Фредди. Жизнь, полная риска

— Вот, Фредди, — сказала Софи, выкладывая мучного червя.

«Спасибо, Софи», — мысленно поблагодарил я девочку и решил воздержаться от моего обычного помахивания лапой ввиду присутствия в комнате посторонних.

— Я, пожалуй, лучше подожду в машине, — сказала мама, увидев, что я собираюсь приступить к поеданию червя. — Эти хомячьи радости все-таки не для меня, — добавила она и быстро ушла.

«Ну что ж, теперь мы остались в узком кругу, — подумал я, — можно и помахать лапой».

Я виртуозно исполнил свой любимый трюк, и Софи была искренне рада, что Грегор тоже мог полюбоваться, какой я молодец.

— Удивительно все-таки, — сказал Грегор, внимательно разглядывая меня. — И как это он умудряется так высоко поднимать лапу. Ведь хомяки так устроены, что это практически невозможно.

«Как видно, возможно», — подумал я, но не стал сердиться на Грегора. Ведь он же не биолог, а музыкант. Он играет на трубе. Я, к счастью, ни разу не слышал, как он это делает. Иначе я бы умер на месте. Потому что мы, хомяки, не выносим очень громких звуков. Хотя мне, честно признаться, даже интересно, как это он дует в свою трубу. Мне почему-то представляется, что лучше всего у него получается печальная мексиканская музыка. Как та, что я слышал в одном мексиканском фильме, который мастер Джон смотрел с Энрико и Карузо по телевизору. (Мастер Джон смотрит иногда телевизор, чтобы отвлечься, а Энрико и Карузо пристраиваются к нему в целях самообразования, чтобы совершенствовать, как они говорят, свое актерское мастерство. Мне больше нравится читать книги. А сэр Уильям предпочитает лежать у себя на лежанке и думать о смысле жизни.)

— Ладно, Софи, давай-ка заканчивать кормление диких животных, а то нехорошо, если мама будет сидеть долго в машине одна.

— Сейчас, папочка, — покорно сказала Софи и быстро раздала всем что кому положено. Сэру Уильяму были открыты консервы, Энрико и Карузо получили свою траву, а мне были насыпаны мои любимые семечки.

— Ну все, можем идти, — сказал Грегор.

— Папа, а вдруг что-нибудь такое случится… — задумчиво сказала она. — Пожар, например… Как же зверикам отсюда выбраться?

— Хм… — озадачился Грегор. — Действительно. Хороший вопрос. Знаешь, давай не будем запирать дверь, а только прикроем. Тогда, если что-нибудь случится, сэр Уильям сможет ее просто толкнуть и выбраться наружу.

— А если кто чужой заберется? — спросила Софи.

Грегор огляделся:

— Не хочу никого обидеть, но мне кажется, тут, честно говоря, нечего брать. Думаю, на это добро никто не позарится.

Софи погладила меня по спинке и сказала:

— До завтра, Фредди!

«До завтра, Софи!»

Когда говорят «до завтра», то обычно думают, что до завтрашнего дня ничего особенного не произойдет и что завтра будет все, как было сегодня. И действительно, что может случиться за такой короткий промежуток времени, который отделяет «сегодня» от «завтра»?

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Это произошло в тот же день, вечером, около десяти.

Я собирался закончить наконец свой детектив «Проклятие Летучей Мыши». Но прежде чем приняться за работу, я решил немного позаниматься спортом, чтобы, так сказать, прочистить мозги. Больше всего я люблю бегать. Для бега у меня устроена такая деревянная вертушка — специальный диск на штыре, который начинает крутиться, когда я по нему бегу. Конечно, я мог бы и просто бегать по квартире, но тогда мне пришлось бы напрягаться, думать, куда я несусь, чтобы не попасть кому-нибудь под ноги, например мастеру Джону, если он дома, или не впилиться еще куда-нибудь ненароком. Нет, я предпочитаю свою вертушку — перебираешь себе лапами и думаешь о чем хочешь. В тот вечер я обдумывал конец своего романа — угробить мне эту летучую мышь или нет? А может, пусть она лучше сойдет у меня с ума от всех совершенных ею злодеяний?

Сэр Уильям пробавлялся на кухне — закусывал на ночь глядя. Энрико и Карузо репетировали гаммы. При этом, против обыкновения, они не вопили во всю глотку, а просто распевались себе — тихо и спокойно.

