Энси - Хозяин Времени (ЛП)

Судьба, тем не менее, собиралась сделать несколько причудливых финтов. Я даже не подозревал, что такая мелочь, как графин воды со льдом, может изменить жизнь человека, а листок обыкновенной бумаги — течение неизлечимой болезни.

3. Как «нейротоксин» стал моим любимым словом

Пульмонарная моноксическая системия. Очень редкое заболевание. Совершенно неизлечимое. Упрощенно: у больного человека кислород вместо того, чтобы превратиться в углекислый газ, превращается в угарный — то самое вещество, что выделяется из выхлопной трубы автомобиля и способно убить тебя, если им как следует надышаться. Другими словами, когда у тебя пульмонарная моноксическая системия, твое собственное тело не контролирует выброс угарного газа и ты в конце концов отравляешься тем самым воздухом, которым дышишь. Уж лучше упасть с гигантского воздухоплавающего енота.

Когда ты узнаешь, что кто-то из твоего окружения страдает такой жуткой хворью, твоя реакция может проявиться по-разному, в зависимости от того, что ты за человек. Есть три основных личностных типа.

Тип первый: «Я этого не слышал». Люди подобного склада продолжают жить дальше, притворяясь, что ничего страшного не случилось. Они будут спокойно посиживать в Старбаксе даже во время инопланетного вторжения, обсуждая, какой из заменителей сахара лучше. Среди твоих знакомых, конечно же, есть такие. У нас всех есть.

Тип второй: «Это случилось не в моем воздушном пространстве». Такие люди думают, что все на свете так или иначе заразно, и начинают принимать антибиотики, когда их компьютер подхватывает вирус. Они постараются всеми способами избегать смертельно больного человека, а потом посетуют: «Жаль, что нам не довелось провести с ним больше времени» — когда тот уже переехал в деревянную квартиру размером два на полтора.

Тип третий: «Я наведу в этом деле порядок». Люди такого склада вопреки всякой логике верят, что голыми руками могут изменить течение великих рек, даже не умея толком плавать, из-за чего они в конце предприятия частенько оказываются на дне.

Я происхожу из семьи таких вот утопленников.

Должно быть, это наша фамильная традиция: несмотря на неспособность даже произнести название Гуннаровой болезни, я свято верил, что в моих силах помочь ему протянуть подольше, хоть и не понятно как. К утру понедельника, до начала уроков, я твердо решил сделать для Гуннара нечто Значительное. Я не имел понятия, что это будет, знал только, что Значительное. И помните: я пока еще не познакомился с Кирстен, и, значит, в моих намерениях не было ни малейшей корысти. Я был тогда, что называется, альтруистом, то есть человеком, совершающим добрые дела просто так, без всякой разумной причины. А для меня совершать что-либо без всякой разумной причины — это образ жизни.

Я понимал, что разбираться со всем этим мне придется самостоятельно. Во всяком случае, просить помощи у семьи я не собирался. Разговаривать на эту тему с папой было бесполезно: всю его ментальную стенку, на которую люди обычно прилепляют стикеры «сделать незамедлительно», занимали ресторанные дела. Маме тоже не расскажешь, потому что ее лицо тотчас же примет страдальческое выражение и она начнет приставать ко мне с просьбами помолиться за Гуннара. Нет, я ничего не имею против молитвы, но с этим делом надо поосторожнее. Я помолюсь за него, но не раньше чем он будет на смертном одре; потому как в моих глазах молитва — это что-то вроде попытки выиграть Оскар. Высунься слишком рано — и к моменту номинации о тебе все позабудут.

Я подумывал рассказать Фрэнки или Кристине, но от Фрэнки толку никакого — он тут же начнет распространяться обо всех своих умерших знакомых, так что мое дело покажется нестоящим пустяком. А Кристина... Рассказать ей о настоящей беде — это вам не пугать ее байкой про то, что наш подвал замуровали наглухо, потому что в нем завелись зомби. И к тому же — ну кто обращается за советом к младшей сестре? Правда, в Кристине есть что-то эдакое спиритуалистическое, это я признаю. В последнее время я несколько раз заставал сестру в ее комнате в позе лотоса при попытке левитировать. Она как-то читала о гималайских монахах, которые, бесконечно повторяя специальные мантры, могут воспарить в воздух. Я человек непредвзятый, но все же сказал Кристине, что ее «Я Хочуто Левитато» больше смахивает на что-то из Гарри Поттера, чем на гималайскую мантру.

