Шестиклассники

— Охо-хо! — покачал головой Стасик. — Как же теперь?

— Откуда я знаю?

Галчонок замедлил шаг: ему пора было сворачивать на свою улицу.

Тогда Стасик принял решение:

— Знаешь что? Пошли ко мне!

— К тебе?

— Да! Я здесь недалеко. И я тоже тебе одну тайну открою. Никто не знает. А потом решим, как с тобой быть. Пошли?

— Ну пошли.

Они оба отправились к Стасику.

Глава 5. Дорожные мысли

Нет, всё-таки, как ни говорите, а первый день занятий в школе — особенный день. И хотя вы только вчера были на перекличке и даже сидели в классе, за своей партой, всё равно это совсем не то.

А вот когда вы приходите в школу с сумками, в которых аккуратно лежат тетрадки, учебники и новые ручки, когда впервые звенит захлебывающийся звонок, когда в классе пахнет не только масляной краской, но ещё и чернилами, а учитель начинает самый первый урок, и хрустит, крошась, на доске мел, и вся школа, сразу присмирев, слушает, как работают ученики в классах, — вот тогда действительно чувствуется, что новый учебный год начался!

Аня Смирнова не могла даже представить, как вдруг она не будет в школе в первый день занятий! Всё что угодно, только не это! И она доказывала маме и дедушке, что надо любым способом к первому сентября вернуться домой. Дедушка и мама, конечно, соглашались, но что они могли поделать, если теплоход всё-таки опаздывал! Сначала в диспетчерской говорили, что он опаздывает на два дня, потом прибавили ещё два. И в конце концов, когда уже сели на него и отплыли от маленькой пристани, Аня Смирнова поняла, что даже к третьему дню занятий в школе уже не успеть. И не радовали больше ни зеленые берега широкой сибирской реки, ни белая палуба громадного теплохода, не привлекали внимания идущие навстречу жёлтенькие буксиры с чёрными баржами. Вся поездка на далекий север в рыбацкий посёлок на мамину родину казалась отравленной.

И ещё одна мысль портила настроение: ехали домой! Аня очень соскучилась по папе, и встретиться с ним хотелось как можно скорее. Но она боялась, что с их приездом у папы с мамой опять начнутся ссоры.

Все обнаружилось за последний год. Впрочем, может быть, Аня просто подросла и стала замечать то, чего не замечала раньше? Ведь и сейчас взрослые упорно делают вид, будто ничего не случилось, и никогда не ведут при Ане каких-либо особых разговоров. Поэтому Аня до сих пор не знает толком, что именно происходит между папой и мамой. Но что-то, безусловно, есть — недаром папа бывает такой расстроенный и часто уходит из дому, а мама, закрывшись в спальне, тихонько плачет, и даже дедушка — Федор Семёнович, папин папа — хмурится и покашливает. Он всегда глухо покашливает, когда чем-то недоволен. И хотя папа для дедушки родной сын, Ане кажется, что дедушка сердится именно на папу, а не на маму, словно папа в чем-то виноват перед ней.

С Аней взрослые обращаются по-прежнему хорошо и когда собираются по вечерам в общей комнате, то весело шутят и улыбаются, но Аня понимает, что на самом деле им не всегда так весело и они лишь притворяются для неё, для Ани, потому что не хотят сказать ей правду. И Ане стало стыдно смотреть в глаза и папе, и маме, и даже дедушке, и общие разговоры, которые раньше доставляли столько радости, сделались неприятными. Вот почему Аня обрадовалась, когда месяц назад дедушка объявил, что он с мамой и с Аней поедет на север, туда, где родилась и провела детство мама.

Аня обрадовалась прежде всего тому, что на какое-то время не надо будет каждый вечер встречаться всем в общей комнате — ведь папа оставался в городе, у него не было отпуска. А почему мама не поехала на юг, на курорт, как собиралась, — над этим Аня голову не ломала: ну, передумала и передумала. Разве хуже совершить путешествие на Крайний Север, за Полярный круг?

