О маленьких рыбаках и больших рыбах

Грести мы решили поочередно. Первым сел в весла Федя, а я с правильным веслом на корму.

Федя греб сильно, и лодка быстро неслась. Вот и городок наш остался позади, потом проехали мимо двух заводов, механического и лесопильного, и впереди, справа, на высокой горе, показалось большое красивое село Богородское. Когда мы поравнялись с ним, я сменил Федю и сам сел в весла. Четверть пути мы уже проплыли.

День был ласковый — солнечный, теплый, но не жаркий и почти безветренный. Покрытая кое-где мелкой рябью Сна вся так и искрилась, так и переливалась огоньками. Склон правого берега полого спускался с горы прямо к реке и, весь залитый солнцем, пестрел полосами спеющих хлебов, окрашенных во все оттенки от ярко-зеленого до золотисто-желтого. А на левом берегу заливные луга тонули в солнечных лучах, и глазам было больно смотреть на них.

Но мы с Федей так торопились, что и не глядели на всю эту красоту, и сосредоточенно молчали. Порой у меня мелькала себялюбивая мыслишка — как было бы хорошо плыть сейчас вот так по реке и ни о чем не заботиться, никуда не торопиться! Но я тут же вспоминал, для чего мы торопимся, и прогонял мыслишку.

Мы сменились с Федей еще два раза и вот, наконец…

— Лукинское! — сказал Федя, который сидел на корме и смотрел вперед.

Я обернулся, — и в самом деле, недалеко, на левом берегу за мысом уже была видна высокая заводская труба, а справа — устье сплавной реки Суйды. Прозрачная чистая вода этой реки, вливаясь в Сну, долго не смешивается со снинской водой и широкой темно-синей струей течет вдоль правого берега, резко отличаясь по цвету от желтоватой снинской.

Когда лодка обогнула мыс, перед нами вдруг открылся широкий вид. Сна в этом месте раздвинулась в ширину чуть не вдвое. На правом высоком берегу, отделенном от реки узкой песчаной косой, на самом солнцепеке раскинулись маленькие, точно игрушечные, издали такие хорошенькие домики большого села Лукинского. По низменному левому берегу, вдоль которого плыла наша лодка, прямыми правильными рядами тянулись штабеля недавно напиленного теса. Приятным смолистым запахом повеяло на нас от этой массы прогретой солнцем свежей древесины.

Ряды штабелей тянулись долго, чуть ли не на целую версту. Но вот они расступились, и в просвете показалось высокое дощатое здание лесопильного завода. Чуть пониже его мы пристали к берегу.

Еще не выходя из лодки, мы осмотрелись и сразу увидели то, что нам было нужно. Все было так, как описал нам Коля Закатаев. Вот машинное отделение — невысокая кирпичная пристройка, примыкающая к задней стене завода. Здесь Петрусь работает. В глубине, за обширным заводским двором, виден среди деревьев большой красивый двухэтажный дом с башней, окруженный парком. Этот дом владельца завода. Справа от парка вытянулся в линию небольшой поселок, в котором живут заводские рабочие и служащие. А вот и домик Петруся — первый в ряду, ближайший к парку. Все ясно!

Нетерпение увидеть Петруся, чтобы скорее предупредить его, с новой силой охватило меня.

— Ну, Федя, — говорю, — пойдем же!

И я выскочил из лодки. За мною не торопясь вышел Федя.

— Лодку-то надо вытащить, Шурик, — сказал он спокойно, — а то унесет ее, пожалуй.

— А я и забыл о ней!

Мы вытащили лодку и, запинаясь за обломки реек и горбылей и путаясь ногами в разном древесном хламе, которым был сплошь покрыт берег, пошли прямо к домику, где, по нашим расчетам, должен был жить Петрусь.

На скамеечке у ворот, греясь на солнышке, сидел древний седенький старичок, с колючей подстриженной бородкой и щетинистыми бровями, одетый по-зимнему — в полушубок и валенки.

Он курил трубочку и гладил красивого кота, сладко дремавшего у него на коленях.

— Здесь живет Петр Максимович?.. Макаренко? — спросил я его.

Старичок приставил ко лбу ладонь и из-под нее долго всматривался в нас, прежде чем что-нибудь ответить.

— Живет-то здесь, — сказал он, наконец, неторопливо. — Только его дома нету.

