Лорс рисует афишу

Лорс вздрогнул от частого грохота каблучков. Это вскочила на стол, заплясала маленькая, полная Капа, истошно припевая:

«Дурацкая частушка. Про меня, что ли?» И Лорс на всякий случай выскочил, но продолжал прислушиваться.

У Капы был бархатный голос, однако она нарочно делала его истошным и грубым, когда запела:

Капа умолкла, как только раздался звонкий, грудной голос девушки с косами:

— Ну уж такое ни к чему. Обидится новичок.

«Точно, про меня. В первый же день я стал героем фольклора», — подумал Лорс, спасаясь в кабинет директора.

— Лорс, вы здесь? — раздался в дверях взволнованный голос директора. — Товарищ из райисполкома идет. Лично к вам. Пупыня, быстро лампу! Любую из зала. Две тащи!.. Нос вытри… У-у, некультурный! Прошу, прошу, пожалуйте сюда, Керим Саидович, ваш друг здесь. В творческом уединении…

— Где же он? — пробасил чей-то знакомый голос. — Ах, чтоб ты пропал, Лорс! Я сидел на заседании райисполкома — и вдруг ты мелькнул за окном. Уже три часа тебя по всему селу ищу!

…В лучах двух ламп, которые внес Пупыня, в сиянии его пожарной каски Лорс увидел толстого и представительного товарища из райисполкома — друга детства, однокашника Керима.

Эдип деликатно вышел, вытолкнув Пупыню.

Лорс и Керим, закурив, молча переглядывались, оба удивленные и обрадованные такой нежданной встречей.

Заупокойная месса

В школе они всегда тянулись друг к другу, но никогда у них не прекращалось скрытое соперничество, помнил Лорс.

Пожалуй, Керим был добродушнее Лорса. Этот толстяк был слишком ленив, чтобы принимать что-нибудь чересчур всерьез. Вот и сейчас он не задавался.

— Я здесь мелкая шишка! — пренебрежительно хмыкнул он, зевая и жмурясь от огня лампы. — Заведующий общим отделом райисполкома. Писарь. Но все-таки шишка! А твои заметочки я в газете читал. Где ты научился так строчить? Хм… журналист… Здорово! Наши знаешь как боятся вас, газетчиков! А я вот — районщик… — Брезгливо оглядев мрачную, захламленную комнату, он опять хмыкнул: — «Кабинет директора»… Ты приехал, чтоб пропесочить в газете эту шарашкину контору? Наши же тебе спасибо скажут. И нас пропесочь за Дом культуры, и министерство, которое засылает сюда шаромыжников вроде этого пьянчужки Эдипа. Вот где каменный век культпросветработы! Я бывал в других районах, но такого, как у нас, нигде не увидишь. Взорвать бы этот сарай!

Прислушавшись к шуму зала, он с завистью сказал:

— А весело живут эти бездельники — клубные работники. Все время с музыкой! Пойдем станцуем? А потом ко мне — вспоминать школу! Расскажешь, куда разбрелись наши ребята…

Лорс танцевать отказался, он даже не вышел в зал, где все взоры были бы обращены на него, новичка. А толстый, приметный Керим — районный работник! — держался в зале как ни в чем не бывало. Улыбался он, улыбались ему. Танцевал он неуклюже, но это его ничуть не смущало.

Вернувшись с Лорсом в кабинет, он объявил, что прямо-таки хорошенькие девчонки в зале попадаются, — и где это они днем прячутся? Наконец Керим потребовал:

— Пошли отсюда. Ночуешь у меня. На сколько дней у тебя командировка?

— Я же сейчас на работе! — рассмеялся Лорс. — Я работаю здесь, в Доме культуры.

…Лорсу пришлось долго втолковывать Кериму, что он не шутит. Керим все равно не верил. Зазвав всполошенного Эдипа, он кричал на него, твердил, что Лорс никогда не будет работать с такими выжигами и чечеточниками.

— Позвольте, позвольте… — обиделся Эдип и начал с пафосом: — Мы с вашим другом являемся полпредами культуры на селе… Полпредами!

