева сахара?

Костя взял с собой три кусочка, остальной запас оставил дома.

Они ехали по той самой дороге, по которой бегали сегодня утром на речку. Ехали к тем самым четырем домикам, которые стояли на территории уже другого, капиталистического, государства. Миновали тропинку, которая вела к тихому речному заливчику-купальне.

А телега катилась все дальше. Ефрейтор Постников беззаботно насвистывал что-то веселое, не натягивал вожжей, чтобы остановить или повернуть в сторону лошадь, — как будто ехал в гости к кому-то, проживающему в одном из этих четырех домов.

И Косте уже не верилось, что там заграница.

Оттуда доносились в точности такие же звуки, какие слышал Костя в деревне на даче: кто-то неторопливо тюкал топором, где-то сонно похрюкивала свинья. Возле конуры лохматая и крупная черно-белая собака позвякивала цепью. Деловито ходили по двору белые куры и с сосредоточенным видом разыскивали что-то на земле. Возле них строевым шагом маршировал важный, а в общем-то, обыкновенный петух. Да все тут было обыкновенным, как в самой обыкновенной деревне.

Вот сошел с крыльца в незагороженный двор пожилой мужчина в светлой рубашке и темной жилетке. Вслед за ним выбежала рыхлая и тоже пожилая женщина и стала говорить что-то ругательное на непонятном языке. Мужчина не отвечал ей, а только досадливо отмахивался, даже не оборачиваясь в сторону женщины.

— Второй день пилит мужика. Вчера он веселенький прикатил, — с усмешкой сообщил ефрейтор Постников. — И за границей некоторые мужики тоже любят наступать на пробку… Ух, и влетело ему вчера! Так и надо: вредный старик; сейчас пойдет зло срывать на работниках.

Постников натянул вожжу, лошадь послушно свернула направо и пошла по скошенной траве.

Наругавшись досыта, женщина скрылась в доме. Старик подошел к хлеву и стал выкрикивать в раскрытые ворота что-то бранчливое; не ошибся-таки Постников, старик действительно срывал зло. Из хлева вышли два молодых парня в серых помятых шляпах и с навозными вилами в руках. Парни покорно выслушивали хозяйскую брань.

— Это сыновья? — спросил Костя.

Постников махнул рукой:

— Какие там сыновья — батраки!

— Батраки? После Октябрьской революции?

— Так это у нас не стало. А у них же капитализм.

— Как же они терпят? — возмутился Костя. — Вон какие здоровые! Взяли бы да двинули в ухо этому богачу, чтоб не ругался!

— Чудак ты, парень! А он возьмет да и шугнет их с работы. Это же капитализм! — рассмеялся Постников. — У них же другие законы, вроде как в волчьей стае, — кто сильнее, тот и горло грызет ближнему. Ясно?

— Ничего не ясно! — запальчиво возразил Костя. — Неужели эти батраки не догадываются — надо же скинуть со своей шеи разных там богачей и кулаков и жить по-человечески, как у нас живут.

— Наверно, тебя ждут, чтобы пришел да растолковал.

— И приду!

— Придешь? Это уже будет пограничный конфликт и вмешательство во внутренние дела другого государства. А за это, брат, строго наказывают! — Постников дружелюбно потрепал Костю по плечу. — Ничего, батраки скоро сами догадаются что к чему и почему.

Старые окопы

Луг пересекала узкая — в три доски — деревянная дорожка. Строго прямая, она тянулась с севера на юг, утопая в густой траве. По ту сторону дорожки трава была высокой — по грудь Косте, легкий ветер гонял по ней зеленые шелковистые волны. По эту сторону дорожки часть луга была выкошена, и тут вместо травы торчала из земли жесткая светло-зеленая щетина.

На этой щетине и остановил Постников лошадь — метрах в четырех-пяти от дощатого настила. Он распряг лошадь, отвел ее в сторону, привязал на длинной веревке к стволу засохшей яблони.

