Клад отца Иоанна

- Устала?

- Угу.

- Многоработы?

- Да нет,просто рано встала сегодня. Боялась тебя прозевать... Пока вот с Петькойдоговорилась. Дни такие длинные стали, что на них, порой, и сил просто нехватает... Сегодня уж что-то очень жарко. К грозе, наверное... Синоптикиобещали по области дожди.

- Да, печеттут, как на Красном море! И зачем только люди на юга пускаются? А тут чегоплохого? Вон красотища какая кругом! А воздух!

- Долгодобирался?

- Часов шесть,с двумя пересадками.

- Ничего,сейчас приедем в лагерь, сходим на озеро... Вода будет, как парное молоко...Потом картошечки запечем...

- Да, вот этонеплохо бы! - радостно вздохнул я и поглядел на деревья.

Там, среди ветвей,резвилась рыжая белочка-проказница. Прасковья замолчала. Похоже, она задремала.

- Милая моя,хрупкая Пятница, - подумал я, любуясь ее лицом, тронутым свежим загаром, иснова отметил, как волнительно и неудержимо расцветает девичья красота. Точнотак, как оживает, становится все ярче, пестрее и прекраснее летняя природа.

- Но! Чеготащишься! - крикнул возница, хлопая вожжами.

- Да тихо ты!- шикнул я на него.

Петр удивленнооглянулся и спросил уже шепотом:

- Что,заснула?

- Ага, -кивнул я.

- Бедняга,хлопочет, как ласточка, с первыми лучами солнца... Везде успевает и хочетпобольше сделать. Она ведь староста лагеря!

- Ого! -искренне удивился я. - Строгая?

- Ну что ты!Она нам как старшая сестра... Очень добрая и веселая! Никого не обижает.

- Скороприедем?

- Ещенесколько километров осталось. Зоська вот упрела, плетется как эта... зараза...

- Ладно, пустьтащится, не будем будить старосту...

- А ты правдас ней был там? - вдруг спросил Петька.

- Где? -переспросил я.

- Ну, там, вгорах...

- Угу.

- Здорово!Счастливый... - вздохнул возница.

- В смысле? -не понял я.

- Да так,вообще... - уклонился Петр от ответа и, отвернувшись, осторожно хлопнул вожжамипо бокам кобылы.

Но Зоська егопозыв проигнорировала.

Что он имел ввиду, этот загорелый возница? То, что я был в горах, или то, что я был тамименно с Пашкой? А вы как думаете, ребята?

Вскоре лесрасступился и по правую сторону от дороги открылась панорама большого села,раскинувшегося за небольшими заболоченными зарослями кустарника. Дома утопали впышной зелени садов. Кипели и пенились белые кроны рябины да калины, цвелисирень, жасмин и акации. За селом, к самому горизонту, уносилась изумруднаягладь полей. Увидев родные просторы, Зоська оживилась и резво припустила подороге, ведущей в гору. Когда мы поднялись на высокий холм, то перед моимвзглядом предстала следующая величественная картина: на этой, главенствующейнад всей округой высотке, стоял старый храм, окрестности которого, правда,бурно заросли кустарником да бурьяном. Когда-то здесь шли праздничные службы извон колоколов был наверняка слышен за много-много верст, и местные жители, ипроходящие путники еще издали видели церковь, гордо представившую под солнечныелучи золото своих куполов. И было как-то дико и обидно видеть дом Божий в такомзапустении: полуразрушенный, грязный, забитый мхами и травами, увитый вьюнками,он теперь стыдливо выглядывал из густых колючих зарослей, как бы не желая болееоткрывать миру свою кричащую непристойную наготу и безобразные надписи настенах. У меня невольно сжалось сердце.

- Да как жетак можно, с храмом-то Божиим! - воскликнул я в сердцах. - Ну нет, держись, старина!Георгий-то толстый и Прасковья-Пятница приехали сюда не отдыхать, а чтобыпомочь вернуть тебе былую славу и величие! И рано или поздно твои колоколавновь разбудят всю округу, разомлевшую в знойном мареве безбожия!Воодушевленный такими мыслями, я приподнялся в повозке, чтобы получшеразглядеть окрестности храма, и невольно разбудил Пашку. Она вздрогнула и,поняв, что надолго заснула, быстро поднялась, виновато и растерянно завертелаголовой.

- Ну вот иприехали! - радостно объявил Петька. Он натянул поводья и остановил Зоську. -Дальше сами доберетесь?

