Березовый свет<br />Лирические миниатюры

Это были скворцы.

Ни голоса, ни звука, только шум тысяч крыльев, слившихся в один таинственный шелест.

И сразу вспомнил про осень…

Наверное, это был их прощальный полет над материнской землей.

Как кончается день

Поплавок был уже чуть виден на сине-черной воде, и я, воткнув удочку в берег, стал смотреть на тающий закат.

Все вокруг выглядело устало-сонным, только уголок заводи напротив зари заметно розовел. Потом и он начал темнеть, затем зазеленел, стал голубоватым…

Полоска не то зеленой, не то голубой воды совсем сузилась и вдруг показалась ярко-белой.

Так длилось несколько мгновений.

И — все погасло.

Это и было последнее мгновение дня.

Угол зрения

Дождь давно не касался земли. Трава шуршала как-то по-осеннему, от муравьиных гор тянуло пролитым скипидаром.

Душно было в лесу, как в бане.

Я обшарил несколько перелесков, колкой стерней перебрался еще в один лесок, шел то осинником, то березняком, нырял в их паутинные закоулки и уже было отчаялся найти хоть десяток грибов: все было исхожено, истоптано, но корешки срезанных боровиков казались свежими, и это заставляло идти дальше.

Опять я забирался на еловые косогоры, спускался в сосновые овраги, в чащу лещины.

Кое-где встречались измученные жарой сыроежки, желтели вездесущие валуи.

И больше ничего.

Совсем отчаявшись найти путный гриб, свернул в негустой сосняк с березой, прилег на мох.

Сделав несколько пометок в блокноте, поднял глаза: в трех шагах от меня желтел боровик, чуть подальше — подберезовик. Я даже глаза протер: не показалось ли?

Но самым удивительным было вот что: собрав эти грибы, я тут же заметил крохотный подосиновик, в шаге от себя, рядом с березкой.

Я встал и посмотрел на гриб сверху, под тем углом, под которым смотрели на него шаставшие здесь люди. И он исчез из глаз.

За каких-нибудь полчаса я набрал на небольшом пятачке целое ведерко хороших грибов. А рядом аукались с пустыми корзинками грибники.

Когда я вышел из леска, встречный мужчина, заглянув в мое ведерко, удивился:

— Где это вы?

— А вон там, — показал я на мелколесье.

Он не поверил, побрел в другую сторону.

Я шел и думал: вот что значит угол зрения.

И в жизни так. Многое зависит от того, как ты на что-либо посмотришь, под каким именно углом.

Модницы

Пожалуй, все краски перебрали для своих шляпок сыроежки, но нет-нет да и встретишь модницу: так себя разукрасит — диву даешься.

На этот раз увидел одну в нежно-зеленой, с фиолетовым и желтым по краям, шляпке. Стоял, любовался: где же человеку смешать на палитре такую красоту!

А она сумела.

И уж после этого не усидит в ельнике, обязательно выбежит на дорогу: полюбуйтесь, ай да я!

Несправедливость

Сколько разных грибов в лесу — не счесть, и все же, кажется, самый приметный среди них — мухомор. Имя только обидное.

Все: — Мухомор, мухомор! — и норовят пнуть ногой.

Куда ни посмотришь — сбитые с ног мухоморы. И как-то неловко за людей: не гриб убили — лесную красоту.

Боровик неуклюж.

Подберезовик чуть состарится и смотреть не на что: раскиснет, червь на черве.

Скользкому масленку, видимо, самого себя стыдно, прячется в траву.

Разве что подосиновик может потягаться в молодости с мухомором. А он — всегда строен, молод, красив. Никогда не видел, чтоб одряхлел мухомор. И как исчезает — не примечал.

Гордый, удивительный гриб, утешение для глаз, ищет его зверь, когда одолеет хворь, всяк грибник знает — где мухомор, там и боровик ищи.

И потом: мухомор, какая хозяйка из лесу его не прихватит.

А мы:

— Тоже мне гриб! Мухомор.

Паутинный час

Хотите увидеть маленькое чудо? Тогда идите в летний лес с восходом солнца.

Оно еще как луна: желтоватое, прохладное, будто только его начали калить на огне. Вокруг — розоватый туман. Даже близкий лес смотрится, как сквозь матовое стекло.

Тихо. Тени длинные, сочные, покойные.

Можно не заметить в этот час боровика, нечаянно наступить на сыроежку, не увидеть что-либо другое, но нельзя пройти мимо паутины.

Одна смахивает на кросна, из другой пауки умудрились смастерить сети, третья — что-то вроде птичьих клеток, то тут, то там расставлены скифские шатры, натянуты между деревьями гамаки…

И все это усеяно мириадами росинок-бус.

И ты идешь среди этой хрупкой красоты, обходишь каждый домик, чтобы не задеть.

Но вот уже солнце пышет жаром, паутина гаснет, исчезает.

Кончается паутинный час.

Тепло земли

Как в детстве, я разулся, взял удочку, босиком пошел к реке. Солнце только вставало, и на траве белел иней. Но стоило мне сделать несколько шагов, и я почувствовал, что пятки начало жечь, будто снегом. Тогда я встал на цыпочки, потом на пятки, хотел было повернуть обратно, надеть кеды, но нежелание потерять несколько минут раннего клева было сильнее, и я побежал к реке.

Вид воды, казалось, ледяной, заставил остановиться. Но я все же сделал решительный шаг.

Это была блаженная минута: по сравнению с холодом земли, вода показалась подогретой: остывая, земля отдала свое тепло речной воде.

И вспомнилось, как прибегал, бывало, вечером домой, как мать тут же наливала в таз теплой воды, а я опускал в нее холодные, все в цыпках, ноги.

Не случайно же мы и землю называем матерью.

Чесночок

Мы удили карасей: я, Чесночок да еще двое пареньков. Рыба бралась хорошо, но когда стала наползать гроза, ребята убежали.

Остался только Чесночок.

Я видел: страшновато ему. Как все тучи в июне, и эта была темно-лиловой, с громом. Чесночок косился на меня, на тучу, видимо, ждал, что я уйду, тогда он тоже побежит домой. Но караси стали клевать наперебой. Даже с берега видно было, как они красно сверкали чешуей, набрасываясь на крошки хлеба.

И тут хлынул дождь: теплый, сильный, забарабанил по лопухам. Чесночок съежился, поднял воротник. Теперь его белая голова и впрямь смахивала на чеснок. Оглядываясь, я видел, как спина его становилась все темнее, а по лицу бежала вода.

— Здорово, а? — сказал я, чтобы подбодрить Чесночка.

— Ага! — улыбнулся он, глядя на небо.

Чувствовалось, что дождь будет недолгим, и, действительно, он вскоре перестал. Напоследок туча сыпанула пригоршню особенно крупных капель, тут же улыбнулось солнце.

Улыбнулся и Чесночок. Спина его стала парить.

— Здорово? — спросил он у меня.

— Ага! — сказал я. — Здорово!

Лицо его светилось гордостью: он не испугался тучи, не убежал.

И я был рад за него, видел, что ему уже было жаль тех, кто переждал грозу в четырех стенах, кто не пережил этих чуточку страшных, но необычных минут.

Обоим нам жаль было всех, кто не знает, как хорошо промокнуть под таким дождем, потом подставить спину солнцу, чувствовать, как в тебя входит тепло, как ты паришь и у тебя такое чувство, будто родился заново.

Пять минут лета