Костю удивило это. Проще бы спутать лошадь — и пусть она прыгает, куда ей захочется. Так делают в деревне, куда Костя каждое лето ездит на дачу. Об этом он сказал Постникову. Тот усмехнулся:

— И ускакала бы она на ту сторону дозорной тропы. Видишь, какая там трава? А в четырех метрах уже земля другого государства. И вот тебе готовый пограничный конфликт, и пришлось бы нашу неразумную лошадку выручать чуть ли не с помощью Министерства иностранных дел. К чему такая международная канитель?

— Из-за лошади?

— За нарушение государственной границы.

— А где же она, эта граница?

— В четырех метрах от дозорной тропы.

— А почему ее не видно?

— Ты что думаешь, граница какой-нибудь краской на земле намалевана, вроде как на карте?.. Саня! — вдруг крикнул Постников. — Ты же не новичок. Не видишь разве, куда лосенок направился?

Лосенок направлялся к дозорной тропе. Санька негромко свистнул, лосенок оглянулся и подбежал к нему. Вытянул губы — клянчил сахару.

— Вот что, ребята, — сказал Постников. — Пока я кошу траву, идите-ка вы к лошади, присмотрите за ней, да и лосенка прихватите, а то будет тут путаться — еще нечаянно под косу попадет.

Костя дал лосенку кусочек сахару, и зверь пошел за ними.

Граница оказалась совсем не такой, какой представлялась она Косте. Самая обыкновенная земля, и растет на ней самая обыкновенная трава, стоят самые обыкновенные дома. Только люди возле этих домов разговаривают на непонятном языке… Хоть бы тут забор какой построили, что ли. Для обозначения. А так — земля и земля, и нет никакой на ней границы, и можно свободно перебежать на ту сторону.

Костя сказал об этом Саньке.

— Чудак ты, Костя! Это только так кажется, — рассмеялся Санька. — А часовые на вышках? А секреты и дозоры? Они, думаешь, спят или мух считают? Да и потом, ведь чтобы попасть сюда, надо пройти через двое ворот. Иначе никак не попадешь. Вот только он с матерью перемахнул, — Санька кивнул в сторону лосенку. — Да и то застрял, запутался в заграждениях.

Они стояли возле старой засохшей яблони. Когда-то здесь был хутор. Теперь на его месте виднелся полуразрушенный каменный фундамент, посередине которого уродливым пугалом торчала рыжая кирпичная печь с черной трубой. Теперь вот там, где когда-то было человеческое жилье, хозяйничала жгучая крапива, раскинули свои широкие листья могучие лопухи. Даже на черной макушке трубы прилепилась какая-то цепкая зелень.

— Пойдем, я тебе покажу, где мы с Ленкой немецкий пулемет нашли.

И Санька повел Костю по извилистой канаве, опоясавшей фундамент. Это были старые окопы. Они теперь оплыли и затянулись зеленью. Петляя, окопы вели к бугоркам на пологой высотке, видневшейся невдалеке. Лосенок, покачивая головой, шагал за ребятами, как исполнительный адъютант.

Эти зеленые бугорки на пологой высотке когда-то были созданы человеческими руками. Санька сказал, что это дзоты. Под земляными шапками еще уцелели накаты из толстых бревен, внутри на стенках кое-где сохранились полуистлевшие доски. Внутри было темно, влажно и стоял кислый запах гниющего дерева.

Костя посмотрел в узкую щель амбразуры, заросшей травой, и увидел ефрейтора Постникова, проворно махавшего косой, увидел домики, стоявшие по ту сторону границы. Вот, наверно, по этому полю бежали в атаку фашисты, и отсюда пограничники поливали врага пулеметным огнем. И Костина фантазия начала рисовать картину боя. Он отчетливо слышал скороговорку пулеметов и автоматов, оглушительные разрывы снарядов.