- Да, конечно,- отозвалась Прасковья, спрыгивая на землю. - Спасибо тебе большое, Петь.Поезжай на озеро, искупай Зосю, а то она, бедняжка, здорово утомилась...

- Обязательно!- сверкнул возница белозубой улыбкой и, весело гикнув, лихо тронул кобылу. Датак, что я, доставая из телеги свои пожитки, едва не свалился на землю.

- Воприпустила! - усмехнулся я, глядя на лошадь. - Видать, мои килограммы были ейбольшой обузой!

Пашкаулыбнулась:

- Да она всегдатакая! Как дома, так носится, как на скачках, а в поселок ездить очень нелюбит.

- Что ж,всегда приятно возвращаться под крышу дома своего, - сказал я, закидывая сумкуза спину. - Ну что, пошли?

- Пошли, -Прасковья взяла меня за руку и вздохнула. - Надо же, заснула...

- Снилосьчего?

- Да, странныйкакой-то сон...

- Расскажи!

- Ну, будто мыс тобой стоим в старом храме с иконами в руках и усиленно молимся. А внутрипусто, голо и никого... А нам так хорошо, радостно и весело... Мы еще громчемолимся... И вот в окошко уже свет заструился... и ладаном запахло... и,знаешь, даже колокола зазвучали... Так здорово было... И вдруг позади нас дверьгромко так хлопнула и вошел кто-то. Его тяжелые шаги раздались по полу изамерли недалеко от нас. Я хочу оглянуться, но не решаюсь... Холодом каким-топовеяло снаружи. И птица большая черная залетела, заметалась у престола и ввысьподнялась... А может, это и мышь летучая была... противная такая... Мне такстрашно стало, а обернуться почему-то не могу. А позади нас кто-то стоит,тяжело дышит и на нас зло смотрит. Ты говоришь: «Паш, ну ты чего? Не бойся!» итолкаешь меня плечом. Я улыбнулась и проснулась.

- Хм, если,конечно, верить этим дурацким сонникам, то молиться в церкви - это к сильномупотрясению в жизни, которое даст мудрость. А звон колокола снится к извещениюоб умершем. А вот икона - это хорошо: благодать будет. Если б много было икон,то к великому терпению, а ты говоришь, что храм был пуст. Вот такой, значит,расклад получается.

- Как тыдумаешь, к чему бы все это?

- Думаю,ерунда все это. Сон есть сон. А в такую жару чего только не привидится...

А я, знаешь, вэто время тоже про храм этот думал! Как было бы здорово вновь его восстановить,купола позолотить, колокола поставить... Он ведь на таком хорошем месте стоит,такая красотища будет!

- Да, конечно!Я тоже вчера это себе представляла... - вздохнула Прасковья.

- Ничего. Скоромы тут наведем порядок! - сказал я решительно и, поправив свои сумки, легонькоподтолкнул девчонку своим крутым плечом. Паша улыбнулась и спрятала свое лицо вбукет.

- А ладан...он лилиями пах... - только и сказала она.

И тут мы вышлик лагерю. Метрах в трехстах от храма начинался сосново-еловый лесок. На егозеленом фоне и виднелись разноцветные и разнокалиберные палатки. В центре лагеряк небу струился легкий сизоватый дымок. Левее крайней палатки был широкий,густо покрытый цветами луг, за которым сверкало небесной гладью довольноприличное озеро, почти со всех сторон окруженное пышными зарослями тальников иприбрежных трав. Воздух в округе был чистый, бодрый, сладостный... Царили покойи умиротворение.

- Здесьпрекрасная местность! - произнес я, осматриваясь. Пашка поправила платье иповязала платочек. Двинулись к лагерю. Когда до первых палаток оставалосьметров сто, у дороги возник яркий щит-указатель, прикрепленный на высокой сухойпалке. На нем синим по белому было кем-то старательно выведено:

«ЗЁРНЫШКИ»:

ПРАВОСЛАВНО-МОЛОДЁЖНЫЙЛАГЕРЬ.

ДОБРОПОЖАЛОВАТЬ!

- Отчего же«Зёрнышки»? - удивился я. - Это ты придумала?

- Нет, не я, анаша учительница Людмила Степановна. Она это так объяснила: вера нашаправославная есть большой полный колос, а мы все - его зернышки. И от насзависит, какой урожай Господь соберет на Своей Ниве!

- Да,любопытно... - согласился я, поправляя панаму. - Пожалуй, в этом что-то есть...

И тут яувидел, как к нам с разных сторон лагеря и даже от храма бегут десяткимальчишек и девчонок.