Стеклянный конверт

— То от комаров.

Ребята притихли, вслушались. Над головами шипели верхушки камышей. И откуда-то издалека доносился еле слышный сердитый гул морского прибоя.

— Поняла? Иди на ветер, на шум волны и будешь на дороге, — пояснил Горобец.

— Так нам же не до моря, нам стройматериал для ремонта надо шукать. К гирлу надо выходить, — сказал Чайка.

И опять потянулись плавни. Чайка шёл по-хозяйски, смело ступая на всю ступню. Талка — осторожно, на цыпочках и всё время смотрела под ноги. А сзади шагал Горобец, шлёпая как попало, разбрызгивая то воду, то жидкую грязь.

Ребята вылезли из зарослей. Перед ними — середина подковообразного заливчика — Чанкурского лимана.

Над водой, по линии всего берега-дуги, стояли высокой зелёной оградой камыши. Это была отмель. Вблизи сквозь тонкий слой воды просматривалось дно.

— Эх, ноги хоть помыть в пресной воде, — сказал Чайка.

Но только он вошёл в воду, как тут же с воплем выскочил на берег, прыгая на одной ноге:

— Укусила! Змеюка! За подошву!

— Кого укусила? Не вижу, — спокойно сказал Горобец, подходя к Чайке. — Сейчас я тебе покажу твою змеюку. Вот она! Дивись.

Горобец вытащил впившийся в ногу товарища острый шип.

— Чилим! — обрадовался он.

— Он и есть! — засмеялся Чайка, избавившийся от страха.

— Пошли искать! крикнул Горобец, вбегая в воду.

За ним пустился Чайка.

Талка разулась и пошла к мальчишкам, Тёплая на отмели вода не доходила до колен. Дно было твёрдое, но за ногами вставала клубами желтоватая муть. Приглядевшись, Талка увидела на водоросли серовато-зелёные шарики размером с яблочко-китайку. На этих яблочках топорщились кругом колючие шипы, штук по шесть.

— Водяные орехи. На! — сказал Горобец, подавая девочке водоросль.

— А вот тут их сколько! Идите до меня, — позвал Чайка.

Он снял с себя майку-безрукавку и замотал её накрепко снизу водорослью. Получилась сумка с двумя ручками-плечиками.

— Сыпь сюда орехи, — велел он.

— Вот как она порвётся, так мамка даст тебе на орехи! — предупреждает Горобец.

— Ничего-о. Майка старая, её давно курам на гнездо пора!

К берегу ребята шли уже с полной майкой орехов. Несли втроём. Талка с Горобцом держали майку за ручки-плечики, а Чайка ухватил обеими руками за нижний узел.

На отмели сквозь тонкую светлую воду всюду по дну виднелись следы кабанов.

— Тоже чилим собирали. Ух и любят! — сообщает Горобец.

Орехи высыпали около машины на брезент просушить. Горобец и Талка стали собирать около моста старые щепки для костра, отыскивая их в засохшем наносе, а Чайка пошёл к гирлу прополоскать майку. Он размахивал ею над головой, довольный, что она не порвалась и не будет неприятного разговора с матерью. Подойдя к мосту, он остановился. По гирлу к мосту со стороны лимана плыла большая доска. Чайка бросил майку, побежал к машине и вернулся с самым длинным удилищем, оснащённым прочной леской и большим крючком. Дождавшись, когда доска подплыла к мосту, он зацепил доску и повёл осторожно к берегу. Вогнав доску в канавку около насыпи, схватил её за конец и вытянул на берег.

— Поняла? Туда доску течением с моря угнало, а сейчас ветер поулёгся, море отходить начало. Течение в гирле, глянь, обратно к морю пошло! Доска-то и приплыла, — объясняет Талке Чайка. — Видала теперь, какое наше гирло?

Ребята закопали слой орехов в горячую золу костра. Сверху нагребли углей, подложили дров.

Уже за полдень. Ветер затих. Морская вода ушла из гирла. К морю двигалась теперь мутноватая мягкая вода лимана. Она шла тихо, почти незаметно. Лишь по нетонущим пушинкам и соринкам на поверхности чувствовалось спокойное её перемещение. В такое время самый бывает клёв. Мальчишки знали это и давно мечтали поудить в гирле в пресной воде. Тогда можно взять сазана с поросёнка!

— Вот теперь бы половить! Обловишься! — захлёбывается Чайка.