Тем более странно, что я не расслышал шагов на лестнице. Вернее, не то чтобы не расслышал, а просто не обратил на них должного внимания. Если бы шел один человек, то я бы точно насторожился, а тут по лестнице поднимались двое.

Насторожился я только тогда, когда уловил непривычный запах. Чем же это так пахнет? Машинным маслом! Вот чем тянуло с лестницы.

И одновременно я уловил еще один запах, который я не перепутал бы ни с чем на свете! Запах серы! На площадке стоял доктор Дитрих собственной персоной. Причем не один. А с кем-то, кто пах машинным маслом.

На сей раз я не стал терять времени и стрелою бросился к сэру Уильяму.

Сэр Уильям уже учуял непрошеных гостей.

— Прячься! — скомандовал он. — Давай под ванну. Я заберусь в платяной шкаф, Энрико и Карузо залезут под комод.

Под ванной я чувствовал себя в полной безопасности. Чтобы найти меня тут, нужно еще как следует постараться. А вот платяной шкаф и комод не вызывали у меня особого доверия. Не самое надежное укрытие, честно говоря.

Щелк! — послышалось из прихожей.

Входная дверь отворилась, и в коридоре раздались голоса.

— Раз, и готово! Замок-то оказался пустячным, шеф! — сказал человек, пахнувший машинным маслом. — Детский сад, а не работа! Вы бы и без меня сами справились. И чего меня было тащить. Нет, правда, шеф…

Голос был густым и поначалу казался вполне безобидным, но если хорошенько прислушаться, то в нем можно было уловить очень неприятные нотки.

— Нет, правда, шеф, тут и делов-то — на один них.

— Послушайте, Капулла! — Это был его голос! Голос доктора Дитриха! — Послушайте, Капулла. Во-первых, прекратите называть меня шефом. А во-вторых, перестаньте гундосить. Я нанял вас для подсобных работ. То есть не только для того, чтобы открыть дверь. Но и для того, чтобы, например, помочь мне выловить хомяка.

— Понял, шеф, понял. Только вот я одного не понял. Неужто мы вламываемся в чужую квартиру только из-за какого-то паршивого хомяка?

— Капулла! Давайте договоримся раз и навсегда. Я плачу вам деньги не за то, что вы задаете вопросы, а за то, что вы мне помогаете. То есть за работу. Поэтому делайте, что вам говорят, и попридержите свой язык. Понятно?

— Понятно, понятно… — отозвался бурчливый голос.

— Так, и свет не включаем. Только фонарики… — распорядился доктор Дитрих.

— Фонарики так фонарики. Значит, хватаем хомяка и делаем ноги.

Шаги направились прямо в кабинет к мастеру Джону.

— Клетка на месте, а хомяка вашего золотого что-то не видать. И дверца открыта. Похоже, удрал ваш драгоценный.

— Все, хватит болтать, давайте принимайтесь за поиски! — скомандовал доктор Дитрих.

И они начали обыскивать всю квартиру.

Я слышал, как они расхаживают по комнатам, видел, как мелькает свет от фонариков, но мне было совершенно нестрашно. Я чувствовал себя в абсолютной безопасности. И все же мое сердце бешено стучало. Мне было не по себе.

Что такое затеял доктор Дитрих? Зачем я ему понадобился? И почему он был так уверен, что непременно найдет меня? Ведь он, как я понял, считался специалистом по грызунам. И должен был бы знать, что мы, грызуны, умеем превосходно прятаться и можем залезть в такие щели, куда ему никогда и ни за что не подобраться.

Что это? Кажется, скрипнула дверца шкафа. Тишина. Опять скрип. Дверца закрылась. Судя по всему, сэра Уильяма они не заметили. Хорошо, что кот такой черный. В темном шкафу его не разглядеть.

Потом я услышал какой-то кряк. Капулла. Встал, наверное, на колени.

— Ой, шеф! Я кое-что нашел! Двух зверюг. Засели под комодом.

— Двух? Это Энрико и Карузо.

— Кто-кто?

— Энрико и… Две морские свинки. Всего-навсего две морские свинки. Они нам ни к чему. Не представляют никакой научной ценности. Мы ищем хомяка золотого.