Загадка старой колокольни

Круть, подбодрённый, что он не один в борьбе с тем неизвестным, чёрным, как ночь, залился таким храбрым лаем, так самоотверженно бросался к окну, что будь поблизости даже дикий тур — и тот кинулся бы наутёк.

Но почему Круть бегает то к одному, то к другому окну? Подались и мы за псом. Смотрим, а вокруг колокольни кружится огромная птица. Она хотела было проскользнуть опять на колокольню, но я так махнул палкой, а Круть так грозно, оскалившись, залаял, что птица испугалась и улетела прочь.

Как ни страшно было, но я всё же крикнул на пса:

— Замолчи, Круть!..

Он притих. Но на земле на разные лады и голоса заливался целый псиный хор.

Как вдруг сквозь собачий лай долетает до нас человеческий голос:

— Кто там на колокольне? Кто там?

Я выглянул во двор и заметил под фонарём сторожа. Даже узнал его голос — с хрипотой, слегка картавый.

— Ещё раз спрашиваю — кто? Надо было что-то отвечать.

И тогда Лёнчик откликнулся:

— Это мы-ы!

Наверное, он не услышал нашего голоса, потому что снова закричал:

— Я милицию сейчас вызову!

И он действительно куда-то побежал.

— Ну вот, — говорю я, — уже дело дошло и до милиции.

— А всё этот Круть… — с горечью кинул Лёнчик. — Не поднял бы такой кутерьмы — всё было бы в порядке…

Круть понял свою вину и тихо лёг. Мне даже стало жаль пса. Он тяжело дышал, высунув от волнения язык.

— И вот приедет милиция, — продолжал Лёнчик, — как рабов божьих, за ворот, и будь здоров…

Я Лёнчику ничего не сказал, но сам подумал: может, и лучше будет, если она приедет. Отомкнули бы двери, сошли бы мы на землю, объяснили, что к чему, — и порядок. Зато папа не ходил бы по городу, разыскивая меня, дедушка не бродил бы по берегам реки, и мама спокойно спала бы.

Смотрим с Лёнчиком вниз.

Вдруг сторож выбегает из будки, прикладывает дубинку загнутым концом к плечу, а другим прицеливается да как закричит:

— Ни с места! Ни с места, иначе стрелять буду!..

Вот уже и стрелять! Куда стрелять? В кого? Зачем? Эх! Мы, понятно, послушались. Стоим возле окна неподвижно. Даже Круть подошёл и сел у моих ног.

А сторож всё кричит:

— Ни с места до особого распоряжения, иначе курок спускаю!.. И, кроме того, руки вверх, иначе только дым пойдёт!..

Подняли мы и руки. Стоим.

Хорошо, что не долго пришлось стоять, видим — к старому монастырю на большой скорости машина мчится. Заскрипели тормоза. Машина возле ворот остановилась. К ней подбежал сторож. Слышим, чей-то весёлый голос спрашивает:

— Так что здесь произошло? А сторож в ответ:

— Десант на колокольне, товарищ сержант!

— Десант?

— Так точно, товарищ начальник… И, видно, серьёзный, потому что с собачьим подразделением…

— Вот так так! — снова тот же весёлый голос.

А мы уже руки опустили, перегнулись через перила, прислушиваемся к разговору. Вдруг прожектор на машине как резанёт нам по глазам, мы так и присели с Лёнчиком.

— А ну подходи ближе к окну, кто там! — зовёт весёлый голос. Мы с Лёнчиком подошли к перилам и снова подняли руки.

Глянул я краешком глаза, а Круть тоже сел на задние лапы, как я его когда-то научил, а передние поднял.

— Значит, правильно, — говорит всё тот же весёлый голос, — целый десант: два пеших гренадерских полка и один собачий дивизион…

Круть же, наверное, понял, что нам опять угрожает какая-то опасность, и хотя лапы держал поднятыми, всё же начал рычать. Я топнул на него ногой:

— Молчи!

А снизу весёлый голос спрашивает:

— Это уже все или ещё есть?

— Все, — говорит Лёнчик.

— Ну в таком случае руки можете опустить, мы вас не боимся, и потихоньку спускайтесь вниз.

Сошли мы на ярус ниже, снова в окно глядим. Слышим, а тот весёлый голос ругает сторожа:

— Да как же это так, чтобы ключа не было?

— А вот так, — сокрушается сторож, — никакой надобности в колокольне нет, а потому и ключ у директора в сейфе…

— А где он живёт?