Подняв с земли удочку, он идёт на мост. Там он измеряет удилищем длину и ширину провала и возвращается. Он намечает на мокрой доске, какие куски надо из неё выкроить. Горобец берёт из машины одноручную пилку и перепиливает доску. Набухшая, она легко, как репа, поддавалась зубцам. Крупные мягкие опилки пахли морем.

Мальчики отнесли доски на мост. Но потребовались гвозди, и ребята стали вытаскивать из бревна лишние. А бревно, когда из него попробовали выдёргивать гвозди, сошло со своего места, и на мосту появились ещё две дыры. Тогда ребята решили перестелить эту часть моста.

Уложив и пригнав доски на свои места, ребята стали прибивать их. Чайка — обухом топорика, Горобец — гаечным ключом, а Талка — молотком. По душе пришлась им эта работа. Кто не любит забивать гвозди! Ребята, как заговорщики, подмигивали друг другу, любуясь на своё дело.

Камыши стояли тихие, не шатаясь. Приглушённый расстоянием, еле слышался шорох прибоя на пляже. Лишь удары о шляпки гвоздей гудели под мостом в пустоте между деревянным настилом и водой, как в огромном контрабасе.

— Во! Как в хате пол! Плясать можно, — сказал Чайка, заканчивая работу и принимаясь босыми ногами выбивать дробь на мосту.

Талка с Горобцом стали прихлопывать в такт ладошками и приговаривать:

— Аса! Аса! Аса!

— А где уха, плясуны? Что-то я не вижу ведёрка над костром, — услышали ребята голос Анатолия Николаевича.

— Нема ухи, — развела руками девочка.

У костра ели чилим. Кожица, толстая и упругая, будто ремённая, с лёгким шорохом отделялась от ядра водяного ореха.

— Вкусно-о! Как ореховая халва, — восторгалась мама.

Недалеко от Чайки маячила зелёная сумка с пробирками, повешенная на дверцу «газика». Чайка набрался отваги и спросил:

— А что, дядечка, вы, случаем, не знаете, зачем вы откупориваете и обратно припечатываете те ваши пробирки?

— Случаем, знаю! — засмеялся Анатолий Николаевич. — Я набрал в них воздух в разных местах плавней. А в лаборатории сделаю анализ и узнаю, есть ли тут в воздухе газ и в каком количестве.

— Уй ты! А откуда же берётся газ? Ветром, что ли, пригоняет?

— Нет! Это газ из глубин земли ухитряется пролезать наружу и примешивается к воздуху. Если в воздухе окажется газ, значит, в этом месте и надо искать его под землёй!

— Случаем, та вышка буровая не на таком месте?

— На таком.

— Вот это да! — удивились мальчишки. — А мы дышим и ничего не знаем!

К мосту подъехал грузовик. И опять шофёр вылез из кабины. Он прошёл на мост, остановился, посмотрел под ноги и удивлённо развёл руками…

У СИНЕГО МОРЯ

Шагах в двадцати от линии прибоя на песчаном бугорке лежат Витьки́. Они опираются подбородками на кулаки и выжидающе смотрят в сторону станицы.

Недалеко от ребят сидят три собаки. Одна — огромная, жёлтая, с косматым закорюченным хвостом, а две — маленькие: пёстрая, с торчащими настороже ушами, и чёрная — вислоухая. Собаки эти — колхозные. Они живут на рыбацкой пристани, но всегда на берегу сопровождают Витек.

Волны, неторопливые и торжественные, чередой накатываются на песчаный берег. Восходящее солнце, большое и ещё красное, отражается, дробясь и переливаясь, в водной ряби.

На мели волны встают дыбом и, будто споткнувшись, падают с грохотом и шипеньем, забрасывая песок пеной. Уходя в море, волны часто оставляют на берегу бычков. Рыбы трепыхаются и подпрыгивают на мокром песке, пока их не накроет новая волна. Утки, белые, как морская пена, цепочкой стоят на берегу и, выбрав время, бросаются ловить бычков. Они глотают их, высоко вскидывая головы с торчащими из клювов хвостами рыб.

Ребята видят, как открылась камышовая калитка в ближнем к морю дворике и из неё вышла Талка в синем купальнике. На плече у неё надутая автомобильная камера.

Собаки ещё не успели познакомиться с девочкой. И, когда она подходила к берегу, они встали, повернули к ней морды и приподняли верхние губы, наморщив носы.