Дни поздней осени

5 июня. Вторник

День рождения Ани прошел.

Все по порядку. Утром она получила подарки от всех домашних. Мой трубочист пользовался успехом, Аня водрузила его на полочку у своей кровати.

Завтрак носил вполне торжественный характер, был торт и даже яблочный сидр. Но это, конечно, не главное. Аня ждала вечера. Из Москвы обещали приехать одноклассники, а из местных ждали Костычева и двух подружек.

Аня нервничала. Вдруг электричку отменят, вдруг заболеет кто-нибудь, и компания развалится. То и дело бегали на улицу смотреть, не идут ли. И вот наконец нарядной толпой они появились за дальними соснами. Приехали целых семь человек! Пять девочек и два мальчика. Таким образом, за столом собралось довольно много народу. Я, разумеется, чувствовала себя старшей, Анины одноклассники немного робели, тем более что некоторое время с нами был дедушка. Он принес вермут и рассказал несколько забавных историй. Когда мы остались одни, довольно долго царило чинное спокойствие, но потом завели магнитофон, и все стало на свои места. Анины одноклассницы оказались вовсе не робкими! Одна, по имени Лена, поразила меня изящной вольностью в танце. Просто завидно. Мне так никогда не научиться.

Вышли в сад и музыку вынесли. Танцевали «на корнях» под соснами. Костычев держался очень стесненно. Ни разу не пригласил ни меня, ни Аню. Вообще кавалеров было негусто, поэтому танцевали в кружок. За мной стал ухаживать некто с поэтической фамилией Синекрылов, высокий развязный мальчишка. Возможно, его разогрел вермут, он даже спросил:

— Как вас зовут? Я забыл.

Ха! Он, кажется, еще пытался меня обнимать. Ничего себе юноша! Мне стало грустно, и я пошла бродить среди сосен.

Вечер был душистый и яркий. Каждый куст, каждый стебель, каждый лепесток источал запахи. Небо наливалось закатным золотом, и сосны горели как свечи. Сердце мое рвалось куда-то, я бродила и бродила по саду, что-то себе воображала. Послышались звуки гитары и голос:

Пел Синекрылов, и, надо признать, пел довольно приятно. Тем более такой неожиданный репертуар. А мне стало совсем печально. И тут я решила наведаться на Черную дачу. Неожиданный порыв! Просто тянуло, и все. Перебралась на ту сторону, тихонько пошла к даче. Ничего не случилось! Дверь я нашла закрытой, но когда толкнула ее слегка, она отворилась.

Откуда смелость взялась! Я ничего не боялась, а голос Синекрылова доносился так явственно:

Что-то вроде старинного романса. Под эту печальную, но и бравую музыку я вошла на Черную дачу. Совершенно не думала о том, что кого-то встречу. А если и встречу? Найду что сказать. В конце концов, мы соседи. Может, я беспокоюсь, отчего дверь тут открыта. Или, например: «Не мешает вам громкая музыка?» Но в том-то и дело, что знала: никого не встречу. Просто была уверена.

Так и случилось. Отворила тихонько дверь, вошла на террасу. Запущенная терраса, стекла повыбиты, там и здесь стоят соломенные кресла, на столе вразброс пожухлые прошлогодние листья.

Из террасы попала в большую комнату. Тут царил золотистый сумрак, только лучики света просверливались через вырезы в ставнях. Я села в огромное кресло, тотчас от него взошли клубы пыли и завертелись, как ошпаренные, на солнечных прутьях.

Так я сидела, и меня охватило странное чувство. Словно в иное время попала, в другой совсем мир. На столе стопками возвышались книги. Сколько они лежат и почему их не унесли любители зимних визитов? Я открыла одну и легко прочитала, потому что глаза уже привыкли: «Пушкин». Так здесь есть любимый мой Пушкин! Вот хорошо. А в полутемном углу обозначился рояль. Он, конечно, стоит тут зимой и летом, хозяева неразумны. Впрочем, кто знает, что произошло. Быть может, с ними случилось несчастье. Я подошла и открыла крышку. «Блютнер». Потрогала клавишу — сиплый, беспомощный звук. Бедный рояль!

Неожиданный визит на Черную дачу поправил мое настроение. Вернулась к себе оживленной, а публика веселилась вовсю. Танцевали, громко говорили, пили чай с вареньем и пирогами. Синекрылов не переставал на меня таращиться. Дима по-прежнему держался в стороне, я даже пыталась его развлечь:

— Тебе скучно?

— Нет, — ответил он коротко.

Я не нашлась что сказать. Вертелось на языке что-то про Черную дачу, но ведь это моя тайна. Никто ничего не узнает!

Проводили ребят на электричку, проводили подружек и Костычева, Аня же внезапно разревелась. Я испугалась, стала ее успокаивать, а она повторяла сквозь слезы:

— Мне все надоело, все!

Как много сегодня писала! Устала ужасно, и хочется спать. Спокойной ночи, деревья и травки, спокойной ночи, можжевеловый куст. Спокойной ночи, Черная дача и старый «Блютнер». Все, кого я знаю, все, кого буду знать, и даже те, с кем не встречусь, спокойной вам ночи!

6 июня. Среда

Сегодня невольно слушала неприятный разговор между мамой и папой. Они не заметили, что я осталась дома, и говорили довольно громко.

— Как тяжело мне это молчание, — сказала мама.

— Молчи, скрывайся и таи и чувства, и мечты свои, — ответствовал папа.

— Вот и Маша будет такая, слова из нее не вытянешь.

— Она, вероятно, уже понимает, что в нашем доме лучше молчать.

— Что это значит? — спросила мама.

— Тут есть кому поговорить, — ответил папа. — Не нам чета.

— Андрей, я прошу!

— Не любишь молчания, а когда начинаю говорить, просишь умолкнуть.

— У тебя одна только тема.

— Почему, есть тема для диссертации.

— Андрей, я устала. Прошу, хоть с ним не молчи, не огрызайся. Он так переживает, хоть никогда не покажет виду.

— Неужто переживает?

— Ты посмеялся над тетей Тусей, а у него заболело сердце.

Как неприятно вдруг обнаружить в семье разлад!

Они говорили о дедушке и тете Тусе. Конечно, папа имел в виду ее чудачества. Тетя Туся страшно боится, что умрет от сердца, поэтому нам часто приходится вызывать «неотложку». Стоит приехать врачам, поговорить с ней немного, как боли проходят. Папа уверен, что тетя Туся всех нас переживет. Конечно, она замучила домашних стонами, сентенциями и фразами вроде: «Я боюсь только за него, с кем он останется!»

Недолго они толковали. Даже в ссоре папа немногословен. Я боялась, что меня обнаружат, ведь раздоры в нашей семье тщательно скрываются, я только недавно узнала, что они бывают.

Настроение плохое, тревожное. Костычев не идет из головы. Все благие намерения свести его с Аней прахом пошли. Напротив, самой хочется быть с ним рядом. Ужасный я человек!