— А где же он? На заводе? Так мы туда и пойдем… В машинное отделение… Пойдем, Федя, — и я повернулся уже, чтобы идти.

Но старик остановил меня.

— Постой, погоди. Что это ты, братец мой, прыткий какой! На заводе его тоже нету.

— Да где же он? — спрашиваю я, а сам думаю: «Неужели Петруся уже арестовали?»

— Да вы кто такие будете? Сродственники ему, Максимычу-то, али дружки?

— Дружки, — говорю, — дедушка! Из города мы. С Петром Максимовичем в городе познакомились.

— Ну, а зачем он вам?

Я переглянулся с Федей. Он чуть заметно отрицательно мотнул головой.

— Надо, — говорю, — дедушка! Очень надо. По важному делу.

— Ну, ладно! А вы вот что, ребятенки, садитесь со мной на скамеечку. Я вам расскажу про Максимыча, что знаю. Вижу я, дружки вы ему.

Мы послушались и уселись рядом с дедушкой.

— Гости к нему, к Максимычу-то, сегодня ночью приезжали. Важные. С ясными пуговицами, со шнурками, — начал рассказ дедушка.

Я не вытерпел:

— Арестовали его? Да, дедушка? Арестовали?

— А что ты все торопишься! — с неудовольствием сказал дедушка. — А ты сиди да слушай, коли хочешь знать! — и продолжал все так же неторопливо: — На двух тройках вчера приехали, еще засветло, человек шесть их, а то и поболе. Лошадей на господском дворе оставили, а сами, как стемнело, ко мне в дом всей компанией. «Где такой, говорят, Макаренков, подавай его сюда». Да не на таковского напали! Максимыч-то сам ли увидел их, али кто сказал ему, только он ждать их не согласился. Они еще из господского дому не вышли, а он накинул на себя кожанку свою, кое-что по карманам рассовал, вышел из дому-то да задами, задами, да в лес и ушел. Только вот поесть с собой ничего не захватил.

У меня, что называется, с души тяжесть спала. Весело поглядел я на Федю и подмигнул ему. Федя мне улыбнулся.

А старичок все так же неторопливо продолжал:

— Ну, пошумели, пошумели они, гости-то мои, да взять с нас нечего. В доме-то у меня только я да старуха моя, да вот кот этот. Сыновья-то мои, у меня двое их, — в Питере живут, на Путиловском заводе работают. Они мне Максимыча-то и подсудобили. Ну, я ото всего отперся, знать, говорю, не знаю, где Макаренков. Как с утра, мол, на работу ушел, так с той поры и не был. А какое не был! Когда они приехали-то, так Максимыч еще дома был. Ну, они, гости-то мои, и позатихли. А только в комнате у Максимыча все как есть перерыли, на чердак лазали, в сарае искали. Всю ночь старались. Да, видно, ничего им Максимыч не оставил. Так, пустяки взяли — две-три книжки да бумажки какие-то. Недовольны были. С тем и уехали сегодня утром.

— Ну, а Петр Максимович как же? Так и не возвращался?

— Ну, да! Придет он сюда, дожидайся! Гости-то человечка своего в господском дому оставили. Тоже ждет Максимыча-то. Да не дождется. Не таковский он, Максимыч-то!

Веселые и довольные, что все так хорошо устроилось с Петрусем, мы возвратились к нашей лодке. Столкнули ее в воду, уселись и выехали на середину Сны.

Я бросил весла, и нас понесло по течению.

— Какой молодец Петрусь, — сказал я, — как он ловко ушел! Куда он ушел, как ты думаешь, Федя?

Федя посмотрел на меня из-под своих длинных ресниц и сказал задумчиво:

— Я тоже об этом думаю, Шурик. В город ему нельзя показываться, его там сразу сцапают. В Махново — тоже. Там пристань, народу на ней всегда много, и Петруся там знают. Вернее всего, что он в Людец ушел. В Людце его перевозчик на пароход на лодке вывезет, и он в Рынск уедет.

— А хорошо бы нам в лодке сегодня его застать, Федя! Подкормить, бы! Дедушка-то сказал, что он без еды ушел.

— Нет, не выйдет это. Раньше парохода нам в Людец не попасть. А Петрусь до завтра ждать не будет. А подкормиться-то бы и нам, Шурик, было неплохо. Как ты думаешь?

Я вдруг почувствовал, что очень хочу есть.