Керим бесцеремонно выставил Эдипа за дверь, припер Лорса к стене животом и в отчаянии спросил:

— Зачем ты это сделал? Чего ты хочешь? Чего ты добиваешься в жизни?

— Рано мне еще давать интервью. Но и ты не смог бы ответить на такие вопросы!

— Я? Могу! У меня все ясно. Я просто… живу. Честно делаю свое дело. Учусь заочно в институте. Читаю интересные книжки. Полюблю — женюсь, на радость своим родителям. Не делаю людям пакостей и стараюсь, чтобы мне их не делали. Мечтаю продвинуться в город, но совсем не из-за карьеры. А ты, осел, зачем сбежал оттуда в это захолустье? Ведь засосет тебя это клубное болото, задохнешься! Ну хорошо, давай я тебя устрою. Ну статистиком, ну каким-нибудь чиновником. Или завскладом, если у тебя есть такая жилка.

«Вот кто мог бы меня в два счета устроить в любой колхоз!» — подумал Лорс. Но он не захотел бы протекции даже от родного дяди.

— Слушай, оставь меня в покое, — ответил Лорс Кериму, потому что ему больше нечего было сказать после своей капитуляции. — Я всю жизнь мечтал о клубной работе. Ты всего-навсего райписарь, а я теперь — полпред! Звучит?

— Да-а, догадываюсь: понаставил ты себе, наверное, всяких мудреных вопросов, — Керим ухмыльнулся, — о жизни, о своем предназначении. А теперь вертишься, шаришь кругом: где ответы? Их и великие люди не находили! Между прочим, ты и в школе слыл не очень-то нормальным…

— Великим людям было легче, чем нам с тобой, — сказал Лорс, швырнув окурок. — Они умели отделываться афоризмами вроде такого: отсутствие ответов все же лучше, чем отсутствие вопросов.

— Дочитался! — Керим встал и пошел к дверям, зацепив животом директорский стол. — Ну погибай. Хорони себя под звуки колхозного тустепа и какой-нибудь там летки-енки!

Лорс скорбно и мерно произнес сам себе надгробную эпитафию:

— Заупокойная месса состоялась в сельском храме культуры. Прощальную речь от имени районного руководства произнес близкий друг усопшего…

— Деньги хоть есть у тебя? — перебил Керим. — На, возьми. Затейники всегда некормленные. Вернешь, когда начнешь давать интервью прессе в качестве великого избача!

Грустно стало Лорсу после ухода Керима. Но появился Эдип и поучительным тоном сказал:

— Коллега, запомните: культработник на глазах у массы всегда должен быть бодрым и веселым, даже если у него из глаз текут невидимые слезы. Для поднятия настроения мы отметим ваше вступление на должность. Надо поддерживать среди актива культурные традиции!

Лорс наотрез отказался. Тогда Эдип провел торжественную пятиминутную церемонию передачи массовику дел. Были переданы: 1. Тощая папка с листочком плана работы и какими-то инструкциями. 2. Принадлежности для игры в «почту». 3. Повязка «Дежурный» и 4. Ремень для игры в «третьего лишнего».

Вручая широкий, залоснившийся ремень, Эдип величаво встал, откинул волосы и произнес:

— Возьмите этот культинвентарь, мой юный друг, но помните: кому много дано — с того много и спросится!

…Табличку «Директор» на дверях кабинета перевернули, и она теперь обозначала: «Не входить, идет репетиция». Лорс, устроившись в самом темном уголке фойе, прислушивался — что же там за «репетиция»? Из-за дверей доносился страстный баритон Эдипа:

— Меня в Средней Азии, в Мирзачуле, клубная молодежь на руках носила. Каждый вечер! Сам председатель исполкома мне не раз говорил: «Ох, Эдип, по-хорошему тебе от нас не уйти!» Потому что я там был нужен. Поймите, я в первую очередь артист и только потом администратор! Я — артист! — Голос директора становился все громче. — Я плакать хочу, когда вижу, как телевизор закабалил современную молодежь! — кричал за дверью Эдип. — Силой живого искусства я хочу оторвать ее от мертвого голубого экрана!

— Спой нам «Кабачок», Эдип! — хором пожелали бывшие директора.

— Могу. Я сейчас в настрое, друзья!