Путешествие прошло действительно замечательно! Аня увидела столько нового и необычного: и безграничную тундру, на которой нет ни одного деревца, а растет лишь мелкий кустарник, и белые ночи, вернее сплошной день, когда совсем не заходит солнце, а кружит по небу целые сутки, то опускаясь к самому горизонту, то снова, поднимаясь, — это значит дело пошло к утру…

Дедушка Федор Семёнович почти не разлучался с внучкой, везде ходил с ней, всё показывал, объяснял. Он умеет удивительно интересно рассказывать. Часто с ними бывала и мама, она тоже рассказывала дочке о севере и водила её по местам, где бегала когда-то босоногой девчонкой. Но с мамой Аня чувствовала себя несвободно, будто связанная. И невольно ждала момента, когда мама оставляла их с дедушкой одних, а сама принималась читать или уходила в гости к тем немногим из подруг детства, которые ещё жили здесь.

За целый месяц Аня ни разу не заскучала! Она, конечно, вспоминала о подругах, особенно о Маше Гусевой — вот бы её сюда! А скучать было просто некогда: дедушка надоумил внучку собирать и засушивать северные травы и сам помогал ей.

Но вот подошла пора возвращаться, и Аня заметила, что мама сразу как-то помрачнела, осунулась. Должно быть, ей не хотелось домой. И всю дорогу на теплоходе она почти не выходила из каюты, зябко кутаясь в шаль.

А дедушка с Аней, надев осенние пальто, потому что на севере в конце августа уже дуют холодные ветры, неутомимо бродили по палубе, рассматривая берега то с одного борта, то с другого, и даже выходили на пристани, когда теплоход причаливал.

Дедушка утешал Аню, говоря, что она опоздает в школу всего на три денечка и сумеет быстро догнать класс, если возьмётся за учёбу как следует. Дедушка был всегда в курсе школьных дел внучки, и сейчас они тоже вместе горячо обсуждали всевозможные вопросы: остались ли на второй год Птицын и Туркина, есть ли в классе новенькие, выберут ли Аню снова старостой. Старостой её выбирали и в четвёртом и в пятом классах. Но если в этом году и не выберут — не беда, не вечно командовать. Дедушка так и сказал:

— Не вечно командовать парадом, Анютка! Полезно и рядовым потопать!

Сам дедушка — советский офицер, командир. Он боролся ещё в отрядах красных партизан, потом учился в военной академии и участвовал в Великой Отечественной войне, но был сильно ранен, полгода лежал в госпитале, а после госпиталя ему не разрешили вернуться на фронт, и он работал в городе, в военкомате, а теперь не работает — раны дают себя знать. Однако выглядит он хорошо: высокий, крепкий, плечи широкие, ходит прямо, ступает твёрдо, и усы хоть седые, а пышные, и глаза из-под густых тёмных бровей поблёскивают молодо. Руки у дедушки большие, жилистые, сухие и настолько сильные, что как сожмет, так Аня даже вскрикивает. А голос негромкий, удивительно, как он таким голосом отдавал команду.

Аня охотно беседовала с дедушкой о школе, но её постоянно подмывало узнать у него о папе с мамой. Только она не осмеливалась. Сама себя ругала за нерешительность — ведь не маленькая уже, полных тринадцать лет, пусть не утаивают! Но так и не спросила, а подумала: может, встретятся папа и мама радостно, всё уладится — значит, нечего пока и спрашивать.

Правда, на душе было неспокойно, и даже временами казалось, что не теплоход плывёт по реке, а берега плывут навстречу, неумолимо приближая к Ане, к дедушке и к маме что-то неизвестное, скрытое вдали за горизонтом…

Аня с тревогой ждала, когда они, наконец, приедут.

Но всё получилось хорошо.

Теплоход подошёл к городу в полдень. Уже издали было заметно, что на берегу, на белом дебаркадере, много народу.

Аня, дедушка и мама встали на самом носу. И Аня первая увидела папу. Она закричала и стала тормошить дедушку, показывая, куда надо смотреть:

— Папа, папа!

Папа тоже увидел её и замахал соломенной шляпой. Аня нарочно повернулась боком, чтобы посмотреть, как будет держать себя мама. Мама улыбнулась, и Ане сделалось вдвойне весело и радостно.

Кругом всё шумело, двигалось, сверкало — разноголосо перекликались люди на пристани и на палубе, с плеском разбивалось о борт дебаркадера разлитое в воде солнце, зайчики от волн трепетали на возбуждённых лицах людей, и пахло прохладой речной воды.