Нет уж, лучше пусть пока моя семья ничего не знает о болезни Гуннара.

Зато скрыть что-либо в нашей школе — дело невозможное. То ли Хови, то ли Айра слышали слова Гуннара у Эмпайр-стейт, а может, сам Гуннар доверился еще некоторым избранным. Как бы там ни было, в понедельник вся школа гудела о том, что ему недолго осталось.

В тот день на английском нам предстояло записаться в группы дополнительного чтения по Джону Стейнбеку. Похоже, программная «О мышах и людях» служила лишь прологом к целой куче других книг. Я опоздал на несколько минут, поэтому все короткие книжки типа «Рыжего пони» уже разобрали, и остались только монстры вроде «Гроздьев гнева» или «К востоку от Эдема».

Мы с Гуннаром ходили на английский вместе. Он записался в группу «Гроздьев гнева». Группа «Консервного ряда» состояла из Уэнделла Тиггора и его тиггороидов — так мы называли всю человеческую моль, что вилась вокруг его тусклой лампочки. Я взял себе за правило никогда не вступать ни в какие сообщества, где я вдруг оказался бы самым умным, поэтому записался в группу «Гроздьев гнева», молясь в душе, чтобы глубина этой книги была меньше ее объема. Если я не извлеку из этого проекта никакой другой пользы, то мне хотя бы представлялся случай узнать Гуннара получше и выяснить, что же такое Значительное можно для него сделать.

На перемене он подошел ко мне.

— Вижу, ты тоже в группе по «Гроздьям гнева», — сказал он. — Может, придешь к нам после школы? У меня есть фильм на DVD.

Момент для своего предложения он выбрал самый неподходящий — в это время мимо проходила наша учительница английского, миссис Кейси.

— Это мошенничество, мистер Умляут, — заметила она.

Я тут же нашелся:

— Ну что вы! Это исследование сопутствующих материалов.

Она задумчиво приподняла бровь.

— В таком случае я поручаю вам сделать сравнительный анализ книги и фильма. — Отчеканив это, она прошествовала дальше, весьма довольная собой. Гуннар вздохнул:

— И надо же мне было...

Я наклонился к нему поближе и прошептал:

— Расслабься! У моего брательника, кажется, есть «Клиф-ноутс» — ну, ты знаешь, сокращенное изложение с пояснениями и толкованиями для тех, кто не любит читать.

И тут из дальнего конца коридора донесся голос миссис Кейси:

— Даже думать не смейте!

Когда в первый раз идешь домой к кому-то, кого едва знаешь, это всегда захватывающее приключение: непривычная обстановка, необычные запахи, незнакомые собаки — эти так и норовят облаять тебя и обнюхать в местах, где тебе этого совсем не хочется. И в то же время в чужих, неисследованных домах можно наткнуться на очень интересные штуки типа объемистого бака, полного ящериц-агам, в обиходе называемых китайскими водяными дракончиками, или домашнего кинотеатра, который покруче любого городского, или богини, открывающей тебе дверь.

В случае с Умляутами в силу вступал третий вариант, с богиней. Ее имя было Kjersten, которое звучало как «Кирстен» (где j — непроизносимый звук; не спрашивайте меня, как это может быть), и уж кого-кого, а ее я никак не ожидал встретить в доме Гуннара. Кирстен была «юниор», то есть третьекурсница старшей школы, и вращалась где-то в высших сферах, недостижимых для нас, простых смертных. И не только по причине высокого роста. Кирстен просто не вмещается в рамки обычной женской красоты. Она не чирлидерша, не входит ни в одну из групп «популярных» девочек; собственно, «популярные» терпеть ее не могут, потому что само существование Кирстен напоминает им, насколько они все ничтожны. Отличница, председатель клуба интеллектуальных дебатов, член школьной команды по теннису, ростом под шесть футов... Что же до прочих ее достоинств, то... ну, так скажем, надписи на передней части ее футболки выглядят как титры в 3-D фильмах.