— А это вам без надобности, потому что его всё равно дома нет. Завтра же воскресенье, поэтому они поехали рыбу ловить. А без него никто ключей не даст…

Весёлый голос помолчал, потом обратился к нам:

— Так кто же вы такие, казаки, будете?

Ну, тут я уже взял всю ответственность на себя.

— Кто, — говорю, — я и Лёнчик.

— А кто такой «я»?

Мне стало понятным, что дальше уже нечего строить тайну, и совсем откровенно говорю:

— Володя Корниенко из восемьдесят шестой школы, или проще — Жужу. И Лёнчик Зинченко — мой товарищ…

— А ещё кто?

— Ну и ещё Круть — наш пёс… Ну, чтобы веселее…

— И больше никого?

— Мы только втроём… Да ещё птица огромная была здесь, но улетела…

— Вот так, — молвил тихо тот весёлый голос. — А их по всему городу ищут…

КОНЕЦ ОПЕРАЦИИ

Из этого разговора мы поняли, что нам придётся оставаться здесь по крайней мере до утра, а то ещё может случиться и такое, что придётся ждать ещё сутки, пока явится какой-то директор на работу.

Прожектор на милицейской машине продолжал освещать нас, а сторож с двумя милиционерами исчезли в сторожке.

У нас заболели ноги, и мы сели на пол. Время от времени я посматривал на свой дом. В его окнах уже почти ни у кого не было света, лишь в нашей квартире тревожно пламенели огни.

Что просто нам не выбраться из этого плена, вскоре стало совсем очевидным.

Два милиционера и сторож подошли снова к машине, и тот самый голос, что раньше звучал весело, почти хмуро спросил:

— Ну, десантники, страшно там?

— Совсем нет, — соврал Лёнчик.

— Если вы такие храбрые, то посидите без света. Только смотрите, чтобы никто из вас не плюхнулся вниз…

Прожектор погас, заурчал мотор, и машина поехала.

Теперь сторож уже не прицеливался в нас из своей дубинки, не кричал, и вообще куда-то вскоре исчез. Умолк собачий хор, ночная тишина окутывала город, а плотнее всего старый монастырь, и нам стало как-то не по себе.

От реки повеяло прохладой. Мы прижались с Лёнчиком друг к другу и не знали, что делать. Наверху, возле часов, в круглой комнате можно было хотя бы прилечь. А здесь площадка железная, и даже сидеть холодно.

— Так, может, полезем назад, Лёнчик? — говорю ему.

— Тебе хочется воевать с тем чёрным страшилищем?

— Но ведь тут высидеть до утра не так-то просто… Лёнчик вздохнул.

Лишь один Круть не горевал. Он свернулся калачиком, подвинулся как можно ближе ко мне и уже спал.

Вдруг видим, по улице с включёнными фарами едут несколько машин. И гудят так тяжело, натужно, что даже колокольня дрожит. Подъезжают ближе, присматриваемся, а их всего две: первая, большая, красная, поняли — пожарная, а за нею — милицейская.

— Вот так дела, ещё и пожар где-то, — качает головою Лёнчик. — И во всём обвинят нас… Ведь слышал же — де-сант!.. Вот тебе и операция «Голубь». «Смирный «Голубь»!..

Сторож открыл ворота. Въехали машины на подворье, подрулили к дверям колокольни, остановились. Стоят, кто-то тихо говорит. Нам ничего не слышно, потому что красная пожарная машина очень гудит.

Неожиданно снова сразу несколько прожекторов ударили в нас лучами, ещё более мощными, чем первый, на милицейской машине. Видим, а в том ослепительном сиянии лестница к нам поднимается. Упёрлась в карниз, и тотчас по ней человек в блестящей каске полез.

— Вот тебе, — говорю я, — и бесславный конец операции «Голубь»…

— Да молчи уже, — сердится Лёнчик, — хватит тебе, а то ты скоро расплачешься…

Хотелось мне на это хорошенько ответить Лёнчику, чтобы он не считал себя героем, а меня каким-то капитулянтом, но не успел. Человек в блестящей каске вмиг оказался возле нас…

— Ну и артисты, — усмехнулся, перелезая через перила. — Доброго здоровьичка! Так рассказывайте, каким ветром вас сюда занесло?..

Мы уже начали исповедоваться, но он махнул рукой:

— Ладно, потом. А сейчас поди-ка сюда кто-нибудь один. Я шагнул вперёд.