Кто тебя предал?

 У входа неоновый бес с вилами синей стеклянной рукой приглашал гостей в «преисподнюю». Гости чинно проходили и подавали швейцару в золоченой ливрее свои приглашения.

 Тот внимательно вчитывался в них и учтиво распахивал перед каждым новым гостем решетчатые двери. Лестница круто спускалась вниз. По бокам ее, на масляных стенах, были намалеваны развлечения пьяных грешников в аду. Громкие звуки фокстрота «Розамунде», столь любимого немцами, вырывались всякий раз и на улицу, как только швейцар открывал дверь.

 Из длинного черного лимузина «майбах» вышел виновник торжества Альфред Дитц, ведя под руку свою любовницу, светловолосую Лили фон Эбенгард. После того как он спустился вниз, к подъезду ресторана подкатил фаэтон на дутых резиновых шинах. С его подножки соскочил человек, одетый в несколько старомодный костюм и котелок-«мелоник», какие носили в начале этого века зажиточные люди в Галиции. Оглянувшись и дав знак вознице, чтобы тот задержался, новый гость подошел к швейцару и, показывая ему конверт с приглашением. сказал:

 — Я секретарь адвоката Гудим-Левковича. Мой шеф — давний друг господина штурмбанфюрера Дитца, к сожалению, внезапно уехал к больной жене в Перемышль и не может присутствовать на сегодняшнем торжестве. Он написал здесь письмо с поздравлениями и извинениями господину Дитцу и передает ему маленький подарок ко дню рождения. Отнесите, будьте добры, этот пакет господину Дитцу! А это вам, за услуги! — С этими словами посетитель протянул швейцару сто — не оккупационных, нет, а настоящих! — имперских марок, имеющих хождение по всей Германии, и тяжелую коробку довоенного еще шоколада фабрики «Бранка», перевязанную атласной лентой.

 Дитц был сладкоежкой, и такой подарок, по всей вероятности, должен был доставить ему большое удовольствие.

 Швейцар, скользнув взглядом по денежной купюре. небрежно опустил се в боковой карман ливреи и, оглянувшись, поманил к себе солдата, стоящего за дверью. Это был шофер «майбаха», на котором приехал праздновать день своего рождения штурмбанфюрер Дитц.

 «Секретарь» адвоката, убедившись, что коробка с письмом передана по назначению, вежливо приподнял «мелоник» и, усевшись на пахнущее кожей и лошадиным потом мягкое сиденье фаэтона, тронул палочкой спину возницы. Это были Садаклий и Эмиль Леже.

 Под низкими сводами зала ресторана «Пекелко», в костюмах чертей, затянутые в тугие черные трико, хвостатые музыкантши наигрывали модное танго. Шофер Дитца, приблизившись к столу шефа, почтительно щелкнув каблуками, вручил ему подарок от «адвоката» и письмо.

 — Was ist das^[20], Альфред? — ревниво спросила его дама.

 — Подарок от старого комбатанта,— пробормотал Дитц, прочитывая письмо, написанное рукой Гудим-Левковича.— Очень обязательный человек, оказывает нам неоценимые услуги. Ну, скажи на милость, кто бы мог достать во Львове такой шоколад? А он достал! «Бранка»! Ты понимаешь, что это значит? Отличный шоколад! Предвоенный!

 — Дай-ка я попробую,— попросила Лили Эбенгард.

 — Возьми, пожалуйста.— Он пододвинул ей сюрпризную коробку, наливая себе в рюмку желтый «Аирконьяк».

 Лили развязала атласную ленту коробки и только стала приподнимать ее крышку, как раздался сильный взрыв, Мраморный столик около Дитца разлетелся в пыль. Сам штурмбанфюрер рухнул окровавленным лицом на скатерть, засыпанную осколками стекла и почерневшую сразу от взрывчатки, а его светловолосая подруга медленно сползла под стол...

 «Сюрпризная коробка», изготовленная в партизанском подполье, сработала отлично.

 Да, Эмиль Леже не зря хвастал своими познаниями в саперном деле. Командование иностранного легиона в Африке позаботилось в свое время об особом взрывном устройстве. К ногам часового на посту у казармы, расположенной в оазисе пустыни, прикреплялось «изобретение» Леже. Если бы часового свалили или он бы уснул, последовал бы взрыв. Эта мера была предпринята против ночных набегов лазутчиков из воинственного племени туарегов. наловчившихся бесшумно снимать часовых. Туареги резко сократили свои набеги на французские гарнизоны: осколки, разлетающиеся при взрывах в ногах часовых, поражали лазутчиков и давали сигнал тревоги, за которой шло преследование.

 Свои познания в области пиротехники и взрывного искусства Эмиль Леже применил теперь, чтобы отомстить немцам за гибель Иванны.

 Первые тяжелые капли дождя упали на «мелоник» Садаклия, когда он уже проник в монастырский сад. Молния, ударившая где-то рядом, осветила подходы к потайному лазу в подземелье. Когда Садаклий проник туда, густые, косые потоки дождя, смешанного с градом, ударили по кронам высоких буков и ясеней, заливая все вокруг.

 Давно уже не помнили старожилы Львова такой сильной ночной грозы. Не только бетонный канал, в котором протекало главное русло Полтвы, но даже все коллектора в нагорной части города наполнились сразу глинистой шумной грозовой водой.

 Смешанная с нечистотами, разливающаяся озерами возле решеток канализации вода быстро потащила вниз. к Замарстинову. сброшенный в люк под собором святого Юра труп казненного по приговору подземного партизанского трибунала предателя и агента зондердинста, адвоката Гудим-Левковича.

ПРОЗРЕНИЕ ЛИ?

 Отсветы синевато-зеленых молний, раскаты грома и струи дождя, бившие в окна капитула, долго не давали уснуть в ту ночь князю греко-униатской церкви Андрею (в миру — Роман Мария Александр) Шептицкому.

 Не разговор с Канарисом растревожил митрополита.

 Приближался час, когда уже не лгут ни себе, аи людям. Но «кому повем печаль свою»? Кому мог сказать гордый умный иерей: «Всю жинь я ставил на дохлого коня: готовил победу Германии над славянским Востоком».

 Митрополит ворочался с боку на бок на двуспальной кровати, с трудом приподымая утонувшее в пуховиках и одеялах грузное немощное тело. На минуту дрема одолевала его, перед глазами возникали видения: то на него глядели полные укора, наполненные мукой глаза Иванны, то звучал ее голос: «Пожалейте их. ваша эксцеленция! Одно ваше слово! Вам ничего не будет!»

 Пожалеть! Кого пожалел он на своем пути?

 Митрополит прислушался. Тишина. Тишина кругом. Но вот в нее врывается топот кованых сапог... Это по Европе шагают фашисты. Нет, не шагают, как прежде, а торопливо покидают завоеванные территории. Вот уж от берегов Волги докатились почти до Буга. А где же его детище, батальон «Нахтигаль», созданный им из отпетых головорезов? Давно ли с голосистым пением он проходил под арку капитула? Прежде чем начать массовые убийства и грабежи мирного населения, батальон получил благословение его, митрополита Шептицкого.

 О, он хорошо запомнил тот день! Вывезенный келейниками на балкон, дряхлеющей рукой благословлял уже состарившийся митрополит почтительно глядевших на него коменданта батальона «Нахтигаль», сотника Романа Шухевича, капеллана Ивана Гриньоха и других националистов, переодетых в немецкие мундиры.

 Вместе с новым видением в уши митрополита врываются залихватские голоса добровольцев дивизии «Галичина». Шагая по улицам Львова, который немцы назвали Лембергом, они поют украденную ими у украинского народа песню: «Зажурились галичанки, тай на тую зміну, ща відходять усусуси тай на Україну».