Загадка старой колокольни

— Правильно, — согласился он. — И дома об этом ни слова, а то мамы ни за что на колокольню не пустят… «Хотите разбиться?.. Покалечиться?..» Что, не знаешь их?

Я понял: Лёнчик прав. Кстати, жизнь кажется куда более интересной, когда в сердце носишь какую-то большую тайну.

— Пусть это у нас будет операция, — таинственно зашептал Лёнчик. — Давай как-нибудь назовём…

Он задумался: как же назвать её? Запрокинул голову, глянул на колокольню. Я тоже задрал голову вверх. Там как раз два голубя — белый и серовато-чёрный — кружат вокруг купола.

— О! — обрадовался я. — «Голубь». Давай так и назовём.

— Чудесно! — схватил меня за локоть Лёнчик. — Операция «Голубь»!

— Но чтоб это была настоящая тайна, — сказал я, — нам надо дать клятву, что будем беречь её, как… как…

Я не находил подходящих слов и взглядом просил Лёнчика, стоявшего напротив меня, помочь.

Он опять задумался. Приглаживая русый чуб, морщил лоб, но ему тоже не приходили в голову нужные слова. Тогда он протянул мне руку, торжественно сказал:

— Одним словом, на «пять»!..

— А вы, хлопчики, почему здесь? — услышал я неожиданно чей-то голос совсем близко.

Мы оглянулись.

В нескольких шагах от нас стоял дед в фуражке с большим козырьком, в сапогах и в серой сорочке, заправленной в рыжие брюки. Он опирался на дубинку и прищуренными глазами внимательно смотрел на нас.

— Гуляем, — сказал Лёнчик равнодушно, будто у нас не было никакой тайны и ни малейшего интереса к старому монастырю и нам безразлично, где бродить.

— Другого места не нашли? — ухмыльнулся дед.

— Для нас везде место, — с равнодушным видом махнул рукой Лёнчик и уже было повернулся, чтобы уйти прочь.

А я подумал, что зря он сердит деда, и, чтобы задобрить старого, подобострастно сказал:

— Хорошо здесь!

И тут же убедился — попал в яблочко. Дед слегка удивлённо поднял со лба фуражку, отчего лицо его с маленькими седыми усиками подобрело, и спросил:

— Что же здесь хорошего?

У меня тут же зашевелились сомнения. Может, это хороший человек и ему стоит признаться, что привело нас сюда? Может быть, выслушает, поймёт и поможет. Но в тот же миг вспомнил про нашу клятву, тем более что Лёнчик предупреждающе подмигнул: мол, держи язык за зубами!

Но все-таки что ему ответить? Почему нам здесь нравится? Я растерянно окинул взглядом вокруг. И неожиданно у колокольни увидел старую заржавленную подкову.

— Вот! — Я радостно подбежал к ней, схватил в руки и поднял перед собой.

Лицо деда насторожилось, потом затеплилось в усмешке.

— О, — шевельнул он бровями, — найденная подкова — всё равно что ключ от счастья…

— А можно забрать её с собой? — спросил я.

— А почему же? Нашёл — бери…

Лёнчик понял: наступила минута, когда можно повести речь ближе к делу. И тогда он сказал, качнув головой в сторону колокольни:

— Ну и замок же повесили… Не меньше пуда весит…

Дед от этих слов сразу же стал строже.

— А к замкам вам, — сказал с нажимом, — дудки… Не вашего ума дело.

Лёнчик был из тех репейников, которые, прицепившись, так просто не отстают.

— Вы его караулите? — спросил с милой улыбкой.

— А как же… Да что я с вами тут разглагольствую?

Однако в голосе старика не было ни строгости, ни нетерпения. Я это заметил и снова спросил:

— Колокольня-то, должно быть, старая-престарая?..

— Тыщу лет уже стоит, — ответил дед миролюбиво.

— Неужели тысячу? — сощурился Лёнчик так, будто эта тысяча лет в этот самый момент легла ему на плечи.

— Тыщу, хлопчики…

И здесь я понял, до чего же Лёнчик хитёр. Он подошёл ближе к деду, доверчиво и тихо спросил:

— Скажите! А вы не могли бы пустить нас туда? — и показал на дверцы.

— А зачем вам туда? — нахмурился дед.

— Интересно взглянуть, далеко ли видно с этой колокольни…

— Хе-хе… — засмеялся дед, — чего захотели. Конечно, далеко. Видите, какая высокая. Если бы с неё кинуть вверх вот эту дубинку, за облако зацепилась бы. Ну, довольно, хлопчики, уходите отсюда, пора ворота запирать…

Подкову я принёс домой.

Но перед этим хочу вам сказать, что жил я с мамой, папой и дедушкой. Дедушка встретил меня на пороге.

— А это что?

— Нашёл, дедушка, — объясняю ему. — Говорят, к счастью…

— Ах вон оно что!.. Да ещё такая… — Он взял из моих рук подкову и стал с интересом рассматривать. — Не иначе как всю планету измерила, стёрлась…

Я был удивлён, когда увидел, что дедушка почистил подкову, забил гвоздь в стену возле дверей и повесил её туда.

— Зачем вы, дедушка?

— Так полагается, Жужу. В старину считали, что беда никогда не посмеет переступить порог дома, в котором берегут найденную старую подкову. А у человека, поднявшего её, всю жизнь будут сбываться желания.

— Ох, дедушка, — вздохнул я, — если бы это было так…

Он очень внимательно посмотрел на меня, но ничего не сказал.

Дедушка у меня человек заметный: высокий, плечистый. Сожмёт пальцы в кулак — рука будто молот. А расправит их, пятерня — что лопата. Когда я был маленький, ещё в школу не ходил, посадит, бывало, меня на ладонь и качает, словно в зыбке.

Тридцать пять лет в цех, на завод, что недалеко от нас, дорогу топтал. А теперь на пенсии. Персональной. Почётной.

— Так где же ты нашёл эту подкову? — допытывается.

Мы с дедушкой большие друзья, и мне так хотелось рассказать ему всю правду — и про письмо, и про то, как мы с Лёнчиком уже пытались проскользнуть на колокольню. Но это же тайна. И впервые перед ним я покривил душой.

ОПЕРАЦИЯ «ГОЛУБЬ»

На следующий день мы с Лёнчиком стали серьёзно готовиться к операции.

Сначала надо было приобрести самую что ни на есть светочувствительную плёнку. Ведь разве узнаешь, в каких условиях придётся фотографировать? Ведь часовой механизм в самом куполе, а там же, наверное, темно.

Мы обошли несколько магазинов, прежде чем нашли желаемое.

Когда я зарядил кассету и фотоаппарат был в полной боевой готовности, Лёнчик сказал, что надо бы вооружиться ещё и фонариками. Разве же можно в серьёзной операции обойтись без сильного прожектора, такого, что даже слепит.

— Давай тогда, Лёнчик так, — сказал я, — моё дело — фото, твоё — свет.

— Пусть будет по-твоему, — согласился он. — Фонарик у меня есть, а на батарейку я сегодня попрошу денег у мамы.

Потом я подумал, что ж это получается: Лёнчик придёт с фонариком, а я должен буду спотыкаться в темноте? Так не пойдёт.

Я решил тоже раздобыть деньжат у дедушки.

— Ну, на фотоплёнку — это я понимаю, — поднял он брови. — Но зачем тебе фонарик?

Что ему сказать? Нет, не легко на свете жить человеку, если он носит в сердце тайну.

У нас есть небольшой серый пёс Круть с пучком растрёпанных волос под нижней челюстью, иногда кажется, будто с бородкой. Каждый вечер Крутя надо выводить во двор погулять. Часто делаю это я. Сейчас Круть как раз тёрся у моих ног, и я, глянув на него, придумал:

— Это Круть, бывает, побежит куда-нибудь, попробуй найти его в темноте.

Объяснение вышло у меня таким неуклюжим, что дедушка только рукой махнул.

— А ты его не ищи, — посоветовал, — он сам тебя найдёт. На счастье, я вновь быстро придумал, что сказать:

— Но, кроме того, у Лёнчика вон какой хороший фонарик, а у меня нет…

— Это другое дело, — согласился дедушка. — Так бы и сказал сразу…

И дал мне денег.

Мы весь день пробегали с Лёнчиком за батарейками и в пути решили, что на операцию «Голубь» должен идти с нами также и Круть. С ним и веселее, и, главное, у него слух тоньше, чем у человека. А если приключится какая-нибудь беда, Круть — первый заступник.

После обеда, когда дедушка вышел из дома, я позвал пса на кухню и, плотно прикрыв двери, приказал:

— Садись, Круть!

Он сел.

— Скажи мне по правде, — говорю, — ты умеешь держать тайну за зубами?

Круть — такой мудрый — всё понял. Сначала показал мне язык, мол, вон он у меня какой, потом облизался